Foreign Policy: Почему вторжения России в Украину не будет

Джефф Хоун, докторант факультета международной истории Лондонской школы экономики и политических наук в статье для Foreign Policy объясняет, почему, по его мнению, новой интервенции РФ в Украину все же не будет.

В начале ноября 2021 г. ряд СМИ, а также правительство США выступили с предупреждениями о неизбежном полномасштабном вторжении России в Украину в масштабах, невиданных со времен войны в Ираке 2003 г. Предполагалось, что нападение произойдет под Рождество или в середине января. Но январь прошел, а вторжения не случилось, хотя некоторые политики и многие эксперты продолжают его обещать. Москва в свою очередь выдвинула ряд требований в отношении европейской безопасности — нереалистичных, но, похоже, установленных в качестве отправной точки для диалога между коллегами. Это сдвиг в политике, которую Россия продвигала годами: усиление своей косвенной конфронтации с Соединенными Штатами, чтобы заставить Америку относиться к ней как к равной, а не как к уже выдохшейся силе, которую можно игнорировать или которой можно диктовать слов условия.

Судя по последним данным, Россия пока хочет больше переговоров, чем вторжения. Бурную реакция на ее действия в мире спровоцировало переброска вооруженных сил в Южном и Западном военных округах. Развертывание войск представляло собой не столько переброску серьезных дополнительных сил в эти районы, сколько переброску различной техники.

Однако в пользу того, что они не представляют серьезной угрозы для Украины, имеется довольно убедительный аргумент. В статье, опубликованной в нидерландском журнале Knack, а также в социальных сетях, Сим Тэк, независимый военный аналитик (и в свое время мой соавтор), указал на то, что техники больше, чем личного состава. В прошлом месяце он предположил, что "Россия, похоже, экспериментирует с позиционированием оборудования дольше, чем обычно. Сперва, в апреле-октябре, они осуществили это в Опуке, а теперь в Ельне, Новоозерном и Бахчисарае. Это эмуляция процессов НАТО в Восточной Европе".

Как отмечает Тэк, в этих перемещения почти не участвовала российская авиация. А ведь превосходство в воздухе было бы критически важным компонентом любого наступления, поэтому отсутствие движения, не считая нескольких группировок вертолетов, является ключевым препятствием для вторжения.

И хотя на картах, подобных той, что была опубликована в начале этого месяца в The New York Times, кажется, что российские формирования находятся почти на территории Украины, некоторые из них на самом деле развернуты в сотнях миль от нее, пребывая на старых военных базах. Никаких попыток спрятать войска или подготовить к вторжению тоже не было. Учения в Южном, а затем и в Западном военных округах интерпретировались как направленные против Украины, однако масштабы этих учений вполне соответствовали обычному графику учений России, и если подразделения передислоцировались в новые районы в рамках реконфигурации, то отработка логистики вполне логична.

Российские вооруженные силы во многом все еще реформируются и превращаются в постсоветское формирование. На смену массовым общевойсковым формированиям, укомплектованным призывниками, приходят контрактные профессиональные подразделения. По большей части, это и является причиной регулярных учений.

Слишком уж много внимания также уделялось и мотивам самого президента России Владимира Путина. Понимать Путина во время анализа ситуации – это нормально, но будет полезнее, если аналитики будут рассматривать действия Путина в контексте российской политической системы. Путин — президент России и главный арбитр ее различных элитных кругов. Он правит благодаря российскому политическому консенсусу, сложившемуся после катастрофических 1990-х гг. Он не гений стратегии и не маниакальный злодей из Бондианы, жаждущий отомстить за падение Советского Союза. Вместо того чтобы пытаться прочесть мысли Путина, экспертам следует думать не только о том, чего он желает, но и о том, как он может этого добиться и каковы затраты и выгоды для режима и для России.

Нужно смотреть не только на Кремль и, конечно, не только на ориентированные на Москву круги, но на крупные российские регионы, где озабоченность по поводу экономического развития и социальных услуг перевешивает некоторые шовинистические фантазии об аннексии территории. В отличие от других националистических режимов, Россия гораздо больше зависит от доброй воли своих региональных баронов и уступчивости своего народа.

И дестабилизирующем может оказаться даже мелкомасштабное нападение на Украину. Собственная крайне агрессивная медиа-экосистема России почти ничего не делает для улучшения ее имиджа в мире. Безрассудные заявления, сделанные в этих СМИ и в российском парламенте, служат только для подпитки шумихи, тем самым усиливая атмосферу взаимных подозрений и взаимных обвинений между сторонами, которым уже не хватает даже элементарного доверия.

Конфликты в России и вокруг нее с 1991 г. часто изображаются как вечный заговор, заточенный на максимальную жестокость, а не как оппортунистические и зачастую ограниченные операции. Стоит отметить, что Россия никогда не пыталась полностью оккупировать Грузию, Украину или Молдову, вместо этого ограничив свои вооруженные силы регионами, где она имела хотя бы небольшую местную поддержку, например, Вторая чеченская война и последующие конфликты в Грузии, Молдове, Сирии, Украине и, совсем недавно, Казахстан.

Российские вооруженные силы все чаще используются с упором на максимальную силу с минимальными потерями, избегая при этом риска увязнуть в стране. Подход с минимальным воздействием имеет смысл, если принять во внимание недавний военный опыт России как в Афганистане, так и в Первой чеченской войне. Отсутствие четких целей, длительная оккупация и неизбирательное применение силы лишь усилили сопротивление и политически дестабилизировали как СССР, так и Россию.

В конце концов, России пришлось проглотить унизительное мирное соглашение в Чечне, по которому регион оставался личной вотчиной местного лидера. С тех пор Россия была чрезвычайно прагматична в своих переговорах и применении силы, но большая часть этого была реактивной, а не активной.

Вполне возможно, что российское руководство рассматривало вторжение как один из многих вариантов, вероятно, в качестве крайней меры, если вступление Украины в НАТО было неизбежным или не было другого выхода. Таким образом, реакция на передвижение войск предоставила Кремлю возможность форсировать прямые переговоры, к которым он давно стремился. У России нет генерального плана в отношении Украины; ее вторжение в 2014 г. было продиктовано высокомерием, которое стоило ей последнего сочувствия и ослабило ее влияние в мире. Россия после предпринимала грубые попытки сохранить какое-то минимальное влияние, которое официально удержит Украину от членства в НАТО, которое Россия считает враждебным по своей сути образованием.

Администрация Байдена верно делает, что вовлекает Россию в переговоры. Россия, в свою очередь, надеюсь, увидит в переговорах возможность для предметного взаимодействия и будет готова на серьезные шаги, которые снизят беспокойство Соединенных Штатов. Вашингтон, со своей стороны, должен будет продолжать взаимодействовать с Москвой, даже когда угроза снизится, чтобы показать, что для открытия дипломатических каналов не нужна такого рода демонстрация силы.

Хотя полномасштабное вторжение на территорию Украины остается крайне маловероятным, у России есть ряд других вариантов, включая официальное признание отколовшихся от Украины регионов или немасштабные удары по передовым позициям армии Украины на линии соприкосновения. Переориентация вооруженных сил России также была осуществлена ​​с целью подготовки к возможному будущему конфликту. Обе стороны должны приложить усилия, чтобы вести себя дипломатично и смягчить риторику, иначе полномасштабный конфликт будет все вероятнее.