Вперед, на баррикады! Лучшие фильмы о революции, ее романтиках, фанатиках и циниках

Наверное, самое известное высказывание о революции принадлежит главе партии жирондистов, французу Пьеру Верньо: "Революция, как бог Сатурн, пожирает своих детей". Он знал, о чем говорил – 31 октября 1793 года Верньо был гильотинирован. Дантона и Демулена, которым также приписывают эту фразу, казнили во время "революционного террора".

В то славное время массовых казней (июнь 1793 — 27 июля 1794) самым популярным персонажем во Франции стал палач Сансон. Он обезглавил почти 3 тысячи человек, в том числе короля, королеву, а вслед за ними и тех, кто свергал монархов. Впрочем, когда публика разочаровалась в революции, она разочаровалась и в палачах.

Изначально французская революция выглядела как карнавальное действо. Когда мы слышим о взятии Бастилии, надо понимать, что речь идет об освобождении из-под стражи 4 фальшивомонетчиков, пары душевнобольных и одного убийцы. Собственно, эта великолепная семерка – единственные узники Бастилии. А главной движущей силой революции первоначально был вовсе не палач, а Бомарше с его неутомимым Фигаро. Ну а затем уже у народа не хватало платков, чтоб смочить их в крови отправленных на плаху. И Ленин брал свои революционные уроки как раз у якобинцев. Его не интересовал карнавал – только террор. Вначале погибали враги революции, после – ее "дети".

Но, в конце концов, никто не затевает революцию, чтобы погибнуть. Ведь известно еще одно высказывание — про романтиков, фанатиков и циников, которые поочередно заявляют о себе на каждом этапе революции. По сути, все они, хотя и преследуют разные цели, стремятся использовать переворот, как ускорение процесса, своеобразную машину времени. Да, так или иначе, любой правитель уходит, любая государственная система, если ей недовольны граждане, меняется. Но революционеры не хотят ждать. Сходство революции с машиной времени придает и стремление поменять все вокруг, переписать историю или хотя бы разрушить памятники. А то, что машина времени может превратиться в гильотину — се ля ви, как говорят французы.

"Однажды была революция"

Именно под таким названием вышел самый загадочный фильм Серджио Леоне "Giù la testa" во Франции. Начинается он словами председателя Мао: "Революция не светский ужин, не литературное событие, не рисунок и не вышивка, ее нельзя делать изящно и вежливо. Революция — это акт насилия".

Сам режиссер никак не мог определиться с названием. Среди вариантов были и "За пригоршню динамита", и "Пригнись, болван", и другие. Не мог Леоне решить в каком качестве он хочет выступить – режиссера или продюсера.

Изначально режиссером мог стать Питер Богданович. Он даже попытался, но уже на начальном этапе стало понятно, что Леоне лучше всех знает, как должен выглядеть каждый кадр и монтажные склейки фильма. Все закончилось после того, как Богданович заявил, что не любит крупные планы – во всяком случае, не так сильно как Серджио Леоне.

"За пригоршню долларов" — сапата-вестерн. Все происходит во время мексиканской революции: бандит Хуан Миранд (Род Стайгер) встречает ирландского повстанца Шона-Джона Мелори (Джеймс Коберн). Но в фильме происходит еще одна встреча: долларовой трилогии Леоне и еще тогда не снятого "Однажды в Америке".

В каком-то смысле последний фильм Леоне – это почти история любви между двумя мужчинами. Да, присутствует женщина, но она больше трофей, а также возможность оставаться отношениям между Лапшой и Максом в зоне некого соперничества. В ирландском прошлом Джона есть похожая история, любовь де-труа и даже предательство друга. Кстати, в Ирландии существовало такое явление как адельфопоэзис (церковный брак между мужчинами).

Впрочем, прибывая в Мексику с целью поучаствовать в революции, Джон заводит не менее проникновенную дружбу с Хуаном. Бандит Хуан – это продолжение Туко из "Хороший, плохой, злой". Роль специально писалась под Элли Уоллаха, но Стайгер на тот момент считался более кассовым актером. Хуан все время гонится за Чем-то, за каким-то воображаемым раем (Меса-Верде) и все время сталкивается с ощущением "это не то".

Джон – частично похож на Человека без имени, но более сочувствующий. Он в мире с собой, со всеми, кто еще жив, и теми, кто ждет его за пределами этой жизни. Перед нами абсолютно цельный человек, с готовыми ответами на все вопросы. У Леоне было несколько кандидатов на роль Джона, в том числе Чарльз Бронсон и Клинт Иствуд. И тот, и другой – актеры-сфинксы, чьи лица непроницаемы. Коберн как актер был на несколько ступенек выше обоих. Ученик Стелы Адлер, он сумел показать гораздо больше пластов своего персонажа. Загадка, которая обычно ассоциируется с отсутствием ярко выраженных эмоций, все равно осталась. Но прибавились мудрое сочувствие, ласковая насмешка. Его герой готов помочь окружающим сделать правильный выбор, но каждый раз он вспоминает собственный, сделанный когда-то – и тогда сожалеет. Джон – живое воплощение высказывания Черчилля "если вы идете сквозь ад, не останавливайтесь".

У Леоне была интересная концепция про этого героя. Однажды он поделился ею с Богдановичем: ирландский террорист – это версия Христа. Таким образом, приключения Джона в Ирландии, когда он наказывает друга за предательство – это киновариант Ветхого Завета с карающим Богом, в Мексике он уже "в белом венчике из роз", готовый даже из предателя сделать героя. Судя по всему, восстание, в котором участвовал Мелори, — это "Пасхальное восстание", названное Лениным "народным движением против отдельных бедствий империализма"

Революция как бывшее и несбывшееся

По сути, мексиканская революция – это последнее путешествие Джона. На протяжении всего фильма его сопровождает пронзительная мелодия, в которой отчетливо звучит ирландское "Шон". Это его внутренний ритм и то, что он слышит, встречаясь со смертью. Надо сказать, что смерть в "За пригоршню динамита" — одна из лучших в кинематографе. Эта смерть противоположна другой знаменитой киносмерти — Оленны Тирелл. Леди Тирелл ушла практически как Тупак Шакур: оставила дисс-трек и выписалась, прежде чем кто-либо успел что-нибудь сказать в ответ. Джон, наоборот, каждому, с кем встречается перед своей смертью, дарит надежду, только Хуану – веру, возвратив выброшенный в порыве отчаяния крест. Это то, что сейчас так нужно бывшему бандиту: у него больше нет семьи, нет любимого друга. Осталась только Революция, героем которой он никогда не хотел становиться.

На самом деле, итальянские режиссеры, особенно те, кто снимал спагетти-вестерны, считались преимущественно "левыми", с марксистским уклоном. Леоне не так был погружен в политику, как в кинематограф. Особенно, в классические вестерны. Когда во время Второй мировой войны он впервые увидел живых американцев, то был несколько разочарован. Его спагетти-вестерны стали попыткой исправить удар реальности по детской киномечте.

Но "За пригоршню динамита" — это полноценное политическое высказывание. Во время ограбления дилижанса, когда перемежаются крупные планы персонажей, это хотя и напоминает долларовую трилогию, но скорее отсылает к революционному "Броненосцу "Потемкину" Эйзенштейна. А сцены расстрела неслучайно вызывают в памяти картины Гойи.

Проведены параллели между Ирландией и Мексикой, двумя странами, которые в то время пережили насильственные восстания. Леоне утверждает, что все революции похожи: берут свои жертвы и разрушают жизни оставшихся в живых. Собственно, лучшее резюме революции звучит из уст Хуана, после чего Джон выбрасывает книгу Бакунина в грязь.

Сам Леоне комментировал этот эпизод так: "Я решил противопоставить интеллектуалу, пережившему революцию в Ирландии, наивного мексиканца. Фильм превращается в перевернутую историю Пигмалиона. В итоге интеллектуал выбрасывает свою книгу сочинений Бакунина — этот жест является символическим. Это об отношениях моего поколения с революцией". Имеется в виду 1968 год. А в 70-х возникли картины о горько-сладком постреволюционном разочаровании: застрелен постаревший "бунтарь без причины" Брандо в "Последнее танго в Париже" Бертоллучи, погибает единственная жена Бонда в "На секретной службе Ее Величества", а Леоне прощается с вестерном.

Во всех этих картинах послереволюционной ностальгии присутствует устремленный назад взгляд. Эффект соляного столпа можно наблюдать во всех картинах Леоне: марихуановое наваждение в "На несколько долларов больше", всплывающее из тумана воспоминание в "Однажды на Диком Западе", опиумные флэшбеки в "Однажды в Америке" — что-то пробивается из прошлого, сглаживая разницу между фантазией и окружающей реальностью.

"За пригоршню долларов" невозможен без музыки Э́ннио Морриконе. Любой вестерн Леоне – это фильм-балет: движение камеры, монтажные склейки, взгляды, прикосновение к кобуре. Но здесь музыка ранит и лечит одновременно, отсылает в прошлое, наполненное счастьем и погружает в меланхолию настоящего. Она придает персонажу Коберна необъятное измерение, превращает его в человека, которым вы хотите стать – тем, кто, уже преодолел все душевные боли и смотрит на мир с уверенной улыбкой.

Личная революция режиссеров и революция на экране

Осведомитель (1935, реж. Джон Форд)

Интересно, что спагетти-вестерны Леоне считались своеобразной антитезой вестернам Форда. Картины Форда стали воплощением Дикого Запада и, соответственно, Америки во всем мире. Но в кинематографии этого режиссера была еще одна важная тема – Ирландия, родина его предков. "Осведомитель" — фильм об ИРА и о борьбе за независимость.

Забавно, но американские продюсеры Форда считали, что Ирландия уже свободна. Но в самом фильме участвовали непосредственные свидетели тех событий – бывшие повстанцы и бывшие солдаты, а также просто зеваки. Ирландия получила независимость как республика в 1949 году, а Форд свой "Оскар" — почти на 10 лет раньше.

Дантон (1982, реж. Айджей Вайда)

Снимая фильмы о революциях прошлых лет, многие кинематографисты пытались осмыслить те, которые произошли недавно. Польский режиссер Вайда всегда был антикоммунистом и антисоветчиком. Именно ему принадлежит высказывание "Галстук завязывать — это всё, чему удалось нам, полякам, научить москалей". Режиссер был участником движения "Солидарность" и после того, как в 1981 году он снял фильм "Человек из железа", посвященный Леху Валенсе, ему пришлось покинуть Польшу.

Над новым фильмом Вайда работал уже во Франции, но тема была все та же. Под Дантоном (Жерар Депардье) подразумевался Валенса, а под Робеспьером (Войцех Пшоняк) – Ярузельский. Соответственно, сторонников первого играли французы, а второго – поляки. Несмотря на то, что Вайду упрекали в исторической неточности, фильм был принят положительно. Майкл Джексон вообще называл "Дантон" любимым кино.

Дикая банда (1969, реж. Сэм Пекинпа)

Актер Джон Уэйн отзывался об этом фильме с ненавистью, заявив, что "Дикая банда" разрушила миф о Старом Западе. Естественно, что после продезинфицированных вестернов Джона Форда, творение Пекинпы выглядело шокирующим. Кадры казались склеенными кровью, убийства на экране демонстрировались в замедленной съемке, да и сами герои, походя, нарушали кодекс чести. Здесь запросто убивали женщин, здесь мирные жители служили щитом для доблестных ковбоев, здесь друг мог повести тебя на убой потому, что таковы правила игры.

Под влияние "Дикой банды" попали не только Джон Ву и Квентин Тарантино. Леоне, когда снимал свой вестерн "За пригоршню динамита", буквально процитировал Пекинпу: в "Банде" есть эпизод, когда скорпиона бросают в муравейник, "За пригрошню" открывается кадрами муравейника, на которого мочится Хуан.

Действие и того, и другого фильма происходят во время Мексиканской революции. Только Пекинпа действовал более радикально. Роли проституток у него играли настоящие проститутки, а роль учительницы – настоящая учительница. Причем, чтобы вызвать нужную реакцию, он попросил актера засунуть язык ей в ухо. Финансов, как обычно, не хватало – Пекинпа импровизировал, снимал одним кадром, попутно теряя камеры во время съемок в реке.

Одной из режиссерских задач было, дать зрителю почувствовал себя расстрелянным. Снимая фильм о революции, Пекинпа совершал революция в кино – звук, монтаж, съемка. Он не получил "Оскар", но "Дикую банду" считают лучшим вестерном в истории кино. Самым жестоким, который демонстрирует, что Запад и в самом деле был Диким.