Правый дрейф. Во что превратится Европа после Меркель и Орбана

Двойственные чувства

Текущие кадровые изменения в Варшаве свидетельствуют о том, что правящая партия "Право и справедливость" восприняла результаты выборов как общенациональный мандат на углубление традиционализации польской государственности. Отсюда можно легко предсказать нарастание трений с Брюсселем по линии продолжения интеграционных процессов в рамках ЕС, а также усиление намеков соседям насчет более интимного отношения к польским интересам в сфере исторической памяти.

Однако в этом уже четыре года нет ничего нового. Идя в одном кластере с Брекзитом, восточноевропейский консерватизм (или, если угодно, нелиберальная демократия) к тому же предстает явлением далеко не однозначным с точки зрения противодействия российскому неоимпериализму.

Этим мотивируется и двойственность отношения как Украины, так и других восточноевропейских (и кавказских) государств к этому возрождению того консерватизма в Восточной Европе, который многим напоминает идеологический ландшафт в период между двумя мировыми войнами в том же регионе. Сегодня, впрочем, это явление выражено гораздо слабее и более адаптировано к сложившейся в постбиполярную эпоху системе западных альянсов.

Упомянутая двойственность состоит прежде всего в том, что волна демократизирующих переворотов в 2000-е и 2010-е годы (иногда имевших коррекционный характер), прокатившаяся по постсоветским государствам, была связана с либеральным и близким к нему неоконсервативным флангом в американской политике. В рамках идей этого фланга об устройстве мировой политики после холодной войны (а также идей союзных либералам и неоконсерваторам в Европе христианских демократов, правого центра) постсоветские государства Восточной Европы и Южного Кавказа рассматривали как свой собственный "конец истории" присоединение к НАТО и ЕС. А также, что касается наиболее крупных и/или развитых экономик, – к ОЭСР.

В то же время Россия начала воспринимать такой процесс как угрозу собственной безопасности и "конец истории" для себя в качестве исторического актора. Со второй половины 2000-х Москва делает масштабные инвестиции во влияние как в соседних государствах, так и в странах ближнего и дальнего Запада, лоббируя остановку расширения НАТО и ЕС на восток, а впоследствии – и в раскол системы коллективной безопасности (НАТО) и взаимного благосостояния (ЕС).

Следует признать, что, невзирая на утешительные паллиативы, определенных успехов россияне в этом добились. Так, французскими руками остановлена интеграция Албании и Македонии в ЕС, с большим скрипом присоединилась к НАТО Черногория, с помощью шантажа и гибридной агрессии повышен уровень риска для Украины и Грузии, идет масштабная попытка перехвата управления в Молдове и Беларуси, парализована угрозой мгновенной кровавой дестабилизации возможность продвижения к присоединению Армении и Азербайджана к западному конгломерату.

Тем не менее винить одну лишь Россию в нынешнем положении вещей неконструктивно – брюссельская бюрократия и вашингтонское прекраснодушие немало постарались для дела реанимации восточноевропейского консерватизма, проводя близорукую политику умиротворения агрессора, открытости к его подрывной деятельности, глухоты к жизненным интересам новых независимых стран, не видя их соответствия собственным интересам Запада.

Вышеградская пропорция

Древнее правило, гласящее, что империя, которая перестает расширяться, начинает разваливаться, никто не отменял. Вполне вероятно, что мы стоим сегодня на пороге регионализации как ЕС, так и Запада в целом. Пандемия коронавируса лишь углубила противоречия, питающие этот процесс энергией. Между тем для начала следует ответить на вопрос, что сулит региону успех польских правых (не "ультра", но максимально консервативных?).

Прежде всего второе президентство Дуды явно подняло настроение Виктору Орбану, который, несмотря на ловкость рук в устройстве доминирования своей партии, за последние годы потерял политический контроль над столицей. Более того, в отличие от польских коллег по нелиберальной демократии, Орбан зависим от переизбрания Дональда Трампа (демократы мигом припомнят ему репрессии против своих влиятельных сторонников, таких как Джордж Сорос), а также российского газа, атомного кредита и риторики "разделенного народа".

Всех этих проблем у Польши нет, поэтому реакционность Варшавы и Будапешта содержательно разная. Справедливости ради, Венгрия готовится выйти из газовой зависимости от РФ, дожидаясь возможности заключить крупный контракт на СПГ с Катаром через хорватский терминал. Атомный кредит тоже возможно будет как-то сторговать с китайцами. А вот с "разделенным народом", токсичная идея которого отравляет отношения с Украиной, Словакией и Румынией, дело обстоит сложнее. Во внешней и внутренней политике Будапешта подобное хулиганство все еще позволено благодаря особым отношениям Орбана с Трампом, а также переплетению интересов сомнительных дельцов на Дунае, связанных одновременно с Россией и Австрией.

Эти два элемента ультраконсервативной повестки дня венгерской политики могут уйти из фокуса только с самим Орбаном. Не стоит отказывать ему в известной изворотливости, но возрастное закостенение берет свое. В общем, Венгрия (которая заигрывает при этом не только с Китаем, но и с Турцией, вплоть до оформления отношений в организационных форматах) из процесса традиционалистской революции в регионе в перспективе, видимо, исключается.

Две страны, в которых ситуация с идеологическим трендом колеблется, – это Чехия и Словакия. В Словакии разнообразные ультраправые все чаще приближаются к правительственным ролям, чему способствует неразборчивость словацких либералов (недавно проявившаяся в скандалах с плагиатом). В систему поддержки таких ультраконсервативных партий в Словакии вовлечена и Россия, оттуда же течет в Словакию по старому трубопроводу и опасный путинский газ.

Однако приходу к власти словацких политиков с воззрениями (по крайней мере, показными) 30–40-х годов препятствует существование старых партнеров Москвы – комсомольцев из условно левой партии SMER, которые всегда находятся в засаде в каденции либеральных правительств и готовы взять власть. В то же время подобная оппозиция разумно держит равную дистанцию между Брюсселем и Москвой, подвигнуть ее на традиционалистский мятеж нереально. Не говоря уже о привычных в словацкой политике венгерских партиях, сегодня больше ориентирующихся на ЕС, нежели на Будапешт.

В Чехии же трудно говорить о заметных в публичной политике ультраконсерваторах, в то время как ее правоцентристский фланг поколениями ориентирован на Вашингтон, Лондон и Брюссель, поэтому, кроме НАТО, ЕС, ОЭСР, видит страну разве что в Вышеградской четверке. Вместе с тем популистская волна привела к власти не только страдающего нездоровыми симпатиями к Москве президента, но и скомпрометированного махинациями премьера. Причем обоим приходится непросто с контуром национальной безопасности, из периметра которого время от времени "вываливаются" сигнальные папки с компроматом, удерживающие Милоша Земана и Андрея Бабиша от слишком экстравагантных шагов. Но не следует забывать о зависимости Чехии от российского газа, инвестиций и туристов – пандемия пройдет, все это останется, а изменят ли что-нибудь любые новые выборы, сказать непросто.

Таким образом, если брать Вышеградскую зону, то перспективы "консервативной революции" в ней можно оценить как 1,5 из 4 – это все еще Польша и пока еще Венгрия. Правда, Большая Восточная Европа – и никак не способная выделить себя из нее Центральная Европа, куда полноценно можно записать разве что Австрию, – состоит не только из стран этого исторического соглашения.

Зависит от Германии

Нельзя упускать из виду Румынию, где организованная преступность рано или поздно постарается организовать реванш над организаторами эффективной антикоррупционной политики, а для этого может сгодиться и традиционализм.

Проблематична и перманентно популистская Болгария, которую от скатывания вправо удерживают несовместимость интересов "деловых сообществ", влияние Берлина, Брюсселя и Вашингтона, а также – из нового – энергетическая диверсификация. Тем не менее риск ультраправого ренессанса в Болгарии существует.

К счастью, при этом отношения с современной Москвой у Софии продолжают портиться. Отсюда и низкая вероятность перехвата Кремлем контроля над консервативной волной в Болгарии, как это практически удалось российской агентуре в Австрии. Впрочем, там перспективы тотального успеха зависимых от Москвы "коричневых" недавно уничтожил громкий коррупционный скандал, отбросивший ультраправых на периферию внутренней политики.

Что касается малых стран Балтии и Балкан, то, несмотря на локальные успехи антиимиграционных настроений, ультраправый дрейф им не угрожает в силу объективных факторов: на севере – российской угрозы, на юге – зависимости от европейского рынка и инфраструктурных программ.

Так что консервативная волна останется сравнительно региональным явлением, связанным с рессентиментом против глобализации и перестройки европейского субконтинента по лекалам конфедерации, скрепляющей глобализированную часть планеты?

По-видимому, нет, так как дальнейшее развитие этого специфического явления зависит от исхода президентских выборов в США (переизбрание Трампа придаст традиционализму моральную силу) и от последствий белорусских протестов (их победа неизбежно усилит Польшу, их поражение – оборонительный алармизм). А также от способности Китая продолжать политику проникновения в регион, которую Пекин может переформатировать, но не снять с повестки дня.

Наконец, наиболее рискованной зоной с точки зрения изменения ландшафта политической системы сегодня является страна, которая считает себя центральноевропейской, но которую принято считать западноевропейской, – Германия.

Тяжелый удар коронавируса по экономике, холодное противостояние с Америкой, открытость к влиянию России (при полном провале российской политики Берлина) и старающегося понравиться Китая. И все это в нагрузку к лидирующей роли страны в Евросоюзе. Избиратель может просто не выдержать этого комплекса часто взаимоисключающих функций и процессов.

Не стоит поэтому исключать возможности вынужденного союза ХДС с "Альтернативой для Германии". Степень зависимости ее от Москвы порой сильно переоценивается, но архаичность АдГ с точки зрения экономических идей и игр в исторический реваншизм способна погрузить ЕС в очередной кризис и по-настоящему столкнуть Берлин с Варшавой (и даже с Прагой). Зеркальной и не менее печальной опцией будет левая до полной красноты коалиция марксистских и неомарксистских партий, готовая разогнать НАТО и упасть в объятия как Москвы, так и Пекина.

Остров центризма, на котором стоит куцый альянс христианских демократов с демократами социальными, постоянно подвергается наводнению разнородного общественного недовольства. Так что умеренным придется крепко постараться, чтобы сохранить власть. Вероятный уход Меркель этой осенью может стать мотивом для новых выборов, а с этим вызовом справится не всякий преемник. Потенциальная нелиберальная Германия, в свою очередь, ужесточит те противоречия, которые накопились между старой и новой Европой, в условиях неготовности США полноценно выполнять свою роль протектора Европы и глобального гегемона.

Из этого следует, что, несмотря на привлекательность идеи мощного военно-политического, экономического, инфраструктурного и идеологически целостного блока на востоке, юго-востоке и северо-востоке Европы, привлекательности ЕС для государств Восточного партнерства, не стоит спешить с выводами до выборов в США и определения судьбы германского канцлерства.

Необдуманные заявления и действия, рассчитанные на появление консервативно ориентированного конгломерата на месте Европы-2 и Европы-3, сегодня все еще способны нарушить хрупкое кризисное равновесие, которое позволяет Украине хоть как-то функционировать во внешней и даже во внутренней политике с опорой на международных финансовых доноров. Ведь при всей симпатии и тесной взаимной экономической интеграции осторожный союз Польши и государств Балтии пока явно не готов заменить этот инструментарий. Самой же Украине по большому счету "консервировать" пока нечего.