Удачливые мутанты против смерти. Почему биотех страшнее искусственного интеллекта
Говоря о научных и – в большей мере – технологических революциях мы, как правило, имеем в виду научную новизну, а в случае с технологиями – изменения рынка. Социальное измерение этих революций обычно вытесняется на поля. Это такой "гуманитарный" аспект, с которым как-то неловко и даже немного неприлично приставать к серьезным людям, которые определяют обличье завтрашнего дня. Вспомните, сколько яда было выпущено в адрес журналиста, спросившего Стива Джобса о том, не поработят ли компьютеры людей. Дело было в начале 1980-х, задолго до соцсетей, ольгинских троллей и обмена почки на новый айфон, а ведь до сих пор смеются.
Притом что именно социальна фаза научных и технологических революций всегда была – и остается - самой тревожной. Революция, давшая человечеству энергию атома, привела человечество на грань полного уничтожения. Электронная революция стала одним из факторов критического имущественного разделения мира и поставила человечество перед пока туманной для большинства, но для многих посвященных вполне ощутимой угрозы утраты человечеством гегемонии на планете в пользу искусственного интеллекта. И вот, наконец, биотех, который имеет все шансы соединить в себе преимущества и угрозы обеих технологических революций ХХ в.
С электронной революцией биотех роднит демократизм, которого (к счастью, конечно) недоставало ядерной революции. Для того чтобы экспериментировать, конструировать, строить что-либо в области атомной энергетики, нужны ресурсы, которые из кармана не достанешь и в рюкзаке не привезешь – урановая руда, огромные лабораторные и промышленные комплексы, полигоны, человеческие ресурсы и т. д. Поэтому ядерная революция происходила под контролем и патронатом государств – достаточно крупных, богатых и жестких, чтобы обеспечить аппетиты отрасли, организовать ее работу и контроль, понимать, для чего это нужно. Атом стал высшей пробой самой идеи государства – об этом можно судить хотя бы потому, что не все выдержали испытание атомом.
Совсем другая ситуация оказалась с электроникой. Отраслью, которая привнесла и утвердила в нашем обиходе само понятие стартап – как новаторскую идею, из которой вырастает бизнес-проект. Иногда – просто "из ничего". Силиконовая долина знает много историй, начинавшихся в гараже, а продолжившихся в офшорах на "райских островах". Отрасль оказалась не слишком ресурсоемкой (по сравнению с атомом, конечно, и если не брать во внимание крайне недешевое создание процессоров) и не могла быть монополизированной государством. Напротив, вскоре государства стали зависеть от отрасли – она оплела их своими сервисами и поставила в зависимость, которую они осознают только теперь. И время от времени искренне ужасаются. Интересы представителей новой технологической элиты все чаще вступают в противоречие с интересами и самими правилами игры, характерными для традиционных государственных элит и самой структурой государства.
Эта революция все еще далека от завершения, всех ее последствий мы еще не увидели и даже не предположили. А на пятки наступает новая – биотехнологическая. Почти такая же демократическая в своей сути, как электронная, и почти такая же разрушительная в перспективе, как ядерная.
Демократизм биотеха, конечно, не стоит переоценивать. Горстку микросхем можно купить в магазине радиодеталей вместе с паяльником и куском текстолита, биопрепараты так запросто на базаре не купишь. Да и "паяльник" тут стоит совсем другие деньги – для биотеха нужна лаборатория. Хотя бы базовая.
Но не стоит переоценивать трудности, в том числе финансовые. Если верить специалистам, простенькая лаборатория стоит примерно $100 тыс. Впрочем, на рынке уже сейчас можно найти предложения поскромнее и подешевле: биохакер Джошуа Зайнер, создатель интернет-магазина theODIN, предлагает каждому желающему "домашнюю лабораторию'и все-все-все для экспериментов с генами с помощью технологии CRISPR за куда более доступные деньги.
Да, это все можно сделать "на колене", "на кухне" или, как водится в новаторской культуре, в гараже. Ну, ладно, не все. Но вполне достаточно, чтобы изменить себя, "жизнь, Вселенную и все остальное".
Здесь – как подсказка "смех" в американских ситкомах – должна идти ремарка "пора бояться". Мало ли какую чуму ХХI в. эти кулибины в своих пробирках сварят...
Казалось бы, ответ простой и, скажем прямо, рефлекторный: запретить кулибиным. Принять жесткие законы в области биоэтики и биобезопасности, поставить биохакинг вне закона, разрешить эксперименты только в сертифицированных лабораториях – университетов, НИИ и солидных компаний и т. д. В общем, призвать государство "принять меры".
Во всяком случае, в "уютной" части мира так оно и происходит: в Германии, например, за эксперименты за пределами лицензированной лаборатории предусмотрен штраф 50 тыс. евро, или три года тюрьмы. Государства принимают меры против субкультуры биокулибиных, а крупные фармацевтические корпорации – те из них, которые понимают, что традиционная фармацевтика скоро потеряет часть рынка в пользу генной инженерии – подминают передовые исследования в области биотеха под себя.
На самом деле, ремарка "пора бояться" должна стоять здесь, а не выше по тексту. И вот почему. Уже сейчас, например, ряд американских клиник предлагают генную терапию некоторых – "неизлечимых" - видов рака. Методики отличные, клинически проверенные, эффективные. Но стоят около $500 тыс.
Вот эта сумма примерно и описывает перспективы социального измерения биотехнологической революции.
С одной стороны, ничего нового: неравенство, разрыв между богатыми и бедными известен с незапамятных времен. Индустриальная и цифровая революции только дали ей четкие формулировки – как социальное размежевание между теми, кто имеет доступ к технологиям, и теми, кто такого доступа не имеет. Каждый, кто с досадой прокручивает рекламу на своей ленте в "Фейсбуке", понимает, о чем говорю я (а также Вернор Виндж и Карл Маркс).
Биотехнологическая революция привносит в это размежевание пикантную нотку: вопрос о доступе к технологиям (или хотя бы доступности технологий) оказывается вопросом жизни и смерти - буквально и непосредственно, а не метафорически и опосредованно. Те, кто в состоянии заплатить полмиллиона долларов, будут жить, в то время как тысячи других, страдающих тем же заболеванием, но не имеющих такой суммы, обречены. Можно было бы сказать, что и сейчас примерно так же: гиганты фармацевтики, торговцы жизнью, делают огромные деньги, задирая цены на препараты и оберегая свои патенты с рвением (и затратами), достойным лучшего применения. И теперь богатые могут получить лечение, а бедные - только умереть.
Но биотехнологии выведут эту проблему на качественно новый уровень. Стоит вопрос уже не о доступности лечения и невозможности "купить жизнь" для бедного большинства населения планеты - это все еще разговор о богатых и бедных, укорененный в индустриальной эпохе. На следующем уровне люди окажутся разделенными уже не на богатых и бедных, а на смертных и бессмертных. Условно "бессмертных", разумеется: с точки зрения большинства, которое будет доживать до 75-80 лет в старческих слабостях и недугах, меньшинство, которое будет жить вдвое-втрое дольше, не испытывая затруднений со здоровьем и физической формой, будет казаться небожителями.
Классические поговорки, уравнивающие людей как биологический вид, о том, что "все равно конец один" и "в сосновом пальто карманов нет" - потеряют смысл. Концы станут просто вызывающе, как для представителей одного биологического вида, разными. А наличие хорошо набитых карманов сильно отсрочит момент примерки соснового пальтишка. И если имущественное неравенство, – которое было всегда – человек может воспринимать философски, то с существенной биологической разницей внутри нашего вида мы столкнемся впервые. И принять ее будет совсем не просто.
В общем, мы имеем все шансы лицом к лицу столкнуться с разделением человеческого вида на расы, и по сравнению с этим разделением старый добрый блэк-энд-уайт будет казаться детским лепетом.
Надо сказать, что именно к такому будущему ведет нас нынешняя политика, замешанная на старых социально-политических схемах – консервативной этике и лоббизме корпораций. Однако биотех – не ядерная программа. Тут у государства значительно меньше возможности для контроля. Биоматериалы - это не плутоний, путь которого можно проследить от Москвы до чашки хорошего английского чая. Хотя размеры капсулы могут быть сопоставимы. В отличие от ядерной, биотехнологическую лабораторию можно организовать на кухне.
Конечно, корпорации будут пристально следить за биотехнологическими стартапами и скупать все, что может выстрелить (хотя бы для того, чтобы не выстрелило). Но, с одной стороны, всего не скупишь – купилка отвалится, а с другой, корпорации вскоре сами окажутся в плену государственных ограничений, введенных некогда в их интересах. Т. е. по той же причине, по которой фармацевтические гиганты не могут уже сейчас скупать предприятия, выпускающие индийские генерики, – слишком много нарушений патентного права они содержат.
Вводимые государствами ограничения будут иметь даже более глубокие последствия: они стимулируют развитие субкультуры биохакеров, в эту субкультуру будут все активнее вытесняться те, кому станет тесно в рамках дозволенного законом. Причем это будут и высоколобые ученые, и мастеровые-кулибины, и условные домохозяйки-энтузиасты, готовые экспериментировать на своих огородах, питомцах и на самих себе. Собственно, некоторые уже экспериментируют.
Если биотех пойдет по тем же рельсам, по которым шла электроника, то рано или поздно в нее окажется включен массовый пользователь. Не имеющий понятия о том, как именно происходит репликация ДНК, но вполне способный смешать препарат из капсулы А с питательной средой из пузырька Б, купив и то и другое в интернет-магазине. Почему бы нет? Вы можете иметь поверхностное представление о том, какие биологические и химические процессы происходят, например в обычном молоке, и если слово "лактоза" вы точно когда-то слышали, то слово "мицелла" почти наверняка поставит вас в тупик, но при этом вы вполне можете сварить на своей кухне приличный сыр. Если интернет-магазины предлагают людям, ничего не смыслящим ни в микробиологии, ни в коллоидной химии, "стартовые наборы" для самостоятельного изготовления сыра с пошаговыми инструкциями, почему не продавать такие же наборы для тех, кто ничего не смыслит в молекулярной биологии, но хочет, чтобы его любимый кактус светился в темноте?
Звучит вполне невинно. Набор "Светящийся кактус" может занять место на полках детских магазинов рядом с наборами "Выращивание кристаллов" - в качестве "развивающей игры", пропаганды науки и т. п. В коммерческой привлекательности такой "игры" я уверена – сама бы детишкам купила. Но если детям можно "поиграть генами", скрещивая кактус со светлячком, что они будут делать, когда вырастут? Хотя бы некоторые из них – те, которым подобные игрушки привьют вполне определенные представления о том, что можно делать с живой материей и живым организмом.
Наконец, мы носим с собой, а иногда очень этим тяготимся, основной объект биоинженерии будущего – собственное тело. Моя ДНК всегда со мной, она принадлежит мне, и я наверняка имею право поступать с ней так, как мне захочется. А мне захочется – если появится стимул. Конечно, я бы не стала вводить себе ген светлячка, чтобы светиться в темноте – хотя представить себе людей, которые это сделали бы, могу. И наращивать себе дополнительную мышечную массу тоже вряд ли стала бы – хотя люди, вводящие себе генномодифицирующие препараты такого толка, уже есть, и я не уверена, что это сильно хуже анаболиков. Но если представить себе врача, который объявляет вам о неизлечимой болезни и предполагает, что вы протянете не больше полугода... Чем вы, собственно, рискуете?
Развитие биотеха предрешено не только и не столько финансовой привлекательностью, размерами возможного приза за удачную бизнес-идею. Не только тем, что принцип "свободного биотеха" приведет к скачкообразному увеличению размеров пирога, который в последнее время растет довольно вяло. Не только тем, что это шанс для целых стран третьего мира, которые смогут найти в неограниченном биоинжиниринге свою судьбу, обеспечив себя постоянным притоком медицинских туристов. А тем, что это, наконец, возможность внятного - физического, а не мистического - ответа смерти. Не "смерти вообще", а смерти в частности – каждого конкретного человеческого организма. Именно этот вопрос, а не чья-то злая воля, легкомысленное любопытство и т. д. делают биотехнологическую революцию почти неизбежной. И почти неизбежно приведут к ее проникновению в массы. Многие захотят хакнуть свое собственное тело – если приз окажется достаточно привлекательным.
Биоэтика пока не дает нам никаких твердых оснований для отказа. "Мы не знаем, чем это обернется" – слабый аргумент. Мы никогда – ни на одном этапе прогресса - не знали этого и не будем знать. Когда электроника входила в быт, писались апокалипсические сценарии восстания роботов, порабощения человека машинами и т. д. Между прочим, мы до сих пор не знаем, как именно будет выглядеть (и будет ли вообще) цифровой апокалипсис. Зато уже сейчас можем сказать, что львиная доля сценариев, написанных в начале 1980-х, не выдерживают критики. Роботы, которые захотят поработить человека или даже совсем его уничтожить, не будут походить ни на Шварценеггера, ни даже на Скарлетт Йохансон. Но это пока и все, что мы можем сказать о них с уверенностью.
Точно такое же "ничего" мы можем сказать сегодня о перспективах биотеха. Все, что мы можем, – предположить появление разных рас, возможно, расходящихся все дальше друг от друга каждая по своему эволюционному (или скорее революционному) пути. Мы можем предположить, что космос больше не будет единственной дорогой завтрашнего дня - как казалось в эпоху атома. В зависимости от уровня оптимизма в крови мы можем прогнозировать явление Нового Адама или новое кромешное рабство, в которое более удачные (удачливые) мутанты обратят менее удачных.
Единственное, что можно сказать сейчас, уже сказал биохакер Джошуа Зайнер – человек, рассеивающий по миру дешевые "стартовые наборы" для модифицирования генома: "Я сделал выбор за вас". У нас нет выбора — дать свободу биотехнологическим разработкам или нет — эта свобода уже ест, и отнять ее будет непросто. Все, что мы можем сделать, – это проявить (напоследок?) свою человечность: подумать и попробовать понять, как жить дальше.
