Латиноамериканская осень. Почему Украине нужны и Тимошенко, и Порошенко
Массовые беспорядки в Эквадоре и Чили, ранее — на Гаити, перманентная напряженность в Венесуэле и Мексике, агония режима Кастро — с неясным пока исходом, шумные скандалы в Аргентине и Пуэрто-Рико и рост напряженности в остальной части континента не могут быть случайным совпадением. Природа конфликтов в перечисленных странах, от находящейся на самом дне и не знавшей другой жизни Гаити до внешне благополучной Чили, имеет общую основу. Более того, эта общность носит не региональный, а общемировой характер.
О природе общемирового кризиса
Череда НТР и неконтролируемый рост населения — а это во многом взаимосвязанные явления — породили ряд неразрешимых сегодня проблем, делящихся на три основные группы.
Первая группа порождена неспособностью экосистемы Земли выдержать нагрузку от нынешнего размера человечества. Причем частичное решение проблем из этого списка, включая проблему глобального потепления, если она действительно носит антропогенный характер, не закроет список в целом. Чтобы экосистема Земли могла оставаться в приемлемом для людей равновесии, их численность как вида должна быть уменьшена в 10–20 раз. В противном случае нас ждут перенаселенные города под куполами, с замкнутым циклом дыхания и водопользования, и непригодность для жизни остальной Земли.
Вторая группа проблем вытекает из вопроса об оптимальной численности человечества безотносительно к возможностям земной экологии. Ведь если раньше для существования одного человека, занятого интеллектуальным трудом, что принято считать вершиной социальной пирамиды, требовалось несколько сот, а то и тысяч работяг, занятых рутинной, но необходимой работой, то сегодня их место уже готовы занять автоматы. Какой же тогда смысл в существовании 99% людей, ведущих лишенную даже намека на творчество, но полную страданий жизнь, посвященную выполнению примитивных, на уровне средней сложности промышленного робота, функций, если такие роботы массово переходят из разряда фантастики и опытных образцов в категорию массовых изделий?
Казалось бы, это создает предпосылки для глубокого изменения социальной структуры человечества. Но "освобождение труда", наступающее в результате НТР, не приводит к расцвету творческой деятельности, а, напротив, создает проблему лишних людей, в лучшем случае прозябающих на социальном пособии, в худшем — обреченных на вымирание.
Это происходит как минимум по двум причинам. Во-первых, большинство этих людей не имеют образования, достаточного для актуального творчества. Более того, если речь идет о мигрантах из слаборазвитых стран, то этот разрыв исключает даже нормальную социализацию этих лиц, а для его преодоления понадобятся, вероятно, несколько поколений. А во-вторых, поскольку в мире все-таки происходит некоторое перераспределение ресурсов в пользу людей, занятых творческой деятельностью, это, как ни парадоксально, тоже ведет ее к деградации. Имитация и прямая фальсификация научных исследований, имитация искусства, литературы, иных видов творчества, имитация социальной и гражданской активности, которая тоже является формой творчества, а также имитация образования как такового приняли столь массовый характер, что реальная деятельность теряется на этом фоне и вытесняется на периферию. Борьба за PR, гранты и аукционные цены делают актуальным только один вид творческой деятельности — искусство психологического манипулирования, причем все более узкоспециализированное, направленное на получение финансирования от тех, кто обладает правом распоряжаться ресурсами, и в конечном счете на вхождение в ряды их распорядителей.
Одновременно сложившиеся касты "креативных творцов" выстраивают прочные линии обороны, стремясь не допустить к своим ресурсам чужаков. Важнейшей из таких линий стало снижение качества массового образования. Именно по этой причине массовость и доступность качественного образования, наряду с выявлением людей, способных к творчеству, так и не стала одним из приоритетов развития человечества, хотя череда непрерывных НТР, на первый взгляд, требует именно этого.
Но этого не происходит, поскольку уровень конкуренции между региональными, национальными и социальными группами многократно превышает уровень их сотрудничества. Это порождает третью группу проблем, сводящуюся к невозможности рационального перераспределения ресурсов, запуская механизм роста экономического неравенства.
В поисках выхода
Ситуация выглядит тупиковой: уровень конкуренции между социальными группами продолжает расти, сами же группы дробятся, становясь все более специализированными. Это делает их противостояние безнадежно-позиционным, а положение каждой из них безысходным, поскольку возможность маневра оказывается сведена к минимуму. Единственное, пожалуй, исключение на общем фоне — Китай, где к проблеме пытаются подойти системно, хотя бы в границах одной страны. Но, увы, китайское лекарство от кризиса несет в себе побочные эффекты, связанные с ограничением прав и свобод отдельного человека, что делает его едва ли не чуть хуже самой болезни. Еще в двух государствах, России и КНДР, имущие классы одержали полную победу, подавив всякое сопротивление большинства населения и эксплуатируя его как расходный природный ресурс. Это ведет к постепенному вымиранию неимущих групп, что, наряду с накоплением имущими финансовой подушки безопасности за пределами этих стран, можно признать до некоторой степени решением проблем, пусть даже частным и временным.
В остальной же части мира продолжается борьба между либеральным курсом, отражающим интересы имущей и меньшей части общества, и курсом социальным, выражающим непосредственную реакцию неимущих. Ножницы между "интересами" и "непосредственной реакцией" порождены тем, что реальным интересам неимущего класса соответствует пошаговое сокращение его численности при одновременном росте качества жизни и образования и запуске социальных лифтов, дающих шанс на переход в имущий класс.
Но таких сценариев современный мир не знает, за исключением, как уже было сказано, очень неоднозначной китайской попытки. Что же касается малоимущих групп населения, то они в современных реалиях лишены субъектности и выступают только как ресурс, которым оперируют политики.
Политический же класс, с одной стороны, заинтересован в сохранении либерального статус-кво, с другой — в условиях формально всеобщего избирательного права, должен бороться за голоса неимущего большинства. Это он и делает, широко используя популистские инструменты. Формы популизма могут меняться. Так, в развитых странах чистый популизм вытесняется "экологизмом", но это не меняет его манипулятивную суть, которая так же заводит ситуацию в тупик, не разрешая проблемы, а лишь уводя их в тень, до того момента, пока они не примут характер катастрофы, не замечать которую уже невозможно.
Накал же противостояния между командами политиков, конкурирующих за голоса, прямо зависит от благосостояния условного "среднего класса". Условного, потому что средним классом в его классическом понимании принято считать социальную группу, "имеющую устойчивые доходы, достаточные для удовлетворения широкого круга материальных и социальных потребностей". Но "достаточные доходы", как и "широкий круг потребностей" — понятия субъективные. К тому же в бедных странах такие группы, даже при смелой оценке их численности, оказываются исчезающе малы, в силу чего ни на что особо не влияют.
Между тем можно предложить куда более эффективный критерий оценки, приняв за "средних" 60% населения, чей уровень жизни ниже уровня 20% самых богатых, но выше 20% самых бедных, то есть людей, достигших некоторого положения в обществе, которым есть что терять, но в то же время и не настолько богатых, чтобы стоять на однозначно либеральных позициях, отвергая социальные подходы. И здесь мы получим уже ясную закономерность: чем ближе уровень жизни "усредненных 60%" к верхним 20%, тем более мирный характер в таком обществе будут носить политические битвы. Это также увеличивает, правда, больше в теории, шансы на политическую субъективизацию 60% средней страты общества или ее частей, поскольку лучший уровень жизни всегда связан с лучшим уровнем образования. Такой ход событий мог бы открыть новые варианты политических раскладов, способных решить хотя бы часть накопившихся проблем. Мог бы, потому что в реальности такой вариант социальной эволюции реализуется редко и только в благоприятные периоды. Так, его достигли в XX в. Скандинавские страны, но и они, размываемые потоком мигрантов, демонстрирую сейчас некоторый откат.
Напротив, чем ближе уровень жизни 60% середняков к 20% беднейшего населения, тем ожесточеннее бушуют политические страсти, выше уровень насилия, популярнее популистские лозунги, а ситуация оказывается все более тупиковой.
Латинская Америка как территория надежды. Что общего у нее с Украиной
И, конечно, помимо уровня жизни и уровня неравенства на ситуацию влияют и местные традиции. Так, если на Ближнем Востоке популярны ссылки на исламское видение социальной справедливости, то в Латинской Америке в таких случаях вспоминают Боливара, а в Аргентине — Перона. Опора на лозунги боливаризма/перонизма всегда прибавляет их держателю несколько очков. Они, к слову, схожи по сути, хотя и разнятся по форме.
Конечно, и перонизм, и боливаризм, и развивающий его "социализм XXI века" изрядно скомпрометированы популистами. Но системы взглядов Арно Петерса и Хайнца Дитриха, лежащие в основе современного истолкования боливаризма и перекликающиеся с перонизмом, вплотную затрагивают существенную часть проблем, порождающих современный мировой кризис. Нет, они не содержат готовых рецептов, а во многом просто утопичны, но, по крайней мере, они видят эти проблемы. А деятельность Нестора Киршнера, Эво Моралеса, Лула да Силвы, да и Чавеса тоже, хотя и привела в итоге в тупик, но давала на ранних стадиях положительный эффект. Правда, это происходило за счет запаса ресурсов, накопленных в либеральный период, — так чашка крепкого кофе способна мобилизовать отдохнувшего человека и вызовет сонливость у усталого.
Иными словами, латиноамериканский вариант левой идеологии, реализуемый не как альтернатива либерализму, а как его разумный противовес, позволяющий мобилизовать общество для проведения в нем структурных реформ, способен играть позитивную роль. Проблема же в том, что каждый левый политик рано или поздно, но неизбежно оказывается на развилке возможностей: пойти на компромисс с либералами, поскольку ресурсы, необходимые для социальной политики, конечны, а опора на "средние 60%" предполагает постепенное снижение лево-правых колебаний и выработку относительно стабильного центристского курса, и столкнуться с риском проиграть сопернику-популисту, или стать популистом самому. А популизм, набравший силу в последние десятилетия, не замедляет раскачку лево-правого маятника, а, напротив, увеличивает его размах от крайности к крайности.
Выход из ситуации видится в обретении группами, входящими в 60% "средних", собственной политической субъектности. С одной стороны, этим людям есть что терять — они не находятся на самом дне общества, а достигли в нем определенного положения. Вместе с тем они не избалованы богатством, а в большинстве случаев живут своим трудом, будь то труд предпринимателя или наемного работника, располагая лишь скромной подушкой безопасности, следовательно, не склонны и к излишне размашистым либеральным экспериментам. Но в силу достигнутого ими положения они не склоны и к поощрению безразмерного социального иждивенчества, хорошо понимая, что нет государственных денег, а есть лишь деньги, изъятые у них как налогоплательщиков. Это позволяет таким социальным группам поддерживать уравновешенную политику, компромиссную между социализмом и либерализмом, но не впадающую ни в одну из крайностей, в том случае, если в обществе сформирована политическая сила или, что бывает чаще, ситуативный союз разных, более либеральных и более социальных сил, способный такую повестку предложить.
По своей социальной сути эти 60% — тот же самый средний класс, который появился было в развитых странах "первого ряда", но затем пал жертвой прекаризации, порожденной НТР, и последующих популистских экспериментов. Возможно, сейчас в Латинской Америке он обретет второе, более удачное рождение, поскольку популизм там, как и во всем мире, входит в полосу кризиса — безответственные манипуляторы успели всем изрядно надоесть, а отступление в "экологическую" нишу предполагает все же относительно высокий уровень жизни. Несколько стран, прежде всего Чили, но также Бразилия, Аргентина и, возможно, Эквадор, видятся в этом плане перспективными.
Не нужно обладать большой проницательностью, чтобы увидеть: события в Украине в обозримом будущем будут развиваться сходным образом. Наша страна также нуждается в структурных реформах и также склонна к лево-правой раскачке, которая делает кризис перманентным. Украинские либералы представлены сегодня командой Петра Порошенко, и они не исчезнут с политической сцены, даже если нынешней власти удастся вытеснить с нее самого Порошенко, хотя потеря сильного лидера их и ослабит. Украинские левые, сильно поблекшие от попыток играть на популистском поле, но все же не утратившие окончательно политического лица, группируются, за неимением лучшего, вокруг Тимошенко, явно нуждаясь в переформатировании и новом лидере. Но как бы то ни было, левый фланг тоже существует, хотя и очень ослабший, а новый лидер на нем неизбежно появится, поскольку запрос на него в ближайшие годы будет расти. И наконец, есть правящая команда Владимира Зеленского как пример эталонного популизма. Некомпетентная во всех аспектах управления страной, лишенная даже намека на стратегию и идеологию, эта команда нацелена только на удержание власти в своих руках, притом любой ценой.
Зеленский, безусловно, худший из всех возможных вариантов украинской власти. И сам он, и его партия причинят Украине ущерб, даже больший, чем российская агрессия, и сравнимый разве что с ядерной бомбардировкой. Утешиться тут почти нечем. Разве только слабой надеждой на то, что правление Зеленского станет уроком на тему о том, чем следует думать, стоя у избирательной урны.
Но рано или поздно Зеленскому и его "слугам" придется уйти, и Украина окажется на распутье. Вариантов у нас будет два: либо левый консерватор сталинского типа, "сильная рука" и "крепкий хозяйственник", которого нам подсунут из Москвы, либо союз украинских левых и правых, "условного Порошенко" и "условной Тимошенко", нацеленный на восстановление страны.
Хотелось бы верить, что, оказавшись на этой развилке, украинские избиратели совершат правильный выбор. Однако при объективном взгляде на наш электорат в успехи Латинской Америки отчего-то верится больше.
