Протесты в Иране. Свергнет ли аятолл хиджабная революция?

На фоне массовых протестов в Иране президент Исламской Республики Эбрагим Раиси прибыл в Нью-Йорк для участия в Генассамблее ООН — и тут же спровоцировал скандал, отказавшись от запланированного интервью с ведущей международных новостей CNN Кристиан Аманпур, кстати, этнической иранкой. И беспорядки, и срыв интервью вызвал предмет женской одежды, неправильное ношение или отсутствие которого в Иране (да и не только) почитается за преступление. За такое можно и убить — волнения начались именно по этой причине.

Сама по себе история Махсы Амини – рядовой случай полицейского произвола. Задержанная полицией нравов за неправильное ношение хиджаба, она держалась слишком независимо — и разозлила полицейских. Махсу избили, она впала в кому, а через через три дня умерла. Согласно официальному заключению, смерть наступила из-за "внезапного сердечного приступа". Все понимают, что это ложь, но убийцы нашли защиту на самом высоком уровне. По очевидной причине: на таких, как они, и держится власть иранских аятолл.

Как аятоллы пришли к власти

Предыдущая власть, династия Пехлеви, сменившая Каджаров, правившая с 1925 до 1979 год и сметенная Исламской революцией, тоже использовала тайную полицию, пытки и казни, чтобы душить политическое инакомыслие. За время правления второго и последнего представителя династии, Мохаммада Резы Пехлеви, с 1941 по 1979 год, по политическим обвинениям было казнено, по разным оценкам, от ста до трехсот человек. Но за неправильно надетый хиджаб — и даже полное его отсутствие — при Пехлеви никого не трогали. Режим шаха был вполне светским.

Более того, несмотря на жесткие авторитарные методы, Мохаммад Реза Пехлеви был реформатором-социалистом западного типа. Серия инициированных им реформ, получивших название "Белой" или "Шахской и народной революции", начатая в ​январе 1963 года, привела к взрывному экономическому росту, быстрой урбанизации, разрушению феодальных обычаев и росту уровня жизни городских наемных работников. Женщины получили равные права с мужчинами. При этом, шах легитимизировал "Белую революцию" через референдум, на котором 5 598 711 человек проголосовали за реформы, а 4 115 – против. Правда, значительное число противников реформ референдум просто бойкотировало.

Но если индустриальная и городская часть Белой революции удались в полном объеме, то в сельской местности все шло сложнее. Между тем, именно земельная реформа составляла важнейшую часть "Белой революции". Иранские крестьяне должны были стать собственниками земли за счет ее отчуждения у аристократов-землевладельцев.

В целом, эта операция прошла ровно так, как и было задумано. Проблемы, порожденные последствиями капитализации и индустриализации, возникли на следующем шаге.

Традиционная земельная элита Ирана потеряла большую часть влияния и власти, но отчуждение земли прошло довольно мягко. Правительство выкупило ее по фиксированной цене и продало крестьянам на 30% дешевле, с рассрочкой на 25 лет и более, по минимальным процентным ставкам. В результате почти 90% иранских издольщиков стали землевладельцами – а они и их семьи составляли 40% населения Ирана.

Но в этом успехе было два существенных "но". Значительное число участков имело недостаточный размер и не могло прокормить получившие их семьи. С этим ничего нельзя было поделать, просто по соотношению имевшейся земли к численности населения в регионе. Такие участки перекупались, и возникала новая земледельческая элита, а неудавшиеся землевладельцы оказывались перед выбором: мигрировать в город и приспосабливаться к новой жизни — либо возвращаться в состояние батраков. Города же, несмотря на взрыв индустриализации, с трудом справлялись с притоком населения, не имевшего городской квалификации.

В итоге иранское общество полярно разделилось на довольных и недовольных. С одной стороны, налицо был взрывной рост среднего класса: более миллиона семей стали владельцами малого бизнеса. Было подготовлено порядка 700 тыс. специалистов для новых предприятий, а уровень грамотности поднят с 26 до 42%. Женщины получили право голосовать и быть избранными, работать юристами и судьями. Приватизация государственных предприятий и продажа их акций населению, включая бывших землевладельцев, получивших значительные суммы компенсаций, привела к созданию нового класса промышленных предпринимателей. Рабочие на предприятиях частного сектора получили закрепленное в законе право на 20% чистой прибыли и дополнительное вознаграждение за повышение производительности или снижение затрат. Была организована обширная система социального страхования и пенсионного обеспечения.

С другой стороны, значительная часть сельского населения не смогла или не сумела использовать новые возможности. У этой массы очень быстро появились лидеры: часть бывших помещиков и шиитское духовенство, которое шах жестко отодвинул от власти, и, что еще важнее, лишил доходов от земельной ренты. Среди недовольных аятолл — шиитских богословов, уполномоченных выносить решения по вопросам исламского права, выделялся непримиримостью Рухолла Хомейни.

Несмотря на арест и изгнание в 1964 году, Рухолла Хомейни стал знаменем и главным идеологом антизападного и антиреформистского сопротивления, которое ширилось и радикализировалось. В ответ шах был вынужден ужесточать политические репрессии. В октябре 1977 в Иране начались демонстрации, переросшие в кампанию гражданского сопротивления, к 1978 накал противостояния достиг критической отметки. Забастовки и демонстрации парализовали страну – и режим не устоял.

16 января 1979 года шах покинул Иран и отправился в изгнание, передав власть регентскому совету и Шапуру Бахтияру, ставшему премьер-министром от оппозиции. Хомейни был приглашен вернуться из эмиграции. Несмотря на бегство Пехлеви, верные шаху войска в Тегеране пытались сопротивляться, но к 11 февраля были окончательно разбиты отрядами повстанцев. На очередном референдуме избиратели проголосовали за то, чтобы Иран стал исламской теократической республикой, а в декабре 1979 Хомейни стал верховным лидером страны.

В целом, события 1979 года были неофеодальной контрреформацией, аналогичной по своей природе "социалистическим революциям", но реализованной не на марксистской, а на исламской идейной основе. По сути, это был реванш деревни, не вышедшей из Средневековья, над индустриальным городом. Причем, в отличие от марксизма, маскировавшего неофеодальный откат демагогией о "прогрессивном государстве трудящихся", исламская неофеодальная контрреформация была откатом в Средневековье в самом чистом, ничем не разбавленном виде.

Что происходит сейчас?

Придя к власти, группа айятолл во главе с Хомейни не решила ни одной проблемы, накопившейся при Пехлеви. Впрочем, неспособность что-либо решить свойственна всем неофеодальным режимам. Страна стала жить за счет продажи сырья, в основном нефти, гася отчасти репрессиями, отчасти нефтяными дотациями, вспышки недовольства. В частности, тюремная система при аятоллах была централизована и расширена. Только за период 1981-1985 гг. в Иране было казнено более 7900 человек. Приоритетной задачей же режима стала исламская индоктринация бывшего светского общества и демонтаж еретического, с точки зрения аятолл, наследия Пехлеви.

Естественно, что городской средний класс оказался в оппозиции режиму. Зачастую молчаливой, чтобы не попасть под репрессии, либо, напротив, шумно-фрондерской, но только по второстепенным вопросам. Проблемы прав ЛГБТ и обязательности хиджаба вышли на первый план не потому, что действительно обрели первостепенную важность, а ввиду того, что поднимать действительно важные вопросы при теократическом режиме стало смертельно опасно. 

Вопросы же гендера, несмотря на риск получить смертный приговор за "пропаганду гомосексуализма" оказались относительно безопасным способом показать теократии средний палец. Кстати, смертная казнь в Иране полагается также за "пропаганду христианства" и за "общение с враждебными СМИ за пределами Исламской Республики".

Время от времени очередная казнь или бессудное убийство срабатывают как триггер, вызывая относительно массовые и продолжительные протесты. Именно это сейчас, в очередной раз, и происходит.

Но город, побежденный в 1979 году, не созрел для серьезной попытки реванша за все 43 года существования Исламской Республики. Отчасти это вызвано грамотным сочетанием репрессий и социальных субсидий, которое сумели сконструировать аятоллы. Отчасти — тем, что условная деревня составляет в Иране бесспорное большинство, и это большинство опирается на репрессивный аппарат в виде Корпуса стражей Исламской революции – исламского варианта СС.

Кроме того, теократический режим имеет прочную, хорошо разработанную идеологическую основу в лице ислама шиитского толка, в то время как сторонникам вестернизации не хватает единства, последовательности и идеологии. Нет у них и лидера, сравнимого по яркости если не с покойным Рухоллой Хомейни, то хотя бы с Али Хаменеи, сменившим Хомейни в роли духовного лидера страны. Наконец, аятоллам удалось закрепить в сознании большей части общества ненависть к павшему в 1979 году режиму Пехлеви, что исключает апелляцию к "светлому прошлому".

Разумеется, молодежные протесты, в стране с высокой рождаемостью и большим набором специфически-молодежных проблем — а именно такой страной является Иран, в теории возможно раскачать до масштаба, достаточного для смены режим. Но здесь уже нужна сторонняя сила, готовая сделать ставку на такой разворот, а, затем долго, годы и годы, заниматься поддержкой и укреплением нового, прозападного режима, причем безо всякой гарантии успеха. На фоне афганского провала и общемирового кризиса такая сила едва ли найдется. Размах протестов тоже еще недостаточен, чтобы, оттолкнувшись от них, поднять волну, способную снести иранскую репрессивную машину. Так, первые "Долой!" в адрес Хаменеи раздались только неделю спустя.

Тем не менее, сегодня в Иране налицо серьезный кризис, усугубленный экономическими трудностями. Экономика страны подорвана западными санкциями, а в еще большей степени — провальным управлением теократов, засильем бюрократии и коррупции. Только по официальным данным инфляция достигает 50%, в действительности она еще выше. Цены на продукты стремительно растут.

Нарастает и скрытая от глаз властей вестернизация, реализуемая в закрытых от посторонних, неформальных сообществах. Все это в целом напоминает картину последних лет правления Леонида Брежнева, где в роли Брежнева выступает 83-летний Хаменеи. За последние 20 лет его хоронили уже множество раз, но он снова и снова оказывался жив, так что прогнозы о времени его ухода стали предельно осторожны. Тем не менее, уход Хаменени – дело ближайших если не месяцев, то лет, и именно он может запустить процесс либерализации теократии по воле сверху. Это не точно, и, даже если это случится, размывание режима займет много времени. Но варианты либерализации Исламской Республики под воздействием недовольства в низах сегодня не просматриваются вовсе.