Мертвый Савенко. Почему о смерти писателя Лимонова заговорили только сейчас
Эдуард Савенко, еще молодой, то есть, так и не достигший моральной зрелости человек, и, несомненно, талантливый в прошлом писатель, получивший известность под псевдонимом Лимонов, умер 17 марта после неудачной онкологической операции на гортани.
Начало пути
Уроженец Харькова, Савенко в 1966-67 годах, в две попытки, сумел закрепиться в Москве, обретя, благодаря первой жене, Анне Рубинштейн, некоторые знакомства в творческих кругах шестидесятников, известных фрондерством в рамках дозволенного в отношении советской власти. Первоначально он зарабатывал на жизнь частным пошивом брюк, что в условиях СССР уже было полукриминальной деятельностью - и требовало некоторой смелости. По-видимому, шил он хорошо - в числе его клиентов были Эрнст Неизвестный и Булат Окуджава. Одновременно Савенко занимался поэтическими опытами, в итоге войдя в группу поэтов "Конкрет", совершенно сейчас забытую, и совершенно не признаваемую, а, следовательно, и не печатаемую в то время в СССР, где и обрел псевдоним Лимонов.
В 1971 году Савенко женился на Елене Щаповой, бывшей жене художника Виктора Щапова, и тоже поэтессе. В 1974 году был выпущен из СССР по израильской визе, хотя ни он, ни Щапова не были евреями. По версии, которой в дальнейшем всегда держался писатель Лимонов, из страны Савенко выдавил КГБ, предложив выбор между отъездом и сотрудничеством. Но для тех, кто еще не забыл жизнь в СССР, эта версия смехотворна. В реалиях СССР предложение о сотрудничестве со спецслужбами могло содержать в качестве альтернативы только тюремный срок, заключение в психиатрическую больницу, в самом лучшем, блатном случае, всего лишь административную высылку и потерю возможности заработать на жизнь. Выезд же за границу, если речь не шла об очень уж известном человеке, ставшем очень уж неудобным для советской власти, можно было только заслужить - и заслужить его было адски трудно. А, поскольку, ни Савенко, ни Щапова не были всемирно известны, и не находились в фокусе внимания мировых СМИ, то для них столь широкий жест властей был возможен лишь в обмен на согласие сотрудничать. Таким образом, факт вербовки Савенко и (или) его супруги, а, скорее всего, их обоих, можно считать бесспорным и очевидным.
Впрочем, сам по себе этот факт еще ничего не значил. Невозможно держать человека на крючке десятилетиями, если только он не желает этого сам. В советскую жизнь Савенко явно не вписывался, в СССР ему было делать нечего, а иного способа вырваться из крепостной советской зависимости, исключая прямой побег, что было по силам и духу лишь единицам, а удавалось еще реже, в те годы просто не существовало. Иными словами, что бы ни подписал Савенко перед выездом, и какой бы компромат, в рамках реально возможного, ни накопили на него в КГБ, у него был выбор. Оказавшись за границей, он мог, при желании, отказаться от любых, принятых перед отъездом, обязательств. Но, как мы увидим, Савенко не стал этого делать, сочтя сотрудничество в обмен на покровительство выгодным для себя.
Внедрение и раскрутка
Оказавшись на Западе, Савенко приехал в Нью-Йорк, где в 1975-1976 годах работал корректором в газете "Новое русское слово" и одновременно писал в русской эмигрантской прессе обличительные статьи против капитализма и буржуазного образа жизни. Такого рода статьи, широко изготовляемые и в наши дни, были и остаются частью многолетней спецоперации по разложению антикремлевской части советской/российской диаспоры и созданию благоприятного фон для вербовки из её рядов советской агентуры, а также по созданию антиэмигрантских настроений в самом СССР/РФ. И в рамках внутренней части этой операции советская газета "Неделя" в 1976 году перепечатала из "Нового русского слова" опубликованную там в ноябре 1975 года статью "Разочарование" (речь шла о разочаровании эмигранта в реалиях Запада) - первую и единственную до 1989 года публикацию Лимонова в СССР. Эта публикация привела к его увольнению из "Нового русского слова", работа в котором была сочтена редакцией несовместимой с признанием в Союзе, пусть и не его по воле (понятно, что влиять на публикацию в "Неделе" сам Лимонов не мог, и в этом его никто не обвинял).
Прожив ещё несколько лет в Нью-Йорке, Лимонов в 1980 году вместе с новой женой, Натальей Медведевой, перебрался во Францию. К этому времени израильский русскоязычный журнал уже напечатал первую главу его романа "Это я, Эдичка", законченного к 1977 году, и тоже посвященного теме эмигрантской неприкаянности, но особого успеха публикация не имела. Американские издатели отклоняли роман - по мнению Лимонова, как противоречащий антисоветскому тренду эмигрантской литературы, что действительно так и было.
Во Франции Лимонов быстро сблизился с руководителями Французской коммунистической партии и начал писать для журнала "Революсьон", печатного органа ФКП - без серьезной протекции такие удачные взлет-посадка были бы невозможны. Тогда же, в 1980 году, во Франции был издан и "Это я, Эдичка" - книга, во-первых, действительно талантливая (не бог весть что, конечно, в потоке эмигрантской литературы есть звезды много ярче, тот же Соколов, к примеру, кстати, ровесник Лимонова, и эмигрировавший с ним примерно в одно время - и, чтобы понять, насколько сотрудничество Лимонова с КГБ шито белыми нитками, достаточно сравнить обстоятельства их эмиграции, - но, тем не менее, на вполне достойном уровне), а, во-вторых, совершенно левацкая по духу и стилю, и в достаточной степени антиамериканская, чтобы прийтись в новом окружении Лимонова ко двору. Она и стала началом взлета Лимонова-писателя.
В 1991 году Лимонов, уже получивший к тому времени на родине некоторую известность, в основном, именно как автор "Эдички" (не скажу точно, когда в СССР вышло первое издание, но года с 1990 роман был доступен для прочтения и прославлен сценой орального секса главного героя с представителем угнетенного афроамериканского населения), вернулся в уже рушащийся СССР, так и не прижившись на Западе, и немедленно занялся политической деятельностью в стиле "прямого действия". Он засветился в боевых действиях в Югославии - на стороне сербов, в молдо-приднестровском конфликте - на стороне ПМР, и в грузино-абхазском - на стороне Абхазии, а также поучаствовал в событиях 21 сентября - 4 октября 1993 года в Москве ("оборона Белого дома"). Разумеется, речь во всех случаях шла лишь о красивом позировании с оружием, но от известного контркультурного писателя, затронувшего острую тему о положении афроамериканцев в Америке, ничего более не требовалось. Активно печатался в газетах "Советская Россия" и "Новый Взгляд", а затем основал и собственную газету "Лимонка".
В целом, пройдя довольно быструю политическую эволюцию, Лимонов стал "левым имперцем", ностальгирующим по СССР, притом, самого радикального толка. Более того, через посредство Лимонова и была, в значительной степени, сформирована идеология этого направления.
На финише своей эволюции, в 1993-94, Лимонов основал Национал-большевистскую партию (НБП), а в 1995 опубликовал в "Лимонке" две небольшие заметки-кричалки: "Лимонка в хорватов" и "Чёрный список народов", перепечатанных также и "Новым Взглядом". В них Лимонов выражал сожаление, что Сталин не довел до конца депортацию народов Кавказа, заявлял о коллективной вине "плохих народов" перед Россией и об оправданности военных действий против них - "убивать их можно". В список плохих народов, помимо чеченцев и ингушей, были включены также хорваты, латыши, чехи и словаки, впрочем, список регулярно пополнялся, охватив со временем также казахов, и, разумеется, украинцев. В связи с выходом статей прокуратура РФ возбудила против Лимонова уголовное дело, которое, впрочем, вскоре заглохло. Этот последний штрих -уголовное преследование, - был обязателен. Без него деятельность Лимонова в значительной степени обесценивалась.
Весь сор в одну корзину
Несомненно, Лимонов еще с Нью-Йорка тесно сотрудничал с российскими спецслужбами - и, несомненно, делал это не по принуждению. Случаев соскочить с крючка, на который его посадили в 1974-м, у него было более чем достаточно. Но подростка Савенко, так и не повзрослевшего, такая крыша устраивала чуть более, чем полностью. А в КГБ, и затем в ФСБ, тоже, вероятно, были им довольны.
Причина интереса спецслужб к Лимонову вполне очевидна. В лице "гонимой властью", "антисистемной" и одновременно суперрадикальной, "типа-левой" НБП (на самом деле - вполне себе нацистской, но лево-нацистской, в духе штурмовиков Рема) они получили пылесос, позволявший держать в одном мешке для мусора - и, естественно, под присмотром, немалую часть протестной молодежи, не склонной сотрудничать с властью. Крикливая псевдоидеология НБП удачно заняла нишу, в которой могли бы возникнуть действительно протестные движения, и, одновременно, активно распространяла в молодежной среде великодержавно-нацистские взгляды, неизбежно дрейфующие к лояльным Кремлю.
Умеренное преследование властями - и периодические посадки наиболее отмороженных нацболов были, при этом, частью сценария. Сам Эдик Савенко не испытывал по этому поводу, вероятно, каких-либо сожалений, рассматривая рядовых членов НБП, зачастую получавших несоразмерные их деяниям тюремные сроки, как дрова для растопки собственной карьеры - вполне себе удачной как в плане пиара, так и в плане финансов. Правда, в 2001-м что-то пошло не так: в апреле Лимонова посадили в Лефортово по обвинению в хранении оружия и создании незаконных вооруженных формирований с целью поднять восстание в Северном Казахстане, а в апреле 2003-го впаяли ему четыре года, правда, уже по легкой статье, за незаконную покупку и хранение оружия. Впрочем, в конце июня он был освобожден условно-досрочно, проведя, таким образом, в тюрьме чуть более двух лет, и в ореоле мученика вернулся в Москву.
Реальная подоплека дела выглядит не так героически - все говорило о том, что провокация с подготовкой восстания была задумана ФСБ, по классическому "зеленому" сценарию, реализованному через полтора десятилетия в Украине. Нацболам в нем отводилась роль передового отряда, следом за которым власть на севере Казахстана должны были взять в руки местные русские трактористы, потомки комсомольцев-целинников, пересевшие на танки, купленные в любом военторге. Но Путин и Назарбаев, будучи людьми социально близкими, в итоге договорились полюбовно, нацболы же, как обычно, о планах восстания протрепались.
Все полезло наружу, Астана, ставшая к тому времени снова дружественной, выразила возмущение Москве, и Лимонова посадили, чтобы успокоить разобиженного Нурсултана Абишевича. В общем-то, даже по справедливости - за то, что он не сумел поддержать должный уровень конспирации во вверенной ему организации. Впрочем, два года отсидки в относительно мягких условиях Лефортова - небольшая плата за четверть века крыши, обеспечившей Лимонова-Савенко писательско-контркультурную (как ни парадоксально это звучит) карьеру, удачную во всех смыслах.
Подводя итоги жизни и смерти Лимонова-Савенко надо отметить, что писательский талант Лимонова, пережив пик в начале 90-х, в дальнейшем стал угасать. К моменту смерти Эдуарда Савенко Лимонов как писатель был мертв уже несколько лет - хотя назвать точное время смерти тут трудно. Но на пике своего таланта покойный Лимонов был пусть и средним, но все же неплохим писателем, острым на язык и привлекательно-ярким, так что лучшие его вещи будут читать ещё долго.
Карьера полицейского провокатора, сделанная Савенко, сложилась, в целом, ровно и счастливо, хотя и довольно банально, так что сказать здесь что-либо, кроме стандартного "мир праху твоему, честный труженик", сложно.
А вот о феномене подростка Савенко стоит, пожалуй, сказать, несколько слов особо. Молодой бунтарь из провинции (а Харьков всегда был, да и сегодня остается безнадежно-провинциальным), к тому же выходец из семьи советского офицера - это вообще тьма, не приведи бог так родиться с умом и талантом, получил в абсолютно тупиковом СССР шанс реализоваться на Западе, и ухватился за него. Это был правильный шаг, и что бы ни прошлось сделать Савенко, чтобы выбраться из Совка - грех его простителен, учитывая, из какой ямы ему пришлось лезть наверх - и, при наличии таланта писателя, безусловно, искупим. Будучи же человеком, изначально, несомненно, одаренным, Лимонов имел такую возможность - если бы только повзрослел. Но подросток Савенко повзрослеть не смог.
Дальше все пошло по единственно возможному сценарию: выбравшись на свет из совковой ямы, и оказавшись в большом, суровом и сложном мире, напуганный подросток, без внутреннего стержня, без устоявшихся убеждений, без мужества, отсутствие которого он, до конца дней, легко жертвуя чужими жизнями, скрывал за яркой, но вполне безопасной для себя фрондой, Савенко ухватился за покровительство КГБ-ФСБ, и за подсунутые ему советские мировоззренческие костыли. Бремя свободы отказалось слишком тяжелым для него - и сломало ему спину. Настоящий бунт и настоящая контрсистемность - и против болота СССР, и против порядков на Западе, в той части, в которой они ограничивали его свободу (а почему бы и нет?) оказались ему не по плечу.
Советский человек в его лице - заведомый, уже на старте, социальный калека, попавший в рай, внезапно оказавшийся вовсе не раем, а весьма суровым миром, где за свободу от обязательных решений последнего съезда КПСС надо было платить личной ответственностью за каждый шаг, и каждый вздох, быстро сдулся, сломался и запросился назад, в советский социально-инвалидный дом, выговорив себе дополнительную порцию еды за роль уборщика в палате.
Лимонов мог бы стать по-настоящему большим писателем. Взятый им старт говорил об этом совершенно ясно. Но он таковым не стал, застряв на стартовом уровне. А вскоре его, как и многих рядовых нацболов, которые тоже могли бы стать кем-то, но не стали никем, оптом сдал ФСБ провокатор и вечный подросток Эдуард Савенко, который в дальнейшем, до самой своей смерти, выдавал себя за писателя Лимонова, давно уже мертвого.