Без права на мятеж. Сможет ли Брюссель удержать в узде юг и восток ЕС
16 ноября Spiegel сообщил, что лидеры Германии и Франции достигли соглашения о том, что у еврозоны будет общий бюджет. Здесь, конечно, следует подчеркнуть, что у обоих этих лидеров немалые проблемы с поддержкой в их собственных странах, а грядущие выборы в Европарламент обещают быть непростыми для сторонников углубления евроинтеграции, не говоря уже о ее расширении. Тем не менее проект бюджетной реформы, вдохновителем которой является президент Франции Эммануэль Макрон, как утверждается, может быть представлен Еврогруппой (условно-неформальный орган — совет министров еврозоны) уже на следующий бюджетный период.
Европейская трагикомедия
Любопытно, что еще какое-то время назад проекты Макрона встречали со стороны Берлина лишь "глубокую заинтересованность". Но, вполне вероятно, как небезуспешная попытка президента Франции взять на себя лидерские функции в западном блоке в ходе торжеств по поводу 100-летия завершения Первой мировой войны (на фоне нынешнего американского провинциализма, да и ослабевших позиций Дональда Трампа в США), так и понимание того, что терять особо нечего, стали формировать прорыв в европейских делах. Каковые дела в основном замерли после шока Брекзита. ЕС пускал за последние два года лишь едва заметные круги по воде в виде тех или иных переговоров на Балканах да анекдотичной склоки с США по торговым вопросам. Отметить можно было разве что системные соглашения с Канадой и Японией, которые, впрочем, готовились уже давно.
Дело, в общем, не так в Жан-Клоде Юнкере и тем более не в Дональде Туске или других назначенных или избранных функционерах ЕС, сколько в отсутствии непротиворечивой картины будущего, хотя бы ближайшего, и ударах извне и изнутри, которые пришлось выдержать Союзу. Причем, что примечательно, националистическая ирредента в Польше и Венгрии не была (и пока до сих пор не является, несмотря на стычки с Францией и Германией) такой проблемой, какой стала Италия.
Еще недавно казалось, что вызовами как единству, так и функционированию Союза станут Греция или Испания. Но нет, первая твердо "встала на путь исправления", вторая уверенно преодолела кризис, пережила свои собственные политические скандалы без последствий в виде возникновения заметных еврофобских партий, каталонский процесс не выходит за рамки определенной союзной политики, хотя, может быть, до конца и не осознанной.
Да и Брекзит в итоге — весьма показательно недавнее заседание британского парламента, где премьер Тереза Мэй пыталась защитить свою сделку с ЕС (в рамках которой Северная Ирландия, по сути, остается в едином пространстве с Европой) — поворачивается совсем не так, как видели его недалекие интриганы. Потому как та же Шотландия, даром что не имеет границы с ЕС по суше, обоснованно спрашивает, почему тоже не может быть "исключением". Понятно почему — потому что следующим исключением с не меньшим основанием станет город Лондон и так далее.
В общем, Брекзит обернулся трагикомедией для британцев, трагедией — для работающих там обладателей польских, румынских и литовских паспортов и комедией для западной части континента. Поэтому главной проблемой сегодня выглядит в первую очередь Италия, которая при всем желании выломиться из ЕС не может (разве что по-ленински, с прощением всем своих долгов — при этом банковская система Запада не просто вздрогнет). А во вторую — назойливо требующие к себе уважения Польша и Венгрия, причем отметим: по украинскому вопросу у них серьезные расхождения (в Варшаве вполне гласно считают поведение Будапешта по отношению к Киеву неконструктивным).
Однако к обсуждению центрально-восточного мятежа в Союзе вернемся немного позже — важно зафиксировать, что внезапный прогресс (он, впрочем, может столь же быстро увянуть) в ключевых союзных реформах произошел одновременно с возобновлением, причем на самом высоком уровне, проблематики общеевропейских вооруженных сил. Удивительно, но 13 ноября канцлер Германии взяла и одобрила идею создания единой европейской армии в ходе выступления в Европарламенте в Страсбурге. Именно такая сила, по мнению Меркель, показала бы миру, что в Европе невозможна война.
Ядерный зонтик Макрона
Оживил эту старинную дискуссию опять-таки Макрон, приурочивший свое заявление к 100-летию со дня окончания Первой мировой — ведь юбилей отмечался во Франции, а на торжества съехались все мировые лидеры. По словам французского руководителя, с приходом в Белый дом Дональда Трампа (стоявшего рядом) стало окончательно понятно: "единая Европа" не может полагаться только на помощь США. Ей нужна, считает французский президент, собственная единая армия, чтобы защищать европейские интересы от России, Китая и тех же американцев.
Ожидаемо, Трамп выдал по этому поводу серию негодующих твитов, на что Макрон прохладно ответил, что не принимает политических решений в социальных сетях. Думается, про себя Трамп за это окрестил Макрона устаревшим и заучкой, а вслух пошутил над рейтингом Макрона и напомнил о поведении и судьбе Германии в ХХ в., и их последствиях.
К сожалению, подлинный всплеск интереса к проекту ВС ЕС пришелся на время войн на Балканском полуострове, когда распадалась Югославия. Возможно, потому, что модерирующую роль в этом процессе с той или иной степенью эффективности играла Германия. К вопросу, в силу тогдашней анемии НАТО, возвращались и после аннексии Россией Крыма и нападения на Украину на Донбассе.
У Франции Макрона для не просто риторического, но вполне содержательного лоббизма идеи европейских вооруженных сил имеются вполне рациональные причины. После выхода Великобритании из ЕС, ожидаемого в следующем году, Париж останется единственным обладателем ядерного оружия в Евросоюзе.
Французы, о чем часто забывают, тратят на поддержание своего ядерного потенциала (как и на развитие авиационной и космической отрасли) миллиарды евро и не прочь разделить эти тяготы с партнерами по ЕС — примерно так, как удачно вышло с "Аэробусом". В этом пакете можно "продать" другим европейцам услуги по их охране от всего возможного спектра угроз (так что тут Макрон и его советники, на свой европейский манер, закладывают примерно ту же логику, что и Трамп). В конце концов, именно французская армия периодически наводит порядок в Африке. Комфортно, таким образом, реализуется и политическая цель реинтеграции Евросоюза при помощи создания единой системы безопасности (усеченный вариант холодной войны). Но, конечно, есть и немаловажные нюансы.
Притом что Меркель и некоторые другие европейские политики Макрона поддержали, похвалил французского лидера и международный гангстер Владимир Путин. Российское руководство уже более десяти лет мечтает дружить с ЕС против США. Взаимодействовать с НАТО Россия уже давно неспособна, тем более оказавшись в статусе страны-изгоя. Но, конечно, Североатлантический альянс никуда не денется — возможно, только сейчас президент Трамп начинает понимать (учитывая и то, что времена его всевластия в Америке закончились), зачем он вообще нужен.
При этом троллинг со стороны американского лидера в Париже закономерно восприняли как оскорбление. Представитель французского правительства попросил Трампа вспомнить о приличиях, а сам Макрон прямо напомнил, что Франция не является вассалом США. Более выпуклым, так сказать, ответом на твиттер-штормы Трампа, впрочем, стала ночевка президента Франции на авианосце "Шарль де Голль". Место и название корабля выбраны не случайно. Это не только демонстрация силы, но и намек на готовность Франции вернуться к политике де Голля. Ведь в военную составляющую НАТО Франция формально вернулась только при Николя Саркози. Никто не мешает Макрону проделать обратный маневр и начать развитие своей собственной союзной системы.
Восточная фронда
Однако далеко не все зависит в ЕС от Франции и Германии. Например, крупнейшей армией среди новых членов ЕС обладает Польша, которая и раньше ориентировалась на США гораздо очевиднее, чем высокомерный Париж или боязливый Берлин, а сегодня и вовсе согласна играть роль "троянского коня" Трампа внутри Евросоюза. При нынешнем специфически проамериканском, почти искренне националистическом и бесхитростно популистском правительстве Польша никогда не согласится принять участие в общеевропейской армии. Для нее гораздо важнее суверенная заявка на установку поближе к границе с Россией системной американской военной базы, за которую поляки обещают платить из своего бюджета.
Надо помнить, что в случае окончательного выхода Великобритании в ЕС как таковом останутся только три действительно крупные армии: французская, немецкая (бывшая и раньше не подарком в смысле боеспособности, а теперь переживающая непростые процессы) и польская. Так что вероятный отказ поляков от сотрудничества может поставить крест на амбициях Макрона.
Против европейской армии ожидаемо выступают и власти Австрии. По словам представителя минобороны республики, в австрийской конституции зафиксирован нейтральный статус страны (места встреч всех разведок, куда более важного в этом качестве, нежели Швейцария, тесно сотрудничающая с американскими правоохранителями), поэтому такой маневр, с точки зрения Вены, был бы антиконституционным. Но, учитывая разоблачения российской шпионской инфильтрации Австрии, у позиции Вены, превратившейся в офшор постсоветской криминальной олигархии, могут быть, конечно, и иные причины для продолжения политики нейтралитета.
По причине консервативного отношения к любым неортодоксальным политическим идеям в принципе, тесным связям с США и Великобританией, а также значительного присутствия евроскептиков в парламенте, от проекта европейских вооруженных сил сразу же открестились Нидерланды.
Так что перспектива у этой инициативы появится лишь в том случае, если Франция сумеет каким-то образом функционально разделить ЕС на "большие батальоны" из известного выражения Бонапарта. Ведь у Европы могут быть и разные, разумеется, союзные между собой армии. По такому сценарию для начала объединятся в военный союз Франция с Германией (к чему, учитывая инвективы Трампа и гибридные атаки Путина, дело и идет). А вот Польша и значительная часть остальной Центральной и Восточной Европы пока останутся под защитой наработанных механизмов НАТО и, возможно, прямых договоренностей с США. Однако во втором случае после смены власти в Палате представителей Конгресса США многие планы подобного рода могут изрядно затормозиться. А в случае первом ЕС как институт и западноевропейские его члены сталкиваются с определенными, ранее неизвестными им (на момент присоединения к Союзу подобный период в истории был ими все же пройден) сложностями в отношении главным образом Польши и Венгрии.
Напомним, что еще 12 сентября Европарламент принял решение о начале длительного и противоречивого процесса внедрения санкций в соответствии со статьей 7 Лиссабонского договора против страны — члена ЕС Венгрии. Нарушения ею положений этой статьи трактуются как нарушения демократических принципов. Максимально возможной санкцией в данном случае является лишение права голоса в Европейском совете, что фактически сулит исключение из политической жизни ЕС. Причем демократия как таковая правительствами в Венгрии и Польше под вопрос не ставится. Просто в первом случае более явно, во втором менее правящая партия манипулирует законодательством, выстраивает свою вертикаль и мобилизует условно "уличную" агрессию своих сторонников против оппонентов подобно тому, как это проделывает турецкий президент Эрдоган.
Итальянские проблемы
Основные претензии ЕС в отношении законодательного творчества Виктора Орбана заключаются в пунктах, де-факто максимально ограничивающих свободу общественных организаций, использующих иностранное финансирование (точь-в-точь как в РФ). Но при этом Венгрии, как и Польше, более чем выгодно находиться в ЕС — они в Союзе все еще на льготных основаниях и полностью пользуются возможностями общего рынка и бюджетного перераспределения.
Отсюда второй уровень претензий ЕС к этим двум странам: увеличение финансирования вроде бы обязано вести к углублению евроинтеграции, другими словами, передачу все большего числа компетенций на общеевропейский уровень. Аргументы о том, что местная судебная система является сугубо национальной компетенцией, на ЕС, понятно, не действуют. Но, ясное дело, выход из Союза не вариант для Варшавы и Будапешта, хотя бы потому, что в таком случае они, скорее всего, лишатся возможности продавать свои товары и услуги даже в страны — не члены ЕС, но состоящие с ним в системе торговых соглашений на уровне ассоциации. В Варшаве это понимают. В Будапеште, где система уже выстроена таким образом, что победа оппозиции на выборах чисто технически была бы воспринята как сенсация, то ли еще понимают, то ли уже нет.
Вероятно, как минимум два государства из "старой" Вышеградской четверки продолжают рассматривать ЕС как некий благотворительный фонд, невозбранно позволяющий извлекать одностороннюю выгоду (отсюда и сомнения в их способности участвовать в том числе и в оборонном проекте, не говоря уже о зоне евро). Но эпоха благотворительности явно подошла к концу, и перспектива отдельного бюджета стран зоны евро в данном случае является более чем тонким намеком на толстые обстоятельства.
Весьма возможно, что перестройка бюджетной системы Союза будет более весомым аргументом в пользу нормализации в Венгрии и Польше, нежели санкции с их сложной процедурой имплементации.
Но не стоит забывать о роли Италии, нынешнее правительство которой, состоящее одновременно из правых и левых радикалов, скептически относится к углублению евроинтеграции и институциям ЕС. Италия так или иначе после отчаливания Великобритании продолжает принадлежать к четверке крупнейших промышленных экономик Европы. С момента своих противоречивых майских выборов Рим не устает неявно запугивать Брюссель, Париж и Берлин то своим потенциальным дефолтом, то каким-нибудь очередным референдумом, на котором итальянцы, как всегда, проголосуют так, как им скажут хозяева крупнейших медиахолдингов.
Подлинные проблемы мятежной Италии лежат несколько глубже. Во-первых, это громадный государственный долг, на конец 2017 г. составлявший $2,3 трлн (131% ВВП). Это третий худший показатель в мире. Инерции экономического подъема конца 1980-х хватило на 15 лет (вспомним, как массово украинцы ехали в Италию в конце 90-х и в начале 2000-х — и то это был уже излет). С начала 2000-х темпы экономического роста замедлились до 1–2% в год. На сегодняшний день совокупный размер невозвратных долгов, застрявших в итальянских банках, составляет $450 млрд — треть от всего объема невозвратных долгов, накопленных во всех странах ЕС, и списать их не позволяют европейские правила.
Во-вторых, в Италии самый высокий уровень (более 30%) безработицы в ЕС среди молодых людей в возрасте 25–29 лет (во второй половине 2010-х наблюдается массовая эмиграция молодых итальянцев).
В-третьих, доходы итальянцев облагаются по одной из самых высоких ставок в Евросоюзе— 48,8%. При этом в Италии проживают 1,4 млн человек, чье личное состояние превышает $1 млн. В совокупности прослойка самых богатых владеет активами на общую сумму $11,8 трлн.
Поэтому "спасти" Италию, хотя бы облегчить ее накопленное за три-четыре десятилетия долговое бремя, может только Брюссель (Франкфурт), Вашингтон (ФРС) или Пекин (однако это вряд ли), но уж точно не Москва. Так что никакой лиги евроскептиков внутри ЕС, в особенности после долгожданного отрезания островного ломтя, не получится. Просто Европе необходимо немного времени, терпения и, как говорил один шведский евроинтегратор, спокойствия. Только спокойствия.
