Зачем мы начали строить "совок-3"

Снова падение национальной валюты. Снова ба­буш­ки, уходящие с рынка в слезах. Снова актуально слово "бартер", и не­воль­но вспоминаются другие слова, вошедшие в обиход параллельно, - "рэкет", "комок", "чер­ный рынок". В воздухе отчетливо "веет 90-ми". Так говорят. И вы, правда, не видите разницы между сгорающими на книжках сбережениями "за всю жизнь" и растущими ставками по кредитам на однокомнатную квартиру? Нет, нет и нет! Это не 90-е! И мы - не те, и мир - не тот.

Дело совсем не в реальных экономических показателях, не в ценах и не в росте доллара. А в настроениях, субъективном состоянии. 90-е - это наше доверие к власти и наш страх перед грядущими, совершенно неизбежными изменениями в привычках, видах деятельности, образе жизни. Наша тоска перед необходимостью заниматься переоценкой ценностей и ревизией собственных возможностей. 90-е - это наш национальный миф, если хотите. Сама наша страна "родом из 90-х". Со всеми ее приобретениями, потерями, травмами и развалами.

90-е стали для нас вынужденным переходом в "новый мир", причем прах старого мы и не думали отряхивать с наших ног. Наоборот, мы за него цеплялись, как за якорь спасения, ведь впереди была одна только неизвестность, а позади, как совершенно точно отметил поэт, - лишь руины. В чем-то мы были тогда сильнее - поскольку в большинстве своем действительно подо­шли к этому рубежу без особого подкожного запаса, но и без особых капризов. Большинство со­вет­с­ких людей не знали ничего о роскоши, зато многое - о терпении и ежедневном нелегком труде по "обеспечению быта".

И тем не менее кризис 90-х оказался большим потрясением для советских людей, чем для нас. Шок от развала социализма был настолько сильным, что многие его просто не выдержали. 90-е ознаменовались невероятным количеством ранних маразмов - не то чтобы прямо сумасшествий, но абсолютно явных психических отклонений, массово поразивших людей, которым едва перевалило за 50. Людей, вплотную подошедших к тому моменту, когда они будут полностью зависеть от гарантий, которые до сих пор в обмен на лояльность давало государство и которых вдруг не стало. Людей, которые никогда не были достаточно гибкими, - советская система не воспитывала гибких людей, а с возрастом совсем потеряли способность приспосабливаться к стремительно меняющейся жизни. Самое главное - к необходимости самостоятельно принимать решения и самостоятельно выживать. Это одиночество перед лицом неизвестности было самым страшным ударом. Добавьте к этому десятилетия воспитания в духе страха перед капитализмом, который неуклонно наступал, и презрения к "богатым", которые на глазах превращались в хозяев жизни и вершителей судеб.

Мы несколько другие. У нас меньше иллюзий. Мы знаем, что кризисы приходят и уходят - и они необязательно к худшему. Как бы то ни было, кризис 90-х, который мы пережили, тоже не был к худшему, поскольку в результате качество жизни среднего украинца в 2000-х значительно выше качества жизни среднего украинца в 80-х. Мы склоняемся к индивидуализму, к мысли о том, что человек сам кузнец своего счастья, хотя так и не поверили в это до конца. Наши социальные лифты то работают, то не работают, но они больше не являются монополией партии и ее спецслужб.

Кризис обязательно поставит нас перед некоторыми из тех вызовов, которые стояли и в 90-х. Возможно, многим из нас придется поменять род занятий. Произ­водство реальных продуктов может оказаться более востребованным, чем "продажа воздуха" - то есть деятельность сугубо символическая. Но это скорее отличие от 90-х, когда символический продукт в условиях социальной дезориентации массового телезрителя ценности не только не терял, но даже местами наращивал.

Мы гораздо меньше нуждаемся в психотерапии - наша ситуация менее травматична. Поэтому в нашем случае многим "продавцам воздуха" придется переквалифицироваться, а кому-то и вовсе круто поменять жизнь. Кризис ударит по массам "офисного планктона" самого разного толка, как когда-то 90-е ударили по массам производственников и научных сотрудников. Но в отличие от них нынешним клеркам будет куда труднее перейти к натуральному хозяйству на шести сотках - ввиду и отсутствия таковых, и значительно худшей физической подготовки, и самое главное - завышенной потребительской планки. Впрочем, у них есть и куда больше возможностей научиться чему-то новому в отличие от перестроечных мастодонтов доинтернетной эпохи.

Образ жизни и способы заработка в условиях кризиса, скорее всего, придется менять многим, как это происходило и в 90-х. Как и тогда, кризис кому-то вернет угасший дух авантюризма. Кого-то отправит с очередным девятым валом трудовой эмиграции туда, куда раньше ездили в отпуск. Кто-то захлебнется, кто-то выплывет. Но в отличие от нашего опыта 90-х мы знаем, что экономический кризис можно пережить. К тому же у нас есть куда более сильный страх и куда более сильные стимулы, чем цены на бензин и исчезающие с полок макароны.

Это наше серьезнейшее отличие от нас в 90-х: наш болевой порог сейчас высок как никогда. Рево­люция достоинства с ее жертвами, страхом и гневом, теперь война. Может ли быть травма сильнее? Судя по публикациям в соцсетях, чем ближе люди к условной линии фронта - географически или по роду деятельности, тем спокойнее они воспринимают падение гривни и тем меньше поддаются продуктовой панике. Можно ли испугать ценой на гречку тех, кто каждый день ждет атаки на полумиллионный город?

Война и предшествовавшая ей революция многое поменяли и многое оправдывают. Мы не можем списать наше нынешнее экономическое состояние исключительно на "злого дядю", который "нас без нас женил", как мы могли себе это позволить в 90-е. Кризис не "грянул" и не "разбил нашу жизнь" внезапно, как это было в 90-х, - он сопровождает вполне осознанные преобразования социального и политического толка, через которые проходит страна. Он не абсолютная величина - он составляющая глобального процесса. Процесса, в котором мы участвуем, а не представляем собой страдательный залог. В котором в отличие от 90-х мы можем опереться на пускай еще не слишком окрепшие, но уже существующие, нами созданные сетевые структуры. Мы можем рассчитывать друг на друга, и для нас совсем не новость, что больше нам рассчитывать не на кого и не на что.

Но можно говорить и о том, что нет отдельного "кризиса 90-х" и "кризиса 10-х". Потому что под определенным углом зрения это два этапа одного процесса - выхода из "совка". В 90-е мы пере­шли на новый уровень "совка", бывшие партийные и примкнувшие к ним криминальные элиты не только не исчезли, но и получили новые возможности. На какое-то время мы стабилизировались в этом "совке-2" - относительно сытом, относительно либеральном, отчасти даже демократическом, но по-прежнему "совке". С его кастовостью элит, плохой работой социальных лифтов, коррупцией, гражданской безответственностью, круто замешанной на безнадежности. Наша уверенность в том, что "все продается и покупается", только кажется относительно недавним "приобретением 90-х", а на самом деле это все тот же "совок". Просто деньгам мы теперь делегируем ту роль всемогущего Левиафана, которую раньше ни с кем и ни с чем не делило государство. Теперь "совок-2" себя исчерпал, и новый кризис принудил нас к следующему рывку, который может увести нас прочь из "совка". А может только перевести на следующий уровень - к какому-нибудь "совку-3". И тогда остается надеяться только на следующий кризис и на то, что рано или поздно мы достигнем скорости убегания и вырвемся из поля притяжения "совка" окончательно.

Опубликовано в еженедельнике "Деловая столица" от 9 марта 2015 г. (№10/720)