Почему Исламское Государство нельзя победить
11 июня начальник штаба Сухопутных войск США Рэймонд Одиерно дал интервью телеканалу CBS, в котором признал, что антитеррористическая коалиция во главе с Америкой может провоевать с Исламским государством "и три, и пять, и семь, и десять лет". С августа 2014 г. на эту борьбу потрачено $2,7 млрд, Вашингтону кампания обходится в $9 млн ежедневно, тем не менее ИГ успешно разрастается. Как в смысле живой силы (численность этой сети достигает 200 тыс. человек, причем к началу июня более 30 тыс. составляли иностранцы), так и в смысле географии: она успешно поглощает иракские и сирийские территории.
Самое громкое из недавних "приобретений" ИГ - взятие города Пальмира, расположенного в самом центре Сирии. Помня о разрушениях древних городов на севере Ирака, практически все мировые СМИ резко выказали обеспокоенность, смешанную с паникой, ввиду перспективы гибели уникальных античных руин, которыми, собственно, и известен город. Однако Пальмира - это не только исторические памятники, но и крупнейший транспортный узел, военная база и прямая дорога на Дамаск, Хаму и Хомс. Иными словами, ее падение в сочетании с провальными попытками войск Башара Асада сдержать наступление исламистов на других направлениях, скорее всего, является свидетельством того, что победитель в сирийской гражданской войне определился. Вопрос, почему самая варварская и архаичная фракция этого противостояния оказалась настолько успешной и способной противостоять коалиционным силам, заслуживает самого пристального рассмотрения.
Итак, прежде всего успех ИГ вынуждает даже самых больших оптимистов признать крах проекта национальных государств на Ближнем Востоке. Корни этой системы, как, впрочем, и большинства мировых проблем, лежат в Первой мировой войне. Именно тогда великие державы (прежде всего Великобритания и Франция), решая вопрос о будущем мусульманских территорий, ранее входивших в состав Османской империи, просто начертили новые границы тогда еще британских и французских протекторатов на географической карте (соглашение Сайкса-Пико). В дальнейшем, уже после Второй мировой войны, эти протектораты получили независимость.
Однако национальными государствами в строгом понимании этого слова они не были никогда. Классическое определение такого государства предполагает единство крови, территории и неких общих ценностей. В условиях Ближнего Востока, строго придерживаясь такого подхода, необходимо было создавать сразу несколько десятков государств на основе племенных и религиозных различий. В той же Сирии, не говоря уже об Ираке, существуют десятки племен/общин и религиозных меньшинств, которые слишком отличаются друг от друга, чтобы считать себя одной нацией. Иными словами, вариант нации этнической (классический национализм начала - середины XX в.) на Ближнем Востоке не работает.
Альтернативой национализму этническому является национализм политический - конструируемый искусственно. Суть его проста: при помощи некоторых общих мощных объединяющих идей, транслируемых через средства массовой информации, население определенной территории объединяется сверху, невзирая на этнические или конфессиональные различия. На Ближнем Востоке это привело к военным диктатурам. Только коррумпированные автократы оказались готовы поддерживать условное единство территории, объединяя население вокруг себя репрессивным аппаратом. Однако диктаторы - плохие управленцы, и рано или поздно недовольство их внутренней политикой приводит к возмущению. "Арабская весна", вопреки мнению любителей конспирологии, имела прежде всего внутрирегиональные причины.
На практике оба варианта национализма в арабском мире не работают, а значит, не работает и демократия, которая в принципе может существовать только в условиях хотя бы декларируемого народного суверенитета, в рамках которого все население страны рассматривается как источник государственной власти.
У провала арабского национального проекта есть еще одно измерение. Национализм традиционно ассоциируется с западной демократической идеологией, у которой для арабского мира есть существенный недостаток: она лишена религиозного компонента. Идеология Просвещения принципиально антирелигиозна, так как ставит в центр не Бога, а человека.
Такой подход в современных условиях отлично работает в богатых обществах, где действительно существуют возможности для самореализации каждой отдельной личности. Однако арабские страны бедны. Есть, конечно, богатые нефтяные карлики, но даже в них реальное богатство принадлежит племенному меньшинству, которое обслуживают едва сводящие концы с концами иммигранты. В условиях бедности и нищеты ценности - самореализация, уважение различий (сексуальных, этнических, религиозных), как правило, не приживаются. В отличие от ислама, дающего понятную цель в жизни нынешней и обещание вечного блаженства в жизни будущей.
Поэтому возникновение антимодернистской идеологии Исламского государства - закономерность. Его появление было вопросом времени. Цивилизация модерна с ее базовыми структурами демократии и национального государства не принесла на Ближний Восток справедливого общественного устройства, и обращение бедных (в материальном отношении) людей к альтернативному, жестокому, но внутренне справедливому проекту по организации общества - логичное следствие предыдущего века.
Именно идеологическая привлекательность и делает исламистов столь популярными - они верят в то, во имя чего сражаются (что, впрочем, не мешает зарабатывать войной), чего не скажешь об их противниках. Как уже говорилось, ни новый авторитарный режим военного лидера, ни западная модель демократии не привлекают жителей Сирии, Ирака и многих других небогатых арабских стран. Оппоненты ИГ борются прежде всего за свое выживание, но это идеология негативная - в том смысле, что она не предлагает какой-либо сверхидеи. А выживание может быть обеспечено и бегством с поля боя, чем правительственные солдаты Ирака, вооруженные американской техникой, часто и занимаются.
Успех Исламского государства ставит коллективный Запад перед вопросами, на которые у него нет ответов. Очевидно, что, будучи предоставленными сами себе, светские диктатуры не справятся с вызовом исламизма. Значит, необходимо военное вмешательство со стороны западных держав. Однако это вмешательство затруднительно по двум причинам. Во-первых, необходимо объяснить своим избирателям сотрудничество с диктаторами (а без их использования исламизм не победить). Во-вторых, любая военная операция - это людские жертвы, к которым западное сообщество крайне чувствительно. Общественное мнение может не сильно волновать гибель 400 студентов в Кении или казнь такого же числа мирных жителей в Пальмире, но гибель дюжины французских журналистов вызывает совершенно определенную реакцию. Масштаб терпимых потерь очевиден, а для отпора ИГ потребуются жертвы тысяч солдат и офицеров.
Игнорировать проблемы арабских стран, а по большому счету и Третьего мира в целом, сохраняя при этом приверженность гуманистическим принципам, Запад тоже не может. Развитый мир оказался перед дилеммой. С одной стороны, он только-только приблизился к завершению проекта по ликвидации бедных классов внутри себя посредством экономического роста, решив тем самым свои вековые противоречия. С другой - гуманистические принципы в силу своей универсальности предполагают, что западный уровень жизни и потребления в принципе достижим для любого человека вне зависимости от страны проживания. На практике это оказывается невозможным, и естественное желание человека жить лучше делает развитые страны объектом притяжения всех обездоленных, которые готовы плыть в этот рай даже на самодельных плотах (здесь можно вспомнить о потоке беженцев из Северной Африки, хлынувшем в ЕС через Италию).
Проводя исторические параллели, Западный Рим сейчас стоит перед лицом варварской волны. Имеются силовые методы обеспечения западной безопасности (условная "стена"), которые позволят развитым странам формально отгородиться от проблем Третьего мира, но для этого нужно совершенно иное философское объяснение исключительного положения Запада. В частности, требует объяснения тезис, почему именно Запад может жить хорошо, а остальной мир - нет. Неужели люди не "рождены равными и наделены неотделимыми правами на жизнь, свободу и преследование счастья" (американская Декларация независимости 1776 г.)? Для современного Запада отказ от этих принципов означает отказ от всей идеолого-политической структуры, за которую он заплатил двумя мировыми войнами.
А пока не найдется ответ на этот вопрос, ИГ будет продолжать свое триумфальное шествие. Бедное, но многочисленное население Третьего мира лучше откажется от культуры и образования, чем от справедливости, которую западная просвещенческая модель лишь декларирует, но не может ему обеспечить. В отличие от Исламского государства, которое с этой задачей демонстративно справляется, пусть и жуткими методами.
Опубликовано в ежемесячнике "Власть денег" за июль-август 2015 г. (№7-8/432-433)
