Не будь как Додик. Путину предложили прикупить сербов Боснии и Герцеговины

Знакомьтесь: это Додик. Милорад Додик. Он — президент Республики Сербской, одного из двух субъектов хрупкого и беспомощного государственного образования Боснии и Герцеговины.

Додик любит красивые жесты: когда в 2009 г. из шведской тюрьмы досрочно выпустили осужденную за военные преступления экс-президента РС Билянку Плавшич, он, тогда дважды премьер, отправил за ней правительственный самолет и лично встречал в Белграде. При этом Додик сентиментален: первым своим премьерством он был обязан ей.

Додик любит перевоплощаться. В годы боснийской войны он был лицом парламентской оппозиции партии тогдашнего президента РС Радована Караджича, все еще отбывающего срок за военные преступления. Впоследствии международное сообщество воспринимало его как умеренного демократа. Запад поддерживал его как реальную альтернативу сербским националистам, стремившимся сломать шаткое равновесие. В парламентских выборах 2006 г. цена его умеренности была столь высока, что ЕС ставил вопрос о финансовой помощи сербскому субъекту недоконфедерации в зависимость от сохранения за ним премьерского кресла. Сама тогдашний госсекретарь США Мадлен Олбрайт называла его "глотком свежего воздуха", ее британский коллега Робин Кук расхваливал Додика перед Скупщиной РС, причем ни Вашингтон, ни Лондон не скупились на денежные инъекции Баня-Луке.

Теперь это в прошлом.

Сегодняшний Додик — самый влиятельный из сербских политиков в БиГ. Будучи президентом, он не прочь обеспечить своим предшественникам государственную пенсию и место в Сенате. Теперь он — типичный националист. Он отрицает существование боснийского государства. Негодует, когда судьи-мусульмане председательствуют в судах РС. Мягко говоря, не способствует возвращению 70 тыс. босняков и хорватов-беженцев на территорию РС. Периодически дразнит соседей угрозами о референдумах. Причем эта периодичность странным образом совпадает с избирательными циклами.

Дело в том, что для Додика такая манера поведения — единственный способ остаться у руля. Как и любой другой популист на нынешней политической сцене, он не умеет строить, но успешно продает свое умение ломать.

Последняя такая продажа состоялась в воскресенье, 25 сентября. С ошеломительным, но ожидаемым, впрочем, результатом в стране состоялся референдум о праздновании Дня Республики 9 января. 99,8% голосовавших (а явка едва не достигла 60%) выразили свое мнение: такому празднику быть. Где-то в другом месте в подобном опросе, возможно, и не было бы ничего катастрофического, вероятно, даже наоборот. Но речь о БиГ. И здесь катастрофой чревато все, что касается международных отношений.

9 января — день почитания Стефана Первомученика, который считается покровителем Республики Сербской. В этот день в 1992 г., незадолго до начала боевых действий в Боснии, была принята "Декларация о провозглашении Республики сербского народа Боснии и Герцеговины". Поэтому неудивительно, что у боснийских мусульман и хорватов, составляющих 10-15% населения, эта дата ассоциируется с войной и геноцидом. И они предлагают найти не столь "конфликтогенную" дату. Тем более что признание Республики Сербской стало результатом Дейтонского мирного соглашения, заключенного тремя годами позже.

В минувшем году Конституционный суд Боснии и Герцеговины признал этот праздник антиконституционным и дискриминирующим несербское население. И тогда за раскрутку темы взялся Додик. Он проигнорировал предупреждения Высокого представителя (фактически международного администратора) в Боснии Валентина Инцко о том, что такой шаг Бани-Луки ставит под угрозу дейтонские соглашения. Не услышал и прозвучавшего 17 сентября призыва послов стран – участниц Совета по выполнению мирного соглашения отказаться от референдума, поскольку это противоречит решению высшей юридической инстанции в стране. "Республика Сербская будет оставаться неотъемлемой и существенной частью суверенного государства Боснии и Герцеговины, в соответствии с Общим рамочным соглашением о мире. Никакой перекройки карты БиГ не будет", — сказано в документе.

Сказано, однако, не всеми: представитель России заявление не поддержал. И — что в свете этого совершенно не удивительно — на прошлой неделе Додик отправился в Москву. Надо сказать, он любит туда ездить, а там любят его принимать. Хотя причины этой взаимной симпатии не вполне совпадают.

Курс на европейскую и евроатлантическую интеграцию, который в последние два года (паче чаяния Москвы) демонстрирует Белград, равно как и рационализация его внешней политики, означают потерю Россией последнего надежного форпоста на Балканах. И рост напряжения в регионе отнюдь не в последнюю очередь является следствием усилий Кремля по удержанию своего влияния. Затяжной политический кризис в Македонии, едва не сорвавшееся вступление Черногории в НАТО, череда разного масштаба шпионских скандалов, "автономия" Сербской православной церкви от официального Белграда, албанские кризисы — во всех этих историях российский след виден довольно отчетливо. Но списывать все на происки "пятой колонны" здесь ошибочно.

В англоязычной историографии есть любопытный термин "co-belligerent", относящийся ко Второй мировой войне. Его с некоторой долей условности можно перевести как "сопротивник". Этот термин обычно относится к союзникам Германии из второго эшелона — вроде Финляндии, Венгрии, Словакии, Румынии и Болгарии, — вступление которых в войну было обусловлено факторами, крайне далекими от уничтожения СССР, захвата Lebensraum на востоке и мирового господства. Их использовали — и они использовали.

Додик — как раз такой co-belligerent для путинского режима. С одной стороны, он мастерски играет на имперских фанабериях Кремля (к примеру, он договорился о прямых поставках газа в РС). С другой — обнадеживает российское руководство, так и не справившееся со своей балканской травмой, возможным реваншем. Но дело в том, что сейчас Путин куда полезнее Додику, нежели Додик — Путину.
Потому что 2 октября в Боснии и Герцеговине должны состояться выборы. И в условиях коматозной экономики и летящих под откос рейтингов правящей партии, которую он возглавляет, Союза независимых социал-демократов, у Додика попросту нет иных способов мобилизации наиболее активного (и наименее мыслящего) националистически настроенного электората.

Более того, если глава РС не понесет личной ответственности за нарушение вердикта Конституционного суда, это усилит его позиции: полномочия Высокого представителя в БиГ позволяют это сделать, но вмешательство Москвы в этом случае неизбежно. Вероятно, это и удерживает Валентина Инцко от соответствующих шагов. В то же время ему приходится учитывать риск, что авторитет Додика в случае отстранения окажется непререкаемым, а "вождя революции", как известно, отправить в отставку невозможно.

Более того, столь откровенное фрондерство по отношению к "старшему брату" — Белград крайне негативно воспринял идею референдума — позволяет, по крайней мере, рассчитывать на рост популярности Додика на "большой земле", что еще может оказаться полезным. Особенно если ставка на безнаказанность не сыграет.

Что получает за все это Кремль? Обещания и ожидания. Дивиденды от нынешнего роста напряжения он получить не сможет — у него нет ресурсов на его дальнейшую катализацию. Здесь примечательно, что, несмотря на систематические заявления, что РС может провести референдум о независимости, ее руководство решилось на относительно безопасную полумеру. Хотя "возобновление войны" в БиГ засело в политическом обиходе, это скорее фигура речи, которая неплохо продается. Особенно в канун выборов. И сейчас в роли продающего выступает Милорад Додик.

Не будьте как Додик.