Художник Николай Соколов: За восстановление мозаик Михайловского собора мне платили как маляру
Михайловский златоверхий собор - одна из самых знаменитых православных святынь в Украине. Сегодня это главный собор Православной церкви Украины. Но еще несколько десятилетий назад монастырь, возведенный в XII веке, лежал в руинах - разрушенный в 1930-х храм официально открыли после восстановления в мае 1999-го. "ДС" поговорила с киевским художником-монументалистом, графиком и акварелистом Николаем Соколовым - мастером, ответственным за мозаики Михайловского, - о подробностях возрождения святыни, тонкостях высокодуховной живописи и "нагоняе за автопортрет" в образе евангелиста Марка.
- Николай Евлампиевич, вы были одним из художников, восстанавливающих собственными руками красоты Михайловского собора. Как вы оказались связаны с таким направлением искусства?
- Фрески, мозаики - это действительно судьба. Когда мне было девять лет, и я только начинал учиться в художественной школе, нас привели в храм пророка Ильи в Ярославле - мы срисовывали цветочки. Так это зацепило меня с детства и следует за мной всю жизнь.
Я сам пришел в художественную школу - ни мама, ни папа вообще не знали, где она находится и что из себя представляет. Записался и ходил - зимой и летом. Было сложно, особенно зимой - надо было перейти по льду Волгу, а река в том месте была шириной в полтора километра. Учился с перерывами в течении нескольких лет - мне просто хотелось рисовать. Дело было после войны, в доме были какие-то карандаши, хотя многого не хватало. А когда нужно было нарисовать большую картину, требовалось очень много карандашей, к тому же они постоянно ломались. Помню, рисовал кошку на дереве на конкурс в школе и мне не хватило карандашей - тогда я плакал ночью, потому что утром уже нужно было сдавать рисунок. Но в итоге я победил - и мне дали и карандаши, и краски. Так что не зря рисовал, не зря плакал! Боженька видит все.
- В работе с церковными мозаиками и фресками нужен какой-то особый подход? Это же не светская живопись.
- Я всю жизнь работаю с архитектурой. Пейзажист никогда не сможет проделать такую работу, потому что не знает сути, смысла и законов композиции в интерьере. По-простому говоря, рисуешь же не в парке - такую вещь, как потолок, нужно учитывать. Еще то, что наши древние предки рисовали на стенах пещер, можно назвать фресками. Рисовали глиной, головешками из костра. Эти рисунки до сих пор в прекрасном состоянии. А почему? Потому, что кальций из глины и кислород из воздуха вступают в реакцию и получается, как бы стеклянная стяжка - вот они и хранятся тысячи лет.
При работе с фресками нужно знать, кто такой, скажем, Джотто или Дионисий, чем отличается Феофан Грек от Франческо дель Коссы, Микеланджело от ярославских фресок, а новгородские фрески - от псковских. Фрески Киевской Софии в чем-то перекликаются, например, с новгородскими фресками - потому что и те, и другие были сделаны представителями византийской, греческой среды. Новгородские храмы высокие, большие - и фигуры на фресках в них, условно говоря, вытянутые. В своей основе - это красные, охристые, фиолетовые, зеленоватые цвета. И во времена византийской архитектуры, и в период готики, барокко, рококо художник должен был подстраиваться в своем подходе и приемах исполнения своего произведения под конкретный стиль. Это естественный процесс, мода. Стиль вырабатывается, исходя из моды. Но мода - штука проходящая, а стиль -знаковая вещь, четкое временное определение. Возьмем ту же готику. Люди носили трико, ботинки с острыми носами - и все здания тоже были такие вот "колючие", остроконечные, со стрельчатыми окнами, тоненькими колоннами... Время и стиль формируют подходы к выполнению живописных произведений в такой же мере.
- А какой-то внутренний трепет при работе с церковными фресками и мозаиками присутствует?
- Неважно, какой художник - молодой или пожилой, опытный или неопытный - перед тем, как начать какую-либо работу, мы дрожим словно артисты, которые выходят на сцену. Но уже после первого мазка все двери открываются - тебя ничего не страшит, приходят силы, легкость и уверенность. Хотя, конечно, очень много тонкостей, сложностей и нюансов. Вот, например, золочение - это определенного цвета светлая охра. Здесь нужно следовать законам, ничего выдумывать не надо. Сейчас рисуют конкретную фигуру - условно говоря, Иоанна Предтечи или Богоматери - и рисуют не то, чтобы "от балды", но рисуют анатомически правильно. А иконы, фрески, мозаики - это списки, то есть копии. К примеру, Лука якобы срисовал Богоматерь с натуры, а дальше уже все срисовывали с работы Луки. Такая практика касается и Христа, и Николая Угодника, и мучеников, и апостолов... Возьмем, например, какое-то классическое произведение для виолончели - Ростропович исполняет его вот так, а Сидоров - так. Интерпретация может быть собственной, но все ноты должны быть сыграны точно.
- Вы говорите о технике. А как быть с верой?
- Все зависит от человека. Сейчас, например, трудно понять, кто из великих иконописцев как верил и как относился к своей работе. Сами же священники, я вам скажу, на самом деле скорее не хотят, чтобы существовали те же фрески. Они же должны молиться Богу, а не каким-то непонятным нарисованным фигурам. Для священников фрески и мозаики не представляют важности - к ним относятся, скорее, как к украшательству. Так что художникам, мастерам довольно непросто в этом смысле работать со священнослужителями.
- Как вас пригласили работать над восстановлением Михайловского собора?
- Исподволь я всегда мечтал о такой работе - оформлять мозаиками собор. Все мое обучение - в художественной школе, потом академии - по сути, было подготовкой к этому феерическому моменту. Совершенно случайно я пересекся с нужными людьми - это был 98-й год. Началось все с эскизов, предварительных работ, разработки картонов. Разработка картонов - это рисование в натуру, доскональная прорисовка, поиск пластики для самой фигуры. С восьми утра и до самого упора - пока были силы - нам приходилось "пахать", ведь Михайловский собор должен был быть воссоздан к 2000-му.
Сохранилось множество обмеров Михайловского собора, так что в этом плане воссоздать его не представляло большой сложности. Но это был огромный объем работы, подключили всех художников, которые занимались монументальной живописью - еще с советских времен. Основным художником, руководящим проектом, был Леонид Тоцкий. Кстати, мало кто знает, что оригинальные мозаики и часть фресок Михайловского собора, евхаристия сейчас находятся в Михайловском приделе киевской Софии. Каким-то невероятным образом до подрыва храма их сняли, срезали вместе с толстым слоем стены. Долгое время фрески хранились где-то в подземелье - только в 1978-м евхаристия Михайловского собора была смонтирована в Софии Киевской. Чаще всего ее видят гости Киева -киевляне туда не ходят. Часть оригинальных росписей увезли в Россию - я лично видел их в Санкт-Петербурге, в Русском музее. Но основная часть все-таки в Киеве, восстановленный один к одному орнамент присутствует в центральной части купола современного Михайловского собора.
- Чем именно вы занимались в ходе восстановления Михайловского собора?
- У каждого был свой участок работы, я занимался мозаикой. Если войти в храм, поднять голову и посмотреть на купол, то пантократор, то есть центральный лик Христа, а также четыре архангела, четыре ангела, четыре евангелиста - Лука, Матфей, Марк и Иоанн - они мои. Вот этими самими ручками сотворены. Причем я еще и получил за них большой нагоняй! Некоторым товарищам показалось, что я сделал свой автопортрет в образе Марка - он получился с похожими на мои чертами лица, бородой, черный.
- То есть не устояли перед искушением восславить себя таким образом?
- Упаси Бог, так получилось непроизвольно. Была бы охота, в этом образе можно было бы увидеть кого угодно. Хоть Карла Маркса.
- Как священнослужители приняли результат вашей работы?
- Радовались и благодарили как-то косвенно - у них свой мир. Уверен, что они до сих пор не знают моего имени. Некоторые художники, из тех, кто любит торговать своим "фейсом" и крутиться возле миропридержащих, могут похвастаться и наградами, и всем, чем угодно. У меня как-то с этим не сложилось. Да я об этом никогда даже и не думал! Во время реставрации Михайловского я зарабатывал в месяц 189 грн. Мы воспринимали это как какой-то аванс, думали, что после завершения работ заплатят еще - художнику же ведь платят исходя из объема проделанной работы. Но нет. Нам объяснили, мол, "ребята, вахтер получал 168 грн, электрик - 172, столяр - 174, а вы же маляры, вам - 189! У вас больше всех!". Но был внутренний огонь, была задача. Я знал, что мою работу могут сделать очень немногие. И я ее сделал - вот и все. Как говорили мои руководители: "Ты же сделал работу на века, люди будут смотреть и радоваться, это же какая для тебя будет слава! Так ты что, милый, еще денег хочешь? Ну это уже вообще!". В общем, как-то так пошутили и разошлись, Бог им судья. Но у меня нет претензий, упаси Боже.
- Не жалеете, что стали художником, а не, к примеру, дизайнером?
- Знаете, чем отличается дизайнерская вещь от произведения искусства? В дизайнерской вещи есть законченность, есть начало и конец. Там все сказано. Все должно быть идеально. А в творчестве, в искусстве обязательно должна быть тайна. Искусство - это драйв, а дизайн - такая вот кондовая самоценность. Как сказал когда-то один мой учитель, дизайн - это шестьдесят пять процентов функции и тридцать пять процентов красоты. Я же скажу, что сейчас дизайн являет собой девяносто пять процентов красоты, а в функциональном смысле эту вещь никуда не повесишь, не прилепишь и не прижмешь. Это касается чего угодно - от моды до керамики и мебели. Дизайнер же, по идее, должен решать и функциональную задачу, а ее не понимают и соответственно решить не могут. У меня дома стоит чайник - очень красивый, но кипяток из него налить невозможно. Как его не наклоняй, вода все равно течет мимо чашки. Красивый и очень дорогой - сдуру купили, а зачем?
- Что вдохновляет вас сейчас?
- Вдохновляет время, в котором мы живем. Жизнь уходит, а время - оно остается. Художник нарисовал хорошую картину - и остался во времени.
Николай Соколов вырос в Ярославле (Россия), однако с 1976-го живет в Киеве. Обучался на отделении живописи в Ярославльском художественном училище (1961-1967) и в мастерской монументальной живописи Ленинградского высшего художественно-промышленного училища им. В. Мухиной (1971-1976). Работы Соколова украшают Центр искусств в Лос-Анджелесе (США), а также частные коллекции в Австрии, Австралии, Великобритании, Израиля, Италии, Канады, Нидерландов, Финляндии, ЮАР, Японии.
