Европейские радикалы опять подвели Кремль

Парламентские выборы в Испании - а в этой стране, кроме местных, других и нет - давно обещали превратиться в водораздел как собственно испанской, так и новейшей европейской политической истории.

Что касается первой - с некоторого момента переход от традиционной двухпартийной (или 2+ с явно выраженными правой и левой доминантами) к четырехпартийной (4+) системе стал неизбежным. Промежуточное звено анализа этой испано-европейской ситуации состоит в том, что фрагментация или смещение баланса в партийных системах стран-членов ЕС касается не только Испании: в данном случае следует взглянуть на союзную панораму несколько шире. В целом эти системы склонны к внутренней стабилизации, которая сама по себе является результатом действия встроенных предохранителей.

Так, к примеру, в Италии левая и правая предвыборная коалиции к каждому празднику волеизъявления - причем независимо от того, является он досрочным или регулярным - перестраиваются, включая новых политиков и их небольшие движения, что позволяет изолировать наиболее популистские партии как слева, так и справа. В частности, именно поэтому мы и не слышим практически ничего о нашумевших некоторое время назад "Пяти звездах", аналогичных греческой СИРИЗА, остающейся у власти.

На недавних региональных выборах во Франции система "спружинила" против "Национального фронта" - как это уже было не раз, левые сняли свои списки в регионах, где вряд ли могли победить, в пользу кандидатов от правоцентристов, и наоборот, а в итоге партия Марин Ле Пен не победила ни в одном из регионов (они же "исторические провинции"). Но при этом, заметим, социалисты, несмотря на проигрыш в местных и региональных выборах, продолжают контролировать пост президента, кабинет министров и парламентское большинство.

Такую же устойчивость продемонстрировала гораздо более жесткая и традиционная (на эти черты указывает мажоритарная система, в которой победу на округе обеспечивает простое большинство) партийная система в Великобритании. Путем довольно сложных региональных (Шотландия и Уэльс) политических интриг, увязанных с игрой в масс-медиа, избиратель отверг либеральных демократов и симпатизирующих Путину изоляционистов (UKIP), отдав большинство мест с запасом старым добрым консерваторам и оставив лейбористов разбираться с вопросом, почему они потеряли доверие шотландцев, заполнивших свою квоту в объединенном парламенте такими же левыми шотландскими националистами.

Удержится ли двухпартийная, сохраняемая на протяжении четырех с половиной десятилетий подряд между народниками-консерваторами и социалистами, потомками фалангистов и коммунистов 1930-х партийная система Испании - уже не было вопросом выборов 20 декабря в Испании.

Рейтинги были неумолимы - хотя народники действующего премьера Мариано Рахоя и лидировали в диапазоне 25-30%, однопартийное большинство им однозначно не светило. А правительство "меньшинства", хотя и позволяется испанской конституционной моделью (в украинской политической терминологии такой казус называется "ситуативным большинством"), ранее национальной практике было неведомо.

Главный оппонент консерваторов - социалисты Педро Санчеса - в опросах общественного мнения едва вырывались за порог в 20%. Стоит уточнить, что испанские левые до сих пор виктимизированы кризисом 2008-2011 гг., поскольку на излете эпохи процветания в 2000-е их либеральный социализм оказался, в основном, просто "пузырем", раздутым льготным кредитованием крупных европейских банков и перераспределением бюджета ЕС в пользу "стран Юга".

Между тем, правительству Рахоя, пошедшему на очень жесткие меры экономии и попытки проведения политики в пользу бизнеса, удалось недопустить дефолт Испании и обеспечить заметный экономический рост. Но это мало греет 21,6% безработных, половина из которых - молодежь. Более того, 18% испанцев - вдвое больше, чем до кризиса, оказались за чертой бедности, в то время как зажиточные слои увеличили за эти годы свое благосостояние (по данным ОЭСР) на 40%.

Оба эти фактора - синдром вины социалистов за просчеты в конце 2000-х и жесткий курс (несколько необычный для средиземноморского типа политической культуры) правых стимулировали появление на флангах центристских партий серьезных претендентов.

Слева - это Podemos ("Мы можем") во главе с Пабло Иглесиасом Туррионом, которая практически полностью копирует программу и повестку дня СИРИЗА, хотя любопытно, что за прошедший год как раз греческий аналог "пообтесался" и дисциплинированно голосует за законопроекты, согласованные с "Тройкой кредиторов" (и одновременно - доноров) древнейшей демократии.

Справа наступала на пятки правящей партии Рахоя "Гражданская партия" (Ciudadanos), которую повел на выборы адвокат (и что важнее - каталонец) Альберт Ривера Диас, который выступает против сецессии клуба "Барселона" из испанской премьер-лиги. Ряды Народной партии адвокат Ривера покинул в 2005 году, в то время как его оппонент слева Пабло Иглесиас - писатель и политолог - никогда не входил в Соцпартию, зато был антиглобалистом и в 2014 году создал новую партию, собравшую в Испании миллион голосов на выборах в Европарламент. К слову, "граждане" - хотя и либералы, но все же не отчетливо правые, так что они имеют пространство для маневра.

Обе новые партии за неделю до выборов пользовались поддержкой примерно 20% избирателей каждая. Прочие 10-15% голосов, как правило, переходят в бонус основным победителям и разным мелким парламентским завсегдатаям. Испанская избирательная система не обеспечивает автоматической конвертации партии в парламентские места - поэтому, кстати ее и хотят изменить как Podemos, так и Ciudadanos. В силу существования значительного количества маленьких "сельских" округов небезосновательно считается, что консерваторы пользуются определенной форой.

Формально 20 декабря победила правящая консервативная партия ("Народная партия") премьер-министра Мариано Рахой. Она получила 27-28% голосов и 122 места в нижней палате. Однако не все так просто. Ведь она потеряла монолитное однопартийное большинство, полученное 4 года назад.

Похоже, что двухпартийная модель "консерваторы/социалисты" сломана впервые после восстановления в Испании конституционной монархии. На левом фланге произошел раскол: традиционный соперник правых, социалисты завоевали 91 место, Podemos же получает 69 мест. Однако минимально необходимое большинство голосов в нижней палате Кортесов составляет 175 мандатов, а не 160. Поэтому золотая акция находится в руках новичков-"граждан" с 15,2% (или 40 мест). Кроме того, 28 мест досталось миноритариям, избирательная система страны обычно этому не способствует. Поэтому сильно возросла значимость распределения процентов голосов за непроходные партии и его конвертация в места.

Какие же вырисовались варианты правительственной коалиции в Мадриде?

1. Консерваторы и центристы с сохранением в должности господина Рахоя.
2. С новым главой правительства - компромиссным, или лидером младшей партии Коалиции.
3. "Большая коалиция" консерваторов и социалистов - (200+) практика известная, хотя для Испании - экзотическая.
4. Консервативное правительство меньшинства - то есть, согласовывающего все решения с большинством фракций.
5. Трехсторонняя коалиция левых, центристов и левых ультра - закон не отрицает, но неизбежны конфликт за лидерство и "плохая пресса", в устойчивых парламентских демократиях вплоть такие широкие компромиссы не приветствуются.
6. Перевыборы через несколько месяцев.

При этом, какая бы коалиция ни сложилась, верхняя палата Кортесов осталась в руках "народников", а она обладает важными блокирующими полномочиями, так что лучше без них правительство не создавать. Во внешнеполитическом плане важно следующее: надежды Москвы на победу левых радикалов не сбылись. Ослабления единства Европейского Союза не случилось. И, что не менее важно, шансы на тихое прекращение расследований против видных представителей тамбовско-малышевской ОПГ, связанной с Кремлем, остаются исчезающе малыми.

Большая требовательность к подотчетности союзных институтов является общим местом правительств стран-членов, но в испанском случае деловые связи с Россией на протяжении последних двадцати лет обернулись для Мадрида малоприятной историей, которая на уровне общеевропейской политики борьбы с отмыванием денег оказалась приоритетнее, нежели война в Сирии.