Курятник народов. Евросоюз либо станет империей, либо умрет
Ввод Турцией войск в Сирию, теперь оправдываемый целью свержения Башара Асада (а вовсе, скажем, не подавления ИГИЛ), беспомощность европейских институтов, выражающаяся в беспочвенных измывательствах ЕС над Украиной и Грузией, продолжающийся период непредсказуемости в США и экономической деградации в России — все это грани процесса, который недавно попытался описать германский президент Иоахим Гаук в своем выступлении. Имея в виду европейцев (и, судя по контексту, — "белое большинство"), Гаук сказал о чувстве забытости, которое они испытывают, оторванности основной массы населения от элит и отставания от перемен.
Гаук сравнил среду, из которой происходят евроскептики, с избирателями Трампа в США. Отставание от перемен, к сожалению, никак исправить нельзя. Над возможностью торможения или консервации развития автоматики бились лучшие умы прошлого века, и ни к чему путному так и не пришли. В остальном же тексте Гаука есть две важные детали, на которых следует остановиться поподробнее.
Первая — это проблема, главным образом, Европы. Ведь иронично, что, говоря об источнике евроскептицизма, Гаук безо всяких сомнений подразумевает наличие некоего европейского единства. В то время как антиинтеграционные движения вроде бы направлены против завершения формирования этой общности как таковой.
Отметим этот момент: в политической верхушке Германии — пусть у федерального президента и декоративные полномочия, но этот институт неотъемлем от верхнего 1% германской элиты — уже царит восприятие европейцев как такой общности. Общности, надо сказать, на новом технологическом уровне "имперской", в центре которой, несомненно, находится Германия, а в исторической ретроспективе являющейся результатом воплощения наиболее амбициозных грез "Священной Римской Империи (теперь не только) Германской Нации".
Но, конечно, слово "империя", основательно дискредитированное мыслителями-марксистами и печальным примером азиатского деспотизма в России — витиями мирового европейского доминирования не применяется вполне сознательно.
Точно так же когда-то утратили управляемость Афинский морской союз и Римская республика. В ходе экспансии все больше интересов приходилось учитывать, и все меньше решений оказывалось возможным принять.
Что мы, собственно, и наблюдаем, отмечая как Нидерланды приносят доверие к европейской подписи на документах в жертву своим мелким дрязгам, или Франция подверстывает европейскую внешнюю политику к собственным президентским выборам.
Империя Брюсселя в отличие от прошлых переизданий европейских объединений, увы, не может послать в Гаагу или Париж войска (или рыцарей "плаща и кинжала"), чтобы подавить подобный мятеж. Причем, как видим, неуправляемость вовсе не смягчилась после полувыхода (Брекзит фактически остановлен судом) Великобритании, ведь возникающие здесь и там мятежи мгновенно провалили подписание масштабных соглашений о свободной торговле с Канадой и Соединенными Штатами.
При этом именно Великобритания может теперь навязать — от безысходности — свое видение интеграции континенту, видение, не предусматривающее доминирования надгосударственных институтов, представляющих собой традиционный блок. С историософской точки зрения, это своеобразная месть Острова Континенту за серию порабощений, начатую еще Вильгельмом Завоевателем (не говоря уже о вторжениях датчан и римлян!). Ради такого удовольствия преобладающая часть лондонской элиты, по-видимому, тормозит, ограничивает и обуславливает свое дистанцирование от Брюсселя, надеясь капитализировать на последствиях кризиса этой ветшающей французской модели интеграции.
А ведь нынешняя проблема Евросоюза является не только общеисторической (это вызов экспансии), но и "инженерной". Она — следствие дефекта дизайна: Союз трудно назвать даже полноценной конфедерацией, поскольку на уровне Совета ЕС решения принимаются отнюдь не большинством, а консенсусом, и Европарламент нельзя назвать полноправным институтом. Отсюда и следует, что оторванность среднего европейца от элит, о которой говорит президент Гаук, может быть преодолена лишь дальнейшим расширением прав Европейского парламента, демократизации управления ЕС, политической ответственности Комиссии (правительства) перед парламентским большинством, получившим мандат полумиллиарда жителей Союза.
Но в пакете с этим идет сокращение полномочий национальных бюрократий и влияния местечковых политиканов, ведь статус депутата Европарламента тогда окажется более весомым, нежели должность министра в Португалии, Словакии или Бельгии. Так что, если разобраться, именно в этом конфликте, а не в отчуждении масс, кроется причина уже семилетнего топтания ЕС на месте — с момента долгового кризиса, показавшего, что "солидарность" понимается в Берлине и Афинах по-разному.
Это очень глубокий шрам, поскольку затрагивает основы знаний о человеке и обществе, поэтому политый кровью еврооптимизм Украины не мог бы залечить такое повреждение Европы. Правда, европейские элиты были все же пристыжены. И, между прочим, сегодня задача Киева на европейском направлении состоит в том, чтобы держать их в таком состоянии максимально долго.
Что же касается забытости, то, ясное дело, бесконечные новости из Сирии и поток беженцев якобы только оттуда — все это вызвало обсессию европейского обывателя, на западе Союза, до поры до времени мирившегося с нежеланием мусульманских общин покоряться светским общеевропейским ценностям Просвещения. По причинам электорального характера вызывающему поведению (варваризму) колонистов потакали левые политики, а по причинам идеологического характера — академическая элита западноевропейских вузов, сформировавшаяся в 60-е годы, когда она боролась с мировым империализмом и колониализмом собственных родителей (что отчасти поощрялось старшими друзьями с Лубянки). В качестве реакции на национальном уровне мы уже замечаем тихо стронувшуюся с места европейскую ретрадиционализацию — в Венгрии и Польше.
Думается, лютеранский пастор и диссидент-антикоммунист Иоахим Гаук подразумевает что-то вроде этого. Причем, стоит отметить, что над современной Европой догмат политической корректности ныне довлеет никак не менее ощутимо, нежели над США. Поэтому прямые высказывания просто-напросто табуированы. Кроме того, Гаук скоро уходит. На его место (президента Германии избирает верхняя палата, бундесрат) прочат Штайнмайера, что логично исходя из конфигурации центристской коалиции. Так что это может быть использование привилегии в последний раз поговорить с немцами и европейцами начистоту, затрагивая наболевшие вопросы...
Вместе с тем, даже здравые (возможно, вынужденные) шаги объединенной Европы в сторону унификации европейского гражданства (то есть ликвидации мультикультурализма) и осознания своей имперской судьбы (то есть урезания национальных суверенитетов) сами по себе не смогут возобновить бодрое продвижение человечества по дороге прогресса. В особенности, если учитывать, что оно вовсе не обязано по ней двигаться и, как выяснил еще Моисей, склонно мгновенно впадать в скотство (сегодня толерантно именуемое "прокрастинацией"), как только чувствует ослабевание поводка.
Отсюда и вторая деталь из выступления президента Германии. Дело в том, что забытым, или, вернее, брошенным ощущает себя весь "политический слой" (сфера политического) человечества. И так уже многие годы — с тех пор как оказалось, что "удаленная", "офшорная" гегемония США (доктрина Обамы) состоит в том, чтобы не заканчивать никаких дел, просто оставляя их на полпути. Это мы видим в Ливии, Ираке, Украине, Иране (трудно поверить, что он угомонился), Турции, Египте, Саудовской Аравии (так террористы ее принцы или нет?), России, на Кубе, в Северной Корее и так далее.
Расплывчатые дефиниции, лицемерные закатывания глаз о тяжелой солдатской доле, стотысячное "никогда больше" и прочее. Но уже скоро этот американский Диоклетиан (хотя, конечно, масштаб свершений несколько несопоставим) сможет хвастаться перед гостями своим огородом, а вот брошенный им мир несколько недель подряд находится в тягостном ожидании некой перспективы и содержания будущего. Иными словами, как будет развиваться политическая история человечества?
Отчасти ясно лишь то, что тихоокеанское торговое соглашение будет, возможно, заменено двусторонним американо-китайским договором. Вероятно, потеплеют американо-израильские и остынут американо-иранские соглашения. Но мировая история делается в Европе и Малой Азии (что прекрасно понимают в Москве, и во что не особенно лезут в Пекине).
Если прошедшие три года и могли чему-либо научить, то как раз тому, как легко (и гораздо легче, чем в эпоху до Интернета) сегодня становится разжечь межэтнический, гражданский, межконфессиональный и социальный конфликт, и именно на это не жалеют своих средств варварские синдикаты глобальной периферии, такие как Российская Федерация и ИГИЛ.
Изоляционизм, о котором мечтали старшие поколения американцев и британцев, уже невозможен. Хотя бы потому, что он неизбежно означает стремление каждого существующего государства к своей ядерной бомбе.
