Театр-крематорий. Вена борется за статус адвоката Кремля и посредника между Москвой и ЕС

Как сообщает "Европейская правда" со ссылкой на посла Украины в Австрии Александра Щербу, архитектурное бюро "Coop Himmelblau" разработало для оккупированного Севастополя проект оперного театра и будет руководить его постройкой. Амбициозное сооружение, типичное для российских державных понтов, должно стать одним из символов "возвращения Крыма в родную гавань".

Всего же, в рамках программы "российских маяковых проектов культуры" символов возрожденного имперского величия к 2023 году планируется построить аж четыре. Причем, "Coop Himmelblau", помимо театра в Севастополе, достался также центр культуры и искусства в Кемерово, включающий музей и театр. Кто спроектировал и будет строить два других сооружения, в Калининграде и Владивостоке, пока неизвестно. Едва ли их доверят россиянам, поскольку понты предполагают недоступный им уровень исполнения. Впрочем, все знаковые сооружения России, начиная с Кремля, самых известных соборов, а также дворцов Петербурга, построены иностранными мастерами. Возможно, что объекты в Калининграде и Владивостоке будут строить итальянцы, с которыми Путин дружен — и предки которых построили Кремль. Хотя, с другой стороны, высшим классом имперского троллинга стало бы, конечно, приглашение немецких и китайских архитекторов.

Взгляд дипломата и обида художника

Но вернемся в Вену, и послушаем аргументы сторон.

"В начале октября я позвонил директору бюро Вольфу Приксу, — написал Александр Щерба на своей странице в Facebook , — и попытался убедить его не разрушать свою репутацию участием в этой косвенной, но в то же время однозначной легитимизации аннексии. К сожалению, он не прислушался к моим аргументам". Комментируя ситуацию для "Süddeutsche Zeitung" Щерба, выразив сожаление этим решением, сообщил, что Украина изучает вопрос о введении санкций в отношении Прикса и его бюро, а также широко распространит информацию о его сомнительной сделке с Путиным.

В свою очередь, 77-летний Прикс, глава и ведущий архитектор "Coop Himmelblau", на вопрос SZ, готов ли он строить для дьявола в аду, сообщил, что Путин – не дьявол, не Гитлер и не Сталин, после чего пустился в длинные рассуждения о расцвете культуры в России и ее упадке в ЕС. Прикс напомнил, что, в то время как Россия намерена в сжатые сроки построить аж четыре культурных объекта, берлинский аэропорт и за более длительный срок не вышел даже из стадии проектирования. Он также отметил, что автократия и деспотия благоприятствуют архитектуре, обеспечивая необходимую твердость властной вертикали и дисциплину исполнителей, и что это можно только приветствовать, если деспотизм не вызывает смертей.

Затем Прикс заявил, что важно не для кого идет строительство, а что именно строится. Конечно, он не хотел бы строить для Гитлера, дьявола или Сталина, но Путин – это уже вполне приемлемо, тем более, что строит он театр не лично для Путина, а для Российской Федерации. К тому же речь идет о культурном объекте, а не о казармах. Все это, по мнению Прикса, перевешивает тот факт, что один из объектов, реализуемых его бюро, находится в оккупированном Крыму.

Официальное невмешательство при явном попустительстве

Хотя Вена и присоединилась к антироссийским санкциям "в рамках общеевропейского консенсуса", она пошла на это с большой неохотой. Канцлер Себастьян Курц при каждом удобном и даже не очень неудобном случае напоминает о желательности "частичной" или "постепенной" отмены этих санкций, и, несомненно, воспользуется любым предлогом, чтобы от слов перейти к делу. Предыдущая глава австрийского МИДа, Карин Кнайсль, пригласила на свою свадьбу Владимира Путина — и Путин, этот параноик, боящийся быть отравленным, принял приглашение! История умалчивает о том, что и из какой посуды он там пил и ел, но точно известно, что тост за новобрачных Путин провозглашал. Да и без тоста сам факт такого визита говорит о высочайшей степени доверия и очень близких отношениях Москвы и Вены — пускай у новобрачных впоследствии и не сложилось. 

Пророссийская позиция Австрии имеет давнюю историю. В 1945 году большая часть ее территории, входившей в то время в состав Третьего Рейха, попала под советскую оккупацию. От соцлагеря австрийцы отвертелись лишь с огромным трудом, дав в обмен гарантии нейтралитета. За два года, прошедшие до вывода основной массы войск в 1947-м, советские спецслужбы густо насытили Австрию своей агентурой, превратив ее в один из центров влияния и просто шпионажа.

Впрочем, австрийцы, как, к слову, и финны — но Австрия, в отличие от периферийно-провинциальной Финляндии, во всех смыслах пребывает в самом центре Европы, — извлекли из своего нейтралитета и статуса площадки для переговоров между Западом и Москвой немалые выгоды. В Вене открылись представительства крупнейших международных организаций, включая ООН, через нее же шло и сотрудничество с СССР по многим скользким и сложным вопросам. Естественно, с неизменной выгодой для принимающей и посредничающей стороны.

После распада СССР Австрия не только сохранила, но и усилила свои позиции буфера между Западом и Россией, а по большому счету, и всем пост-СССР: сначала в роли страны, смотрящей за развалинами Союза, а затем и посредника в непростых переговорах с возрождаемой Путиным империей. Австрийский Raiffeisen Bank International стал важнейшей копилкой для большинства постсоветских олигархов, которые так или иначе, без каких-либо исключений, связаны с Россией. Немало выходцев из СССР, и, опять же, не только из России, осели в Австрии, получив ее гражданство: здесь можно вспомнить вдову Лужкова, Елену Батурину и дочь Ельцина, Татьяну Юмашеву, с супругом Валентином. Батурина полностью перенесла в Австрию свой бизнес, а Юмашевы тесно связаны с канадско-австрийским концерном Magna, при посредничестве которого они и получили австрийское гражданство. Австрия оказалась очень удобной территорией и для сомнительных сделок с участием выходцев из бывшего СССР, и как убежище, откуда выдача в теории вроде бы и есть, а на деле нет ее. К примеру, Дмитрий Фирташ, несмотря на исчерпание возможностей для апелляций и постановление об экстрадиции, принятое австрийским Министерством юстиции, так и не был выдан в США.

Понятно, что при таких обстоятельствах вопрос "чей Крым" в Австрии не поднимается вообще, надежно пребывая в зоне умолчания, и только общая позиция ЕС, пока еще осуждающая захват украинского полуострова, не позволяет Вене открыто признать его российским. Впрочем, эта позиция ветшает и слабеет, чему Вена также способствует как только может, поощряя всевозможные "экспертные платформы" по Донбассу и примирению, предлагающие варианты действий, или бездействий, выгодные России. Участие же "Coop Himmelblau" в проекте, реализуемом в оккупированном Крыму, создает чрезвычайно выгодный для Москвы прецедент, закладывая еще один камень в фундамент будущего признания аннексии. Так, во всяком случае, видят ситуацию в Москве, и Вена это видение полностью поддерживает. Как следствие, австрийские власти заняли по отношению к Приксу и его бюро позицию доброжелательного нейтралитета, не одобряя, но и не осуждая их действий и никак им не препятствуя, несмотря на санкции.

От театра до крематория

Но вернемся к аргументации Прикса. Нетрудно заметить, что в ее основе лежит отрицание сходства Путина с Гитлером, а современного российского режима — с германским нацизмом. При этом картинно обиженный творец Прикс не утруждает себя аргументами, сводя их к сакраментальному "я художник, я так вижу". Определенно, Вене везет на специфические таланты художников и архитекторов, с особым даром видеть позитивные стороны автократий и деспотий.

Тем не менее, все последующие аргументы о том, что, мол, неважно где и для кого строить, а важно – что, и, вообще, если не разрешено строить для сомнительных систем, то нужно снести большую часть работ Микеланджело, Браманте или Борромини, как плоская Земля на трех слонах покоятся на утверждении о том, что Путин – не Сталин и не Гитлер, а нынешняя Российская Федерация – не СССР и не Третий Рейх. Строить для Сталина или Гитлера австрийскому мэтру было бы все же немного неловко. Между тем, именно эти утверждения из всей аргументации Прикса как раз и представляются самыми спорными. Духовное и идейное родство современной России — именно России как целого, а не отдельно взятого Путина, — с двумя наиболее кровавыми режимами прошлого века прослеживается и доказывается очень легко.

Лишенный этой опоры аргумент о праве художника творить даже на территориях, где царит антигуманный и преступный режим, не то, чтобы вот так сразу рассыпается в пыль, но все же несколько провисает. Окончательную ясность может внести прямое сравнение, сделанное по аналогии.

Представим себе, что Приксу и его бюро, в учредительном манифесте которого, к слову, говорится о том, что "архитектура должна гореть" , предложили построить крематорий на территории одного из лагерей, немецких, или советских – не столь важно, воплотив в его проекте новейшие архитектурные идеи. Здесь надо заметить, что внешний вид театра в Севастополе, спроектированного "Coop Himmelblau" дает для такого сравнения некоторые основания. Допустимо ли для художника, пусть даже равного по масштабу Микеланджело, Браманте и Борромини взятым вместе, и затем умноженным на Корбюзье, строить крематорий для нужд лагеря смерти, если его здание будет являть собой шедевр современного искусства? Да или нет?

С точки зрения Прикса, очевидно, да. Хотя, наверное, ему при этом было бы немного неловко.

Но первопроходцам всегда нелегко – и эту цену они платят, прокладывая путь другим, тем, кто пойдет за ними вслед. Если бы проект высокохудожественного крематория, вызывающего у заключенных и охраны продолжительные эстетические оргазмы, был реализован, несмотря на сопротивление косных критиков и порожденное им смущение творца, то следующему мастеру, взявшему на себя проектирование и постройку ультрасовременной газовой камеры, превосходящей красотой и устремленностью в небо Реймский собор, было бы, вероятно, уже проще воплотить свой вдохновенный замысел. Следом за газовой камерой до высокого уровня эстетики поднялись бы бараки, сторожевые вышки и ограда. Их утилитарное назначение со временем оказалось бы забыто, и лагерь смерти стал бы воплощением дерзновенного творческого духа своей эпохи. 

Что значит "нет"? Почему это вдруг "невозможно"? Откуда эти глупые предрассудки? Если возможно оправдывать строительство "художественных объектов" в оккупированном и изнасилованном Крыму, где царят страх и террор, то чем вам лагерь смерти не угодил? Конкретно: чем именно, по списку, лагерь смерти, неважно, советский, или нацистский, принципиально хуже оккупированного Крыма? Не те масштабы злодейства? То есть, сотнями тысяч убивать – это нехорошо, а просто сотнями – уже можно? А где именно проходит черта: вот тут еще можно, а там уже нельзя? И, опять же, в чем принципиальная разница?

Нет ее, этой разницы. Есть только желание угодить московским деловым партнерам, протоптав путь для признания Крыма российским, и получив от этого новые выгоды. И Прикс в роли первопроходца протаптывает узкую тропку там, где должна затем пройти многополосная магистраль общеевропейского значения.