Журналист Сергей Ильченко, арестованный в Приднестровье, рассказал о пребывании в СИЗО
Дожив до 55 лет, я впервые оказался за решеткой. По классификации Солженицина, я - классический "Укроп Помидорыч" - дезинформированный и мечущийся в непривычной обстановке интеллигент, которому предстоит непростой путь до арестанта - то есть, личности хотя бы мало-мальски постигшей логику происходящего в местах заключения.
Конечно, арестантская тема, мягко говоря, не нова. Да и условия, в которых я нахожусь, не идут ни в какое сравнение с теми, в которых побывали Достоевский, Солженицин или Шаламов. Тем не менее, я, в зрелом размышлении, решил, что записки из приднестровских застенков могут быть и занятны и полезны в качестве описания сути гнилого режима, царящего на левом берегу Днестра.
По понятным причинам мои записки будут носить скорее характер коротких реплик. До осмысления ситуации в целом и создания общей картины беспредела, царящего в местах заключения в ПМР мне еще предстоит дойти.
А пока вот вам картинки, наблюдения и мысли от заключённого журналиста Сергея Ильченко, он же Укроп Помидорович Коломойский.
Откуда "Укроп Помидорович" - понятно. К тому же "Укроп" стал в последний год символом гордой и сражающейся с интервентами Украины, а я - украинец, и сердце моё - с Украиной. К слову, судя по отдельным репликам моих тюремщиков, и потому как моё удерживание было подано на ТВ ПМР, моя проукраинская позиция ещё будет поставлена мне в вину.
"Помидорович" - тоже понятно. Я ведь из ПМРии - Помидории. А "Коломойским" меня прозвали соседи по камере, говорят - похожи. Ну что ж, похожи - так похожи, к тому же бывший губернатор Днепропетровской области мне симпатизирует: я люблю патриотов Украины и решительных людей.
Арест
Всё было до предела просто. Звонок в квартиру, подставной участковый с "проверкой паспортного режима", шестеро КГБшников, мгновенно вломившихся в открытую дверь и обыск, длившийся с 21:30 18 марта до полвторого ночи 19-го. Впрочем, все наши злоключения, как известно, хотя и внезапны, но предсказуемы. Работники КГБ ПМР угрожали мне ещё 28 февраля.
За день до описанных событий, то есть 17 марта, мы с сыном поехали в Одессу за продуктами. Вернулись поздно, на просевшей от груза машине. Чтобы не разгружать её в темноте - заночевали у меня в Первомайске. Наутро, откопав машину из-под внезапно выпавшего снега, затащили ко мне на пятый этаж мою часть продуктов и поехали в Тирасполь, к сыну. Там окончательно разгрузились, после чего я отправился домой, в Первомайск.
Меня ждала работа: надо было написать о митинге в Одессе, написать свою полосу в "Деловой Столице". И еженедельную порцию "Записок из Приднестровья" для ava.md. Надо было придумать что-то занятное и для Лоры Веверицы из "Эксперта Новостей", а за одно посмотреть, не пришло ли мне ещё какого-нибудь заказа. Если вдуматься свободный час-другой - хорошо, чтобы написать и пару тройку страниц для очередной книги, находящейся в работе.
Словом, день журналиста - фрилансера, как обычно, был предельно загружен. Плотный график работы был и у Николая: его ждала обработка фото из Одессы и написание новостей.
Однако, приехав домой, я понял, что поработать мне не удастся. Во-первых, снег, выпавший за ночь, днём растаял, и литров, примерно, 300 воды скопившихся на крыше уже плескалось у меня по квартире. Это довольно банальная для ПМР ситуация: "управляющие компании", занявшие ЖЭКи являются, по сути, формой рэкита, крышуемого государством. Реальный же ремонт лежит на самих жильцах, а 600 - 700$ необходимых для ремонта текущей крыши у меня никак не находилось.
А во-вторых, и это главное, у меня не работал скайп - основное средство рабочей связи. Причина отказа была крайне неприятной - взлом пароля. Взломаны были и несколько почтовых ящиков. Громко напевая "Варяга" я собрал с пола воду, и затем преступил к сетевым делам.
Следующие пять часов я занимался спасением того, что ещё можно было спасти: менял пароли на всём, на чём только возможно, регистрировал новый скайп и перетаскивал в него список контактов из старого, писал коллегам, предупреждая их о случившемся и сообщая свои новые контакты.
Закончив, решил устроить небольшой перерыв, чтобы отойти от стресса и собраться с мыслями. Отдых был прерван звонком в дверь.
В самый последний момент я успел позвонить сыну и сообщить ему, что ко мне пришли с обыском. "Ко мне тоже" - ответил он, после чего связь оборвалась.
Так началась другая жизнь
"Соискатели" из КГБ были немного растерянными - и прятали растерянность за показной бравадой. Им явно дали указание "рыть и нарыть" - но что? Поэтому изымали всё подряд, явно подгоняя изъятое под красивую телекартинку. Обнаружив макет сабли - радовались как дети. Такую же реакцию вызвала и видеокамера - предмет, ненавидимый всеми диктаторскими режимами и их обслугой ещё со времён изобретения фотопластинки. Помните рассказ Марка Твена о короле Леопольде, которому сильно портил жизнь маленький разоблачитель - фотоаппарат "Кодак"?
Так вот, со времён Леопольда - и до времён Евгения (Шевчука, кто не понял) ничего не изменилось.
Обыск шел. КГБшники вздрагивали от холодных капель, падавших на них с потолка, и демонстрировали усердие друг перед другом, заглядывая в самые невероятные щели.
Понятые (я видел их в первые в жизни), мужчина и женщина, по виду - простые работяги, откровенно скучали, и очень хотели домой, спать.
Я же, смотря на это действо, пересчитывал его стоимость в количество пенсий и зарплат, недошедших пенсионерам и бюджетникам. И так, что мы имеем. Шестеро здоровенных бездельников, изображающих бурную деятельность "в интересах госбезопасности". Плюс как оказалось, две машины с водителями. Дежурившие у дома.
Плюс прокурор Слободзейского района, доставленный ко мне для того, чтобы сообщить о том, что всё, мол законно. Плюс, опрашивавший меня в своем кабинете следователь СК ПМР Дмитрий Миньковский. Плюс ещё одна бригада, проводившая обыск у сына - ещё шесть человек + машины и водитель. Наверняка ещё человек пять - координировавших, указывавших и консультировавших - те, кто вёл обыск у меня, непрерывно с кем-то созванивались. Плюс два участковых у меня и у сына симулировавших "проверку паспортного режима".
Всего, таким образом, человек 25. С зарплатами в долларовом эквиваленте от 300 - у самых младших, до 600 - 800 - 1000 у тех, кто повыше чином.
Ради чего была поднята вся эта суета? С Единственной целью: закрыть мне и сыну рты.
Хорошо, примем, при всей её абсурдности, официальную версию: Два "подрывных материала" на неизвестных и не посещаемых ресурсах, провисевших в свободном доступе не более получаса. Пусть даже так.
Но до какого же животного ужаса должна была дойти приднестровская власть, чтобы поднять такие силы по столь незначительному поводу? Какие же преступления перед приднестровцами должна была совершить эта власть, чтобы так бояться лишнего протеста, за которым маячит призрак расплаты?
Встреча со следователем и возвращение в КПЗ
Наконец, закончили обыск. Уложили изъятое, вышли к машинам. Поехали в Тирасполь.
Здесь я, надо сказать, допустил типичную ошибку новичка. В место того, чтобы собрать вещи из расчёта на длительное сидение, я поехал "в чём есть", надеясь на подписку о невыезде. Тем более, что КГБшники на вопросы о моей дальнейшей судьбе, отвечали уклончиво.
Вот вам и первый урок, дорогие читатели: попав в лапы к людоедам - то есть, простите за невольную оговорку, к приднестровским правоохранителям, не надейтесь на мягкий исход. Сразу планируйте свои действия исходя из самого худшего варианта развития событий. Именно так следует действовать арестанту. Запомните эти уроки. Жизнь штука непростая - они могут пригодится и вам.
В СК ПМР к Минтковскому я был доставлен уже, разумеется, в наручниках, как и полагается опасному преступнику. Общение наше было не долгим. Миньковский предъявил мне постановление о задержании на трое суток, пожелал спокойной ночи (я, разумеется, пожелал ему того же) и обращаясь к моему конвоиру из КГБ велел "кинуть меня в подвал" .
Подвал, то есть КПЗ, расположен под зданием УВД в центре Тирасполя, неподалёку от горсуда. Это действительно глубокий подвал, без естественного освещения, довольно душный и весьма неприятный для пребывания. Сопровождающий сдал меня дежурной смене, сообщив, что я прохожу по линии КГБ и что из КГБ скомандовали посадить меня отдельно.
Камера была обставлена в духе минимализма: туалет (естественно, для сидения на корточках - советская классика) кран с водой и большой деревянный подиум (нары), предназначенный для возлежания. Подиум занимал большую часть камеры, так что места для прогулок было немного: три шага между дверью и раковиной. С непривычки, мне показалось, что в камере очень душно, к тому же в ней сильно пахло хлоркой. Мелькнула мысль о том, что от хлорки меня сейчас хватит приступ астмы, и, поскольку помощь мне скорее всего не окажут. То у меня есть хорошие шансы не дожить до утра (дело было примерно в четыре часа ночи). Однако взяв себя в руки - тут мне пригодились навыки аутотренинга - я удержал под контролем дыхание и частоту пульса. Где-то через час, убедившись, что ситуация в целом под контролем ( хотя бронхи горели огнём все дни пребывания в КПЗ и для того , чтобы не свалиться с приступом астмы мне потребовались неусыпная бдительность и самоконтроль) я решил поспать. Новый день обещал быть трудным, и мне следовало быть в хорошей форме. Для сладкого сна мне был выдан кусок поролона, художественно расписанный моими предшественниками. В росписи преобладали имена и затейливые пожелания в адрес сотрудников правоохранительных органов.
Перед сном провёл небольшую ревизию своих карманов, по которым уже прошлись сотрудники КПЗ. В наличии было два носовых платка, ручка (увы, не пишущая), небольшой блокнот, не много туалетной бумаги, запасные очки в футляре, и книжка А. С. и З. А. Поповичей "От бюрократизации управления до бюрократизации мысли. Марксистский анализ феномена бюрократии", которую я сунул в карман в последний момент.
Поскольку книга эта, ещё не раз будет фигурировать в моём рассказе, о ней стоит сказать подробнее. Книгу подарил мне в Одессе, один из её авторов, Захар Попович, выразив в дарственной надписи надежду на рецензию. Это предполагает, внимательное, с карандашом в руках и выписками цитат, отнюдь не беглое прочтение.
Найти время для такого прочтения, находясь на свободе и при моей занятости было очень и очень проблематично. И когда меня уводили из дома, я буквально в последний момент, сунул её в карман куртки, рассудив что, судя по развитию событий свободного времени у меня будет более, чем достаточно.
Забегая немного вперёд, скажу, что книжка оказалась просто замечательной: интересной, актуальной, добротно написанной с превосходной библиографией, и помимо всего прочего, удивительно созвучной тому, что происходило и происходит со мной в приднестровской тюрьме.
Однако вернёмся к моему пребыванию в КПЗ. Заснул я практически мгновенно, несмотря на режущий глаза бело - синеватый люминесцентный свет, придававший лицам тех, кто заглядывал ко мне в камеру вид самых настоящих упырей.
Утром меня разбудили громким воплем "Встать". Спросили фамилию, имя, отчество, и год рождения. Отобрали наручные часы, на которые не обратили внимания при первом обыске (было 8:30 утра 19 марта). Равнодушная и сонная тетка в белом халате осведомилась о наличии шрамов, татуировок, травм и общем самочувствии. На этом моё утреннее общение с государством закончилось, и металлическая дверь с грохотом закрылась.
Утрата часов поставила новую задачу: как следить за временем. Окна в камере не было. Свет горел круглые сутки. В КПЗ царила мёртвая тишина. Примерно через час мне предложили завтрак: каша, чай и хлеб. Ограничившись хлебом и чаем, я устроился поудобнее и начал читать. В перерывах - дыхательные упражнения и лёгкая физзарядка - я всё время балансировал на грани астматического приступа, и удерживал контроль над собой лишь с огромным трудом.
От обеда я отказался: во-первых, у меня ещё оставались чай и хлеб, выданные с утра, а во-вторых полный желудок мог спровоцировать приступ. Отметил лишь время обеда, условно приняв его за 13:30, а время завтрака за 9:30. Две таких точки позволили запустить "внутренние часы" - ещё один аутотренинговый прием, оказавшийся очень полезным.
В 17:30 по моим "часам" меня посетил следователь Миньковский и вызванный сыном адвокат Возиян И.И.
Известие о том, что сын избежал ареста, сильно меня обрадовало, исчезло неприятное чувство "меня все забыли", которое вопреки всякой логике, всё же возникает в одиночном заключении. Порадовали и сверки моих "часов" с настоящими - стало понятно, что лишить меня ощущения времени мои тюремщики не смогут. Давние навыки работали отлично. В остальном всё прошло довольно рутинно.
Следователь повторил абсурдные обвинения, я отрицал свою причастность к размещению этих текстов. Полнейшую анекдотичность ситуации придал отказ Миньковского ознакомить меня с текстами, авторство которых по версии следствия принадлежало мне.
Адвокат сообщил, что трое суток я буду находиться в КПЗ, после чего суд примет решение о мере пресечения. По моему, в этот момент до него ещё не дошло, что дело моё - насквозь "шитое" и заказное и, что никакого иного решения кроме решения о содержании меня под стражей рептильный ПМРовский суд вынести просто не может. Во всяком случае, он сказал что-то о том, что, через трое суток, возможно, меня освободят - под подписку невыезде, естественно.
Что до меня, то к этому моменту, каких - либо иллюзий о скором и простом освобождении я уже не питал. Очевидный анализ ситуации приводил к однозначному выводу: меня решили выбить из информационного поля. Если не на всегда - из-за смерти в тюрьме от астматического приступа, или по каким-то иным причинам, что, конечно, устроило бы приднестровские власти на 100%, то по меньшей мере на несколько лет. Абсурдность и явная вымышленность обвинений, ставших поводом для ареста, привели и к другому выводу: Власти ПМР готовы идти на любые подлости и на фальсификацию любых доказательств моей "виновности". Не пройдёт "экстремизм" придумают что-то другое. Планы приднестровских спецслужб в отношении моего сына на тот момент были мне не вполне ясны. Тут были возможны варианты: запугать, принудить уехать или принудить к сотрудничеству, шантажируя его моей свободой.
Однако дальнейший ход событий показал - планы в отношении Николая были те же, что и в отношении меня: посадить и уничтожить, если и не физически, то по меньшей мере морально.
На свободе он был оставлен в расчёте на то, что, удерживая его первое время под следствием в качестве свидетеля, его удастся сделать более разговорчивым, а заодно и посмотреть: куда он обратится за помощью. Однако его арест входил в планы Д. Миньковского с самого начала.
Дела - мои и сына, были, таким образом, довольно плохи. Однако, я не собирался падать духом. Напротив, визит адвоката и следователя меня сильно взбодрил. Вернувшись в камеру, я потратил около получаса на упражнения по контролю дыхания и пульса, настроил себя на "рабочее бодрствование", обдумал ситуацию, и принялся за книгу.
В 19:30 принесли ужин, чай и кашу. Каша - съедобная, правда какая именно я так и не понял. Чай - непонятная жидкость коричневого цвета, однако, как питьё - всё же более предпочтителен, чем вода из крана.
Около 21 часа прошла пересменка. Новая смена любила "Авто радио" и свежий воздух: в камере заиграла музыка и завыла вентиляция. Дышать стало легче, правда, сильно похолодало. В прочем, "огненные шары" катающиеся по конечностям и позвоночнику меня быстро согрели. Я в очередной раз с благодарностью вспомнил своего первого наставника по аутотренинговым упражнениям, приобщившего меня к ним в юности, и к слову, хлебнувшего тюрьмы ещё при Сталине. Впрочем - не стоит отвлекаться, рассказ о нём - тема интересная, но совсем отдельная.
Следующий день, 20 марта, прошёл за чтением книги и обустройством быта. Книга читалась с интересом, режим сна, отдыха и бодрствования был налажен. Негативные мысли и приступы клаустрофобии - подавлены. Начиная с ночи пятницы на субботу мне снились в тюрьме, только хорошие и добрые сны.
Дорогой читатель. Если вам когда-нибудь придётся оказаться в моей шкуре, помните, что ваше единственное спасение - в твёрдом самообладании. Вас помещают в одиночную камеру, лишают чувства времени и держат в неведении вовсе не из абстрактного садизма - вовсе нет. К вам применяют отработанные веками приёмы подавления воли.
Задача следователя сломить, дезинформировать, и перепутать вас, превратив вас в легко усеваемую пищу для готовой сожрать вас "правовой", а в действительности - людоедско-бюрократической машины. Вся ваша жизнь с момента ареста - это непрерывный бой за выживание. И сохранение воли, и здорового рассудка, а также способности адекватно и без иллюзий оценивать ситуацию, в которой вы оказались, являются важнейшими рубежами обороны, сдавать которые ни при каких обстоятельствах нельзя.
Забудьте о материальных потерях. Всё что у вас отобрали вам уже не вернут - выбросьте из головы заботы о барахле. Иначе следователь использует это как крючок, на который он вас, в итоге, и поймает. Не доверяйте никому. Продумывайте каждое слово, не идите со следователем ни на какие сделки и договора - он все равно вас неизбежно обманет. Думайте о себе. О близких. О том, как остаться человеком - это главное. Всё остальное вы наживёте, если конечно выберетесь живым из затянувших вас бюрократических шестерней.
Укроп Помидорович Коломойский, он же политзаключённый Сергей Ильченко.
Тирасполь, СИЗО УИН-3