Уволить за 60 секунд. Почему мир переживает кризис пунктуальности
Британский министр департамента международного развития Майкл Бейтс на прошлой неделе обрел всемирную известность. Чиновник подал в отставку после того, как опоздал в Палату лордов: из-за своего отсутствия он не смог ответить на адресованные ему вопросы о неравенстве доходов. "Я всегда считал, что мы должны придерживаться самых высоких стандартов вежливости и уважения, отвечая на запросы законодателей от имени правительства. Мне очень стыдно, что меня не было на месте, поэтому я предлагаю премьер-министру свою отставку", — заявил Бейтс и покинул зал заседаний.
Тереза Мэй не позволила лорду уволиться, однако новость успела облететь весь мир. Реакция на нее была очень разной. В постсоветском информационном пространстве к ней отнеслись как к забавному курьезу ("британский министр уходит из-за минутного опоздания"), которому место в рубрике "Шапито". Британцы в целом признали поступок Бейтса чрезмерным (overreaction), но использовали эту историю как повод поговорить о падении тех самых "высоких стандартов" — растущей непунктуальности современных работников и даже поездов. Американские колумнисты, в свою очередь, сосредоточились на подсчетах убытков, которые отечественная экономика терпит из-за хронических опозданий работников и распространяющейся в их рядах болезни "прокрастинации".
Почему в разных культурах настолько противоречивое отношение к пунктуальности? Почему для одних история Бейтса анекдот, а для других — повод для анализа общественных устоев или экономики? "ДС" приводит несколько самых интересных теорий из социальной антропологии и культурологи, которые отвечают на эти вопросы.
Монохромное и полихромное время
Особое отношение к пунктуальности и времени в разных культурах не сразу попало в поле зрения антропологов. Отправной точкой стала концепция "социального времени", отличного от природного, сформулированная Питиримом Сорокиным и Робертом Мертоном в конце 40-х годов. Их идея о том, что в каждую историческую эпоху люди осознавали время по-разному и это является ключом к пониманию их поведения, стала основой для всех дальнейших исследований. В том числе кросс-культурных, когда изучается восприятие времени у представителей разных современных культур: как они им распоряжаются, как строят планы, ориентируются на прошлое, будущее или живут настоящим, какие нормы поведения это закладывает в обществе, как сказывается на менталитете.
Одну из самых оригинальных теорий, почему отношение к пунктуальности разительно отличается в разных культурах, предложил американский антрополог Эдвард Холл. В своих книгах 50–60-х годов (1) он выделил две концепции времени — монохромную и полихромную. В странах монохромной культуры (Германия, Великобритания, скандинавские страны, США) время жестко регулирует поведение людей и вместе с тем отношения между ними. Деятельность человека регламентирована графиком, а выполнение задачи важнее, чем личные взаимоотношения. В странах полихромной культуры (средиземноморские страны вроде Испании, Греции, Италии, арабские государства, большинство постсоветских, латиноамериканских и некоторые азиатские) внимание людей обращено одновременно на несколько задач: они умеют гибко вести себя, подстраиваться на ходу, делать сразу три-четыре дела. Во главу угла ставятся родственные или дружеские отношения, а не намеченные сроки или даты, личные обстоятельства могут возобладать над интересами дела.
Что это означает на практике? Разницу хорошо иллюстрирует недавнее немецкое исследование (2), сравнивающее местное и российское восприятия времени при помощи инструментария Эдварда Холла. Согласно исследованию Германия остается эталонной М-культурой. Жизнь немцев подчиняется жесткому распорядку, который оставляет мало свободы для маневра. Если что-то занесено в график (время прихода на работу, дедлайн, деловая встреча или поход в гости к родителям), немцы будут старательно его придерживаться. Сроки и договоренности не будут забыты. Попытку в последний момент перенести запланированную встречу сочтут возмутительной. А посиделки с друзьями и даже близкими родственниками заранее спланируют и занесут в календарь. Сценарий "забежать на минуточку, потому что оказались поблизости" остается скорее исключением, чем правилом.
Само планирование простирается на годы вперед. Немцы не боятся "инвестировать в будущее", покупая за несколько месяцев и даже лет билеты на концерт или спортивное мероприятие, начинают готовиться к путешествиям задолго до них. При этом их любовь следовать расписанию иногда кажется нелогичной. Например, столетняя привычка уходить на ланч в 12 часов дня. Согласно исследованию 80% немецких работников обедают именно в этом время. Кафе, пиццерии и столовые заполняются под завязку, приходится ждать заказ втрое дольше или стоять в длинных очередях. Через час там уже не будет никого, но для жителей Германии — это слабый аргумент.
Российское отношение к тайм-менеджменту (оно немногим отличается от украинского, поэтому можно говорить о постсоветской модели) принципиально другое. Будущее видится чем-то зыбким и ненадежным, поэтому строить планы даже не на годы, а на недели вперед кажется рисковым занятием. Это хорошо проявляется на уровне речи как бытовой ("поживем, увидим", "даст Бог день" и пр.), так и деловой. Предложение "созвониться" после назначения встречи озадачит не только немца, но и любого другого представителя М-культуры: зачем дополнительно контактировать, если уже все условлено, да и кто кому должен позвонить? Неконкретные формулировки в договоренностях, частая смена планов, использование сроков в качестве примерных ориентиров, а не дедлайнов, к которым надо успеть, — все это черты П-культуры, в которой время подчиняется человеку, а не наоборот.
Быть гибким, подстраиваться под новые реалии, делать несколько дел одновременно (в том числе работать на двух-трех работах и нигде не успевать) — это условие выживания в обществах, где политические и финансовые кризисы в порядке вещей. Однако не это объясняет установку постсоветского человека все время подминать под себя время.
По мнению Эдварда Холла, полихромное восприятие вырастает из специфической культурной традиции (high-context culture), которую разделяют средиземноморские, постсоветские и арабские страны, где во главе угла стоят личные взаимоотношения и место в общественной иерархии, а не время, сроки и даты. В странах "высококонтекстной" культуры чем выше твое положение в обществе, тем свободнее можно общаться со своим и чужим временем: опаздывать, менять резко планы. Остановка дорожного движения ради проезда высокопоставленного чиновника — самый гротескный пример такой установки. А публичное самобичевание опоздавшего британского министра — его антипод.
Играют роль и другие "личные факторы". Например, на хронические опоздания будут смотреть сквозь пальцы, если дело касается "племянника босса" или "молодой матери двоих детей". Или просто потому, что "этот менеджер — душа нашей компании" и увольнять его рука не поднимается. Обратная сторона такой "гибкости" — вольное отношении с личным временем человека, которое принадлежит ему как бы номинально. Родители или родственники могут свалиться на голову в самый неподходящий момент, друзья — забежать спонтанно на огонек, соседи — постучать в дверь.
Кризис пунктуальности в англоязычном мире
Дихотомию Холла, как и любую попытку свести все разнообразие культур к двум категориям, часто критикуют за упрощенное понимание и даже стереотипизацию менталитетов. Это обычное дело для теорий, основанных на структуралистском подходе, которые стараются вписать многообразие мира в четкие рамки. Однако, несмотря на солидный возраст, она остается рабочей. Главное — не пользоваться ею в лоб и делать поправки в связи с размытием культурных границ в современных обществах из-за процессов миграции, глобализации и пр.
Великобритания и США по-прежнему относятся к обществам монохромного времени. Это не означает, что там не опаздывают. Напротив, непунктуальность растет, но это, как и положено М-культурам, считается проблемой. По недавним подсчетам Proudfoot Consulting, 15–20% менеджеров высшего звена опаздывали на восемь из десяти встреч. В 80-х этот показатель составлял четыре из десяти, а в 60-х — одна-две из десяти. Ежедневные опоздания американских работников в среднем на 10 больше минут обходятся американской экономике в $90 млрд потерянной продуктивности.
Тайм-дисциплина в Великобритании также переживает не лучшие времена. Здесь статистика опозданий на работу не столь драматична, как в США. По оценке Управления национальной статистики ВБ (The Office of National Statistics" Labour Force Survey, May, 2017), хронически не приходят на работу вовремя не более 9% населения. В то же время противоположную динамику показывает английская железная дорога — национальный символ пунктуальности. По данным британского Управления железной дороги, в прошлом году уровень опоздания оказался рекордным — каждый восьмой поезд прибыл с задержкой.
Профессор Розали Тунг (занимается проблематикой организационного поведения в разных культурах) считает, что пунктуальность в англоязычных low-context странах переживает кризис прежде всего в связи с вовлечением в рабочую обойму "миллениалов". Новое глобализированное поколение отличает особое "эгоцентричное восприятие времени": установка на гибкий график, свободное планирование дня, отсутствие привязки к рабочему месту даже в ущерб финансовой стабильности. Они проще смотрят на собственные опоздания и задержки, чем их более консервативные предшественники, так как во главу угла ставят себя, а не других людей или совместное выполнение задачи.
Лучшие умы по управлению трудовыми ресурсами сегодня ломают голову, как перемонтировать рабочие условия, чтобы эффективнее использовать это поколение и его потенциал. Но пока немногие в этом преуспели. Между тем, как показывает опыт, тираническая дисциплина компаний-гигантов вроде McDonalds или Amazon, построенная на исключительной быстроте и пунктуальности в обслуживании клиентов, до сих пор держит их в лидерах международного бизнеса.
1) Hall, Edward T. Beyond Culture, 1977; Hall, Edward T. Understanding Cultural Differences. German, French and Americans, 1992;
2) Shilling, Elizabeth, Kozin, Alexander. Migrants and Their Experience of Time: Edward Hall Revisited, 2009.