Кусок хлеба за мешок равенства. Как кончился социализм в Венесуэле

Власти Венесуэлы намерены с 20 февраля изъять из оборота банкноты достоинством в 100 боливаров, непрактичные в условиях гиперинфляции. Их заменят купюрами номиналом в 500, 2 тыс. и 20 тыс. боливаров. Но хотя новые купюры и обладают оригинальным вертикальным дизайном, это не увеличило их реальную стоимость. По курсу черного рынка 20 тыс. боливаров эквивалентны $5,6. Хотя сейчас, когда вы читаете этот текст, их долларовый эквивалент, вероятно, еще меньше. За прошлый год инфляция в Венесуэле составила 500%, прогноз на 2017 г. — более 1600%.

100 боливаров до последнего времени были самой крупной венесуэльской купюрой. Банкноты меньшего номинала стоят так мало, что за покупками приходится ходить с тачкой. Зато из-за качественной бумаги их можно использовать для производства фальшивых долларов США.

В ряду других рубежей, достигнутых Венесуэлой в 2016 г., стоят сокращение ВВП на 12% и валютных резервов на $5,2 млрд, снижение реальной зарплаты более чем на 20% и самый большой рост бедности с 1998 г. Даже деньги (понятно, что не боливары!) на печатание за границей новых купюр были изысканы с большим трудом.

Зато в остальном в Венесуэле все хорошо. Дизайн у новых купюр — оригинальный, а Боливар на них молодой, красивый и преисполненный революционной духовности.

Как это объясняют власти?

Естественно, что власть говорит о всеобщем заговоре против Венесуэлы — что ей еще остается? Президент Николас Мадуро, сменивший покойного Уго Чавеса, усвоил привычку покойного Кастро произносить четырех-, пятичасовые речи невнятного содержания, но большого эмоционального накала. По его словам, и падение мировых цен на нефть, и нежелание иностранных компаний работать в Венесуэле, и низкая производительность труда, и проблемы с продовольствием (если говорить прямо — просто голод, накрывший всю страну), и даже нехватка денег на печатание новых купюр — все это результаты общемирового заговора, руководимого ЦРУ США и американской администрацией, в который вовлечены руководители крупнейших корпораций мира и оппонирующие Мадуро венесуэльские политики. Все это не саркастичная метафора, а практически прямые цитаты из президентских выступлений. И даже  еще не самые забористые.

Выход из ситуации Мадуро видит в дальнейшем усилении контроля над экономикой. Но это лишь усугубляет катастрофическую ситуацию. И чтобы хоть немного сбить волну недовольства, Мадуро прибегает к политической риторике с использованием классических рецептов "дедывоевали" и "незабудемнепростим", хорошо известных нам по российским примерам. Так, выступая в Каракасе на мероприятии в честь Дня индейского сопротивления, который в Венесуэле приурочен к дате прибытия в Новый Свет экспедиции Колумба, 12 октября 1492 г., Мадуро потребовал от Испании извиниться перед народами Америки. "Испанская корона, вместо того чтобы продолжать отмечать 12 октября, должна попросить прощения у народов Америки за геноцид, за Холокост, которые она устроила  в отношении индейских народов. 80 млн мужчин и женщин исчезнувших и убитых", — заявил он тогда.

Очевидно, что рядом со столь масштабной трагедией, пусть и пятивековой давности, нелепо обращать внимание на пустые полки в магазинах.

Несмотря на все экономические трудности, Мадуро находит средства, чтобы подкармливать полицию, армию, судей и "активную общественность" в лице агрессивных люмпенов — аналога наших титушек, сведенных в отряды боевиков, изображающих любящий его народ. Конечно, бардак в стране бьет и по всей этой публике. Но они понимают, что их положение, довольно сносное сегодня на общем катастрофическом фоне, с уходом Мадуро резко ухудшится, причем они окажутся на самом дне. И понимая это, держатся за Мадуро как за спасительную соломинку — по принципу "нам бы день простоять и ночь продержаться".

Как Венесуэла шла к правлению Мадуро?

Грехопадение Венесуэлы началось не с Мадуро и даже не с Чавеса. Первые семена социализма были посеяны в далеком 1943 г., когда тогдашний президент, генерал Исайас Медина Ангарита внес поправки в закон о нефти и установил прогрессивное налогообложение. По факту это означало изъятие примерно 50% нефтяной прибыли в доход государства. Ангарита вообще провел немало социальных реформ: легализовал оппозиционные партии, включая коммунистическую, предоставил женщинам избирательное право и сделал прозрачной систему муниципальных выборов.

Если же говорить об истории Венесуэлы в целом, то вся она полна социальных реформ левого толка. Тот же Ангарита был смещен в результате переворота как недостаточно левый. Почти при всех властях во второй половине прошлого века доминировала сильная социальная составляющая: высокие налоги на богатых и обширный соцпакет для неимущих. Другая политика скверно заканчивалась для ее инициаторов. Так, глава военной хунты Карлос Дельгадо Чальбо, отменивший в 1948 г. высокие налоги на иностранные компании и предоставивший им большие концессии, уже в 1950 г. был убит при невыясненных обстоятельствах, после чего все постепенно вернулось на круги своя.

Высокий уровень социальной поддержки и, как следствие, высокие налоги создали в экономике перекос в пользу сверхрентабельных отраслей, доходы от которых позволяли выдержать налоговый пресс. Это в конечном итоге и вывело на первое место нефтедобывающую отрасль.

В 1975–1976 гг. президент Карлос Андрес Перес на пике цен, связанных с последствиями нефтяного кризиса 1973 г., национализировал сначала железорудные компании (в то время вторая по значимости отрасль после нефтедобывающих), а затем взялся и за нефтяные. Доходы правительства выросли в четыре раза. Средства активно вкладывались в развитие экономики, инфраструктурные проекты и социальные программы. Какое-то время все шло просто прекрасно.

Но на втором сроке Перес почувствовал, что перегруженная налогами система, заточенная уже исключительно на экспорт нефти (добыча руды скукожилась, не выдержав государственного управления), начинает давать сбои. Пытаясь избежать обвала, он последовал рекомендациям МВФ и в обмен на некоторое свертывание социальных гарантий получил кредит в $4,5 млрд для структурных реформ. Однако политика Переса, контрастировавшая с его предвыборной риторикой, привела к волне протестов. В 1992–1993 гг. произошло несколько вооруженных мятежей, один из которых возглавил подполковник Уго Чавес. В 1993 г. Переса отрешили от должности по обвинению в присвоении 250 млн боливаров — едва ли он их присвоил, но нецелевое использование средств было налицо.

Тут же выяснилось, что дело было вовсе не в Пересе — экономическая ситуация не оставляла альтернатив. Новый президент Рафаэль Кальдера тоже  вынужден был балансировать между вмешательством государства в экономику и следованием рекомендациям МВФ. Это привело к новой волне протестов. Ситуацию усугубило падение цен на нефть, ставшую к тому времени главным экспортным товаром и основным источником пополнения бюджета. Пытаясь хоть как-то смягчить рост недовольства, Кальдера объявил амнистию для мятежников в 1992 и 1993 гг., в том числе и для Уго Чавеса.

В 1999 г. Чавес на волне безответственных популистских обещаний стал президентом Венесуэлы, опередив почти на треть выпускника Йельского университета Энрике Ремера. За Чавеса проголосовали хронически неимущие и обнищавшая часть среднего класса, за Ремера — большая часть среднего и высшего класса. Впрочем, настоящая граница между сторонниками одного и другого пролегла, скорее всего, по уровню образования.

Что было дальше?

Бравый десантник Чавес, очарованный идеями Ленина и Мао Цзедуна, повел себя вполне предсказуемо. Помимо отсутствия экономических знаний, замененных кое-как усвоенными левыми теориями, Чавесу придавал уверенность и относительно удачный опыт многих его предшественников, делавших ставку на обширный госсектор, национализацию и прогрессивное налогообложение. Ему еще и повезло — начался рост мировых цен на нефть. Это позволило Чавесу развернуть масштабные популистские проекты. По сути, он позволил люмпенизированным слоям общества проедать нефтяные доходы, не вкладывая их в долговременное развитие — в модернизацию и диверсификацию экономики, в образовательные программы, в инфраструктуру и т. п.

С образованием у Чавеса вообще вышло забавно: он отменил экзамены в вузах, заявив, что они лишают возможности получить высшее образование выходцам из народных масс. Выходцы, не обремененные знаниями, но сочетавшие наличие диплома с партийным билетом Единой социалистической партии (PSUV) и демонстрировавшие преданность лично Чавесу, за несколько лет густо обсели все хлебные места, подняв уровень казнокрадства и коррупции на небывалую высоту. Хлебных же мест, через которые можно было перекладывать деньги из бюджета в свой карман, в стране, где национализировали все, что движется, а закупленные за рубежом товары продавали по субсидируемой цене ниже их себестоимости, было немало. Хотя, разумеется, их количество все же было ограничено.

Вскоре Чавес превратил государственный аппарат в филиал PSUV. Затем, опираясь на большинство в парламенте и поддержку масс, подкупленных нефтяными деньгами, добился принятия новой конституции, уничтожившей систему сдержек и противовесов различных ветвей власти.

Нельзя сказать, чтобы действия Уго Чавеса не встречали сопротивления. Его пытались сместить разными способами: с помощью выборов, массовых забастовок, референдума, военного переворота. Но любовь люмпенов, купленная за нефтедоллары, делала его неуязвимым. Страна деградировала — кубинизировалась: закрывались или национализировались частные предприятия и разрушалась система образования, в которой обучение все больше и больше заменялось пропагандой социалистов.

Общество разделилось: Чавеса поддерживали примерно 2/3 граждан. А оставшаяся треть наиболее образованных, видя, что взбесившийся левак ведет дело к катастрофе, выступала против него. В ответ Чавес укреплял и прикармливал армию и полицию, а также формировал, вооружал и обучал "партийную армию" — группы преданных ему сторонников.

Приход Мадуро. Что происходит сегодня?

В марте 2013 г. Чавес умер от рака. Его сменил вице-президент Николас Мадуро, бывший водитель автобуса, ставший при Чавесе партийным функционерам. Воцарение Мадуро прошло с конституционными нарушениями, даже с точки зрения урезанной Чавесом конституции. Но опротестовать их было невозможно — баланс и взаимный контроль ветвей власти перестал существовать.

В 2014 г. нефтяные цены ушли в пике. Халява окончилась. И наступила катастрофа: 96% валютных поступлений Венесуэла получала от продажи нефти.

Рушиться начало сразу все. Пытаясь удержаться у власти, Мадуро продолжил энергичный демонтаж оставшихся демократических институтов. Тем не менее PSUV с треском проиграла выборы 2015 г., получив 55 мест в парламенте из 164. Зато она удержала позиции на местном уровне, победив в 20 провинциях из 23 на выборах глав штатов. Все попытки оппозиции сместить Мадуро были заблокированы. В случае развития событий по ненасильственному сценарию он останется у власти до 2019 г., несмотря на растущее в обществе недовольство. Убрать его раньше можно лишь силой, с помощью революции или военного переворота. Подобный сценарий, конечно, возможен, но все-таки маловероятен. Произошло самое страшное: большая часть населения, хотя и крайне недовольная экономической ситуацией, уже привыкла существовать в нищете и, в общем-то, смирилась с этим.

При этом Венесуэла упрямо не хочет объявлять дефолт. Эксперты связывают это с тем, что облигациями госзайма владеют близкие к Мадуро частные лица и компании. Дефолт бы нанес по ним серьезный удар, лишив Мадуро поддержки элиты.

А кто союзничает с Мадуро? Его активно поддерживают Россия, Иран, асадовская Сирия, Беларусь и Китай. Первые четыре режима очень похожи на венесуэльский, с незначительными вариациями. Китай же старается подсаживать такие режимы на долговую и технологическую зависимость от себя, рассматривая их как будущий источник ресурсов, к которым он сможет получить неконтролируемый доступ в связи с высоким уровнем коррупции и отсутствием гражданских институтов.

Что в действительно представляет собой венесуэльский социализм?

Чтобы это понять, нужно увидеть, что социальные гарантии бывают двух видов. Одни нацелены на человеческое развитие: это инвестиции в образование и в медицину. Иными словами, доступ для всех к возможности получить качественные знания, востребованную профессию и квалифицированное лечение вне зависимости от уровня личных доходов. Другие предоставляют люмпенизированным слоям общества материальную поддержку, которая позволяет им спокойно жить и не зависеть  от необходимости экономической и профессиональной ресоциализации. Первый тип гарантий способствует прогрессу экономики и наилучшему использованию человеческого потенциала. Второй, если только речь не идет о социальной поддержке лиц, неспособных трудиться в силу возраста или состояния здоровья, безусловно, вредит обществу.

Зато такая прослойка паразитов, полностью зависящих от власти, выдающей им пайки, является ее вернейшей опорой.С этой целью, как правило, их и разводят. Разумеется, все это работает только до тех пор, пока власть в состоянии таких паразитов содержать.

В то же время такая социальная политика очень сильно разлагает общество в целом, снижая в нем общую мотивацию к труду. Несомненно, она является антикапиталистической. Но ее антикапитализм направлен в прошлое, к докапиталистическим отношениям, построенным на власти вождя, распределяющего блага и устанавливающего законы по собственной воле. К таким примитивным отношениям, убивающим высокотехнологичные производства, и деградируют режимы, реализующие социальные программы второго типа.

А главная беда в том, что всякая халява имеет свойство заканчиваться. Мировая экономика циклична: период роста сменяется периодом кризиса. Страна, отброшенная к докапиталистической стадии развития, зачастую неспособна быстро и гибко синхронизировать экономику с новой конъюнктурой и тем самым повысить ее конкурентоспособность. И тогда в ней разверзается ад. Люмпенизированные массы не могут, да и не хотят переучиваться и продуктивно трудиться, а не имитировать труд за гарантированное, но незаслуженное вознаграждение. А содержать их, как прежде, уже нет возможности. Именно это и происходит сейчас в Венесуэле.

Вторым способом убить экономику, пожалуй, еще более эффективным, чем первый, является избыточная национализация и вытекающая из нее жесткоплановая система хозяйства, включающая в себя всю или почти всю страну. Такое управление, реализуемое государственной бюрократией, уже само по себе порождает ряд пороков: высокий уровень накладных расходов и прямых хищений, общую косность производств, их неспособность быстро перепрофилироваться, нести издержки рисков, оперативно осваивать новые технологии. А отсутствие гражданского контроля, монополия одной партии в аппарате управления и стирание границ между ветвями власти убивают такую экономику уже окончательно. Все это вместе взятое и было реализовано в Венесуэле под руководством Чавеса. Что касается Мадуро, то он пришел уже на руины, на которых и пытается досидеть до конца президентского срока.

Несомненно, Чавес на раннем этапе своего президентства, в отличие, к примеру, от Путина и его клептократии, был искренним сторонником левых идей. Увы, его погоня за равенством привела венесуэльцев к равенству в нищете. Кто бы ни сменил Мадуро в президентском дворце, выход из нынешнего тупика будет долгим и мучительным. Поднимать из руин придется буквально все. За эйфорию, порожденную потоком бездарно проеденных шальных нефтедолларов, Венесуэла расплатится десятилетиями голодного похмелья.