"Тирольцы Востока". Когда галичане стали украинцами
Привет, боец исторического фронта! Отгремело 9 мая, и на нашем фронте опять затишье. Что позволяет обратиться к источникам и подучить матчасть.
Как обычно считается в народе, именно западенцы или же отдельно галичане — наиболее "зверские" украинские патриоты. Именно там, в представлениях советских и российских граждан, находится заповедник украинского "зоологического национализма". Там зреет все националистическое, коллаборационистское и фашистское. И логично было бы предположить, что так было всегда. Но суровая историческая правда говорит, что даже украинцами галичане стали называть себя лишь немногим более 100 лет назад. И драматическое вхождение Галичины в украинский национальный проект поначалу происходило тихо и незаметно. И даже почти не происходило.
Обратимся к первоистокам "Галицкого Пьемонта". Уточнимся сразу, что со времен объединения Италии в 1860-х годах Пьемонтским королевством "Пьемонтом" стали назвать ту часть чьего-то национального пространства, которая выступает инициатором национального объединения. Что интересно, своим потенциальным "Пьемонтом" Галичину в конце ХІХ в. считали и украинцы, и поляки. Но очевидно, что эти два "Пьемонта" работали вопреки друг другу.
С чего все началось? В 1772 г. в результате первого раздела Речи Посполитой Галичина отошла к Австрийской монархии. То есть не вошла в состав "русского мира". Заметим, что Габсбурги поначалу не очень и жаждали овладеть этой частью Польши — территория была отсталой в экономическом плане и чрезмерно большой для легкого поглощения. Земли Галичины были больше, чем известные нам три нынешние области в пределах Западной Украины, — тогда они включали еще и Западную Галицию (Малую Польшу) с центром в Кракове. Соответственно, западная часть края была населена поляками, а восточная — русинами-украинцами. Города были польско-еврейско-немецкими. В крае доминировали польские землевладельцы, не оставлявшие мечты о восстановлении независимости Польши. Довольно-таки проблемный регион, а ведь у Габсбургов и так хватало хлопот на других стратегических направлениях.
Поскольку поляки поначалу представлялись большей проблемой, то край назвали "не по-польски" — Королевством Галичины и Лодомерии (от Владимира на Волыни), обращая законность приобретения края к средневековью и разделу наследства Королевства Руси или, как у нас привыкли писать, "Галицко-Волынского государства". Претензии Габсбургов (австрийских императоров и королей Венгрии) тут возникали на основе прецедентов правления венгерских принцев и королей в Галиции в XII и XIV веке.
Титулатура "королей Руси" входила в "комплект" реальных или потенциальных владений венгерской короны Святого Стефана. Поэтому про Польшу в Вене быстро "забыли" и сделали этакую историческую рокировку: это все было нашим еще до того, как сюда зашла Польша. Вполне возможно, что поэтому административным центром края стал не Краков, явно ассоциируемый с историей польской монархии, а Львов, происходящий прямиком из Королевства Руси. Малая Польша с центром в Кракове была деликатно переименована в "Западную Галичину". Нет никакой Польши.
Забавно, что этот незамысловатый метод потом в 1920–1930-е годы используют уже поляки, заняв Западную Украину: Галичина будет переименована в "Восточную Малопольшу". Века проходят, а методы не меняются.
В конце XVIII в. местные русины-украинцы представляли собой бедное малоземельное крестьянство и столь же небогатых священнослужителей —униатов (греко-католиков) при отсутствии собственной светской элиты, которая успешно полонизировалась на протяжении предыдущих столетий. Поляки называли местных русинов "холопы и попы", поскольку те не имели своей шляхты. Положение греко-католической церкви уже давно было маргинальным: если во времена начала Унии она была реализацией масштабного плана воссоединения католичества и православия в интересах папства, то после XVII в. хоть и стала доминирующей конфессией среди украинского населения Галичины, Закарпатья и Волыни, уже не была востребована польскими властями — она ограничивалась лишь небольшим регионом.
Поэтому правовой аспект Унии — уравнение в правах священнослужителей-католиков и униатов — не соблюдался. Войны Хмельницкого смели Унию с Центральной Украины. Дальнейшая перспектива греко-католичества была унылой — стать религией одного лишь крестьянства с продолжающимся материальным, социальным и образовательным упадком клира. Униатских священников даже заставляли отрабатывать барщину на господских полях. Следующий шаг этой уже истинно народной церкви был очевидным — окончательная деградация или переход в католичество, инициируемый польским Костелом в обход запретов Рима. И тут случились Габсбурги, которые фактически спасли греко-католическое украинское сообщество. Правда, это осуществлялось для реализации своих собственных интересов — модернизации империи и укрепления социальной роли угнетенных поляками русинов в пику очевидно неблагонадежным полякам. Австрийские монархи показали совершенно другой пример "просвещенного абсолютизма", сильно отличающегося в некоторых моментах от такового у Екатерины ІІ.
Спасителем русинов стал император Иосиф ІІ (правил в 1780–1790 гг.), который занимался приблизительно тем же, что и Екатерина, — унифицировал, греб свою империю под одну гребенку, но уравнивал своих подданных в юридических правах (насколько это было возможно), в конфессиональных, образовательных, экономических аспектах, преследуя цель модернизации империи и отдельных ее регионов. Галиция была одной из самых запущенных земель Австрии в социально-экономическом ключе, доставшись ей от Речи Посполитой явно не в лучшем виде.
Поэтому Иосиф ІІ в 1781–1782 гг. упразднил в Галиции личную зависимость крестьян от помещиков, ограничил барщину, запретил увеличение панской земли за счет захвата крестьянских наделов, суд над крестьянами должен был осуществлять не пан, а специальный чиновник. Это разительно отличается от политики Екатерины ІІ, которая поступала наоборот. Просто каждый император в своем государстве приносил на окраины нормы центра: в Австрии было больше свободы, чем в Галиции, а в России — меньше свободы, чем в Гетманщине. И каждый подравнял "приобретение" под себя.
Иосиф II также уравнял в правах и возможностях занимать должности католиков, протестантов и греко-католиков — для всех открылись пути на государственную службу и в университеты. Вместо Иезуитской коллегии в 1784-м был возобновлен закрытый перед тем в 1773-м Львовский университет. Нельзя сказать, что он стал "украинским", он был скорее для элиты — немцев и поляков, но туда можно было попасть и русину. При университете в 1787–1809 гг. функционировал Русинский институт (Studium Ruthenum), где на философском и богословском факультетах обучались русины. В Вене при церкви Св. Варвары была основана греко-католическая семинария (знаменитый среди галичан "Барбареум" (1774–1784) и "Конвикт" (1803–1893), а в 1784-м формируется система семинарий, в том числе во Львове. Закарпатский (Мукачевский) епископ Андрей Бачинский сохранил Ужгородскую семинарию и добился возможности для своих студентов учиться во Львове. Это укрепило связи греко-католической церкви русинских земель через Карпаты. В 1777-м, в период соправления императрицы Марии-Терезии и Иосифа, был издан указ о всеобщем образовании (!), подкрепленный созданием системы школ для разных категорий населения. В начальной школе образование должно было получаться на родном языке — такого права украинцы в России так и не добились до 1917 г.
Но нельзя сказать, что Иосиф ІІ был "влюблен" в русинов или евреев (которым он тоже дал "послабления"): он просто способствовал модернизации Австрийской монархии, ведь для модернизации подданные должны быть образованнее, инициативнее, свободнее, а за эти возможности они будут уважать государство, которое при этом их хорошо контролирует. Украинские крестьяне и греко-католический клир вдруг ощутили если не дух свободы, то как минимум обрели надежду на реальное улучшение условий своей жизни. Бюрократическое государство Габсбургов ввело социальный конфликт между селом и помещиком в юридическое русло: крестьяне начали судиться, а не на вилы поднимать (хотя иногда и это случалось). Император Иосиф стал кумиром галицких селян и греко-католического клира на полвека, если не на столетие; их искренние монархические чувства обусловили для русинов название "тирольцы Востока", поскольку они, как и жители австрийского горного Тироля, были до конца преданы Австрийской монархии.
Это не значит, что в Галичине воцарилась социальная гармония: это общество как было, так и оставалось сословным, а после смерти Иосифа его наследники Леопольд ІІ (1790–1792) и Франц (1792–1835) очень многое повернули вспять и в крестьянском вопросе, и в народном образовании. Но без иосифлянских реформ конца XVIII в. не оживилась бы гражданская, общественная и культурная жизнь Галичины, давшая в результате накопления социального, экономического и образовательного ресурса национальное возрождение галицких украинцев. Ведь даже недолгая оттепель дает людям надежду на приход весны. Не будь ее, это возрождение, может, и происходило бы, но нет уверенности, что оно стало бы "украинским", вполне может быть, что русины по обе стороны Карпат превратились бы в локальные этнографические группы (в составе поляков? венгров?), тихо сохраняющие экзотические особенности быта и фольклора без сверхзадач на будущее. А нации создаются людьми, для которых есть сверхзадачи. Но для постановки таковых еще надо созреть.
Со временем условия для украинцев все же ухудшились. Наполеоновские войны несколько подорвали мощь Австрийской монархии, а хронические недопонимания в "польском вопросе" породили у венской администрации мысль, что проще не проводить дороговатую либеральную унификацию в духе Иосифа ІІ, а просто достичь компромисса с местной галицкой элитой — польской шляхтой — на предмет лояльности в обмен на господствующие административные позиции в крае. Это стало концом "романа" с русинами.
К этому времени все более образованное греко-католическое духовенство и вообще образованные люди переставали быть столь "близки к народу": они перенимали стандарты более развитых культур и их языки — немецкий, польский, венгерский. Путь к образованию частенько бывает дорогой прочь от своей культурной среды. При господстве чужих языков (польский для тогдашних русинов был столь же понятен и знаком, как современным украинцам русский) возникают идеи, что чужие "выше" или "лучше" и проще перенять чужой, чем развить и усовершенствовать свой соответственно духу времени, ведь для этого нужно приложить усилия... Посему полонизация усилилась.
Но в той же униатской церкви существовало и другое течение, которое выступало за ее очищение, сохранение в духе уже не католицизма, а восточного обряда — православия. И возникает такое культурное и политическое течение, как москвофильство. Священные книги для греко-католиков оставались на церковнославянском языке, и часть галицкого духовенства, сама того не подозревая, в сопротивлении полонизации решилась стать на тот путь, который прошел русский стандартный и литературный язык, — к опоре на язык книжный.
Москвофилы верили в церковнославянский язык как в основу сохранения русинской идентичности в сопротивлении полонизации и как параллельный путь интеграции в российское культурное пространство. И имели на это полное право: в Галиции царила ситуация выбора "национальности" из нескольких вариантов. По мере получения образования человек мог остаться русином (такие назвали себя несколько позже украинцами), мог стать поляком, мог податься в русские (россияне). Население в городах и местечках было необычайно пестрым: там жили поляки, евреи, немцы и русины. Каждый человек знал свой родной язык и еще один-два для повседневной жизни. (В сравнении с этим нас может поразить некая "сложность" усвоения украинского языка в русскоязычных регионах Украины.) Каждый в Дунайской монархии занимал свою нишу. Лучше всего, конечно, было стать "культурным австрийским немцем", но это требовало значительных инвестиций в образование. Оставался в основном "славянский выбор" — между доминирующими в крае поляками, мощным соседним Российским государством и наиболее ущемленным в возможностях и перспективах украинским вариантом, малоперспективным в обеих империях.
В результате галичане (в большинстве своем) выбрали самый проигрышный на ХІХ в. вариант — украинский. Здесь или начнешь верить в загадочную судьбу народов, или просто придешь к выводу, что этническая, старая культурная и языковая основа национальных движений (та основа, которая была до национализма и слова "нация") берет верх над более выгодными и престижными вариантами. Москвофильское движение, не изменяя исконным местным словам "русин" и "руський" (последнее в качестве прилагательного), доминировало в интеллигентских и церковных кругах Галиции с середины ХІХ в., но существенно утратило влияние на русинское сообщество к концу столетия. К моменту входа российских войск осенью 1914-го во Львов, город был уже польско-украинским, так и не став польско-русским. И кто это все изменение проспонсировал? Никакой коварный Запад не потянул бы перевоспитание столь широких масс населения в украинском духе просто в пику "виртуальной Польше", полноценно жившей в крае, без участия Австрии, мало интересовавшейся русинами, при наличии рядом мощной России, которая считала галичан (равно как и малороссов) частью русской нации. Но так уж получилось, так уж "исторически сложилось".
Я не буду вдаваться в подробности польско-украинских и украинско-москвофильских отношений. Рассмотрим лишь в общих чертах. Наполеоновские войны, как и все глобальные пертурбации, оживили общественную жизнь. В 1818-м русины добиваются введения их "руського", "русинского" языка наряду с польским в начальных школах, а греко-католической церкви разрешался контроль над школами там, где большинство принадлежало к этой конфессии. В 1820–1830-е годы издаются первые грамматики "руського языка" (повторюсь, это совсем не то, что мы имеем в виду сегодня под русским языком). Укрепилось понимание того, что русинский народ — отдельная нация, живущая и под Австрией, и под Россией, но поначалу галицкие священники-просветители не осознавали необходимости "посадить" свой литературный язык на основу живого разговорного. Поэтому у них получался загадочный церковнославянско-украинский суржик, явно отстающий от словесного качества современных им литератур поляков и немцев.
После польского восстания в 1830–1831 гг. национальную бациллу подхватывают талантливые русины-семинаристы Маркиян Шашкевич, Иван Вагилевич и Яков Головацкий, с 1832-го ставшие "Руськой троицей". Дискуссии о польской независимости заставили новое поколение русинов задуматься о том, а чего ж они-то сами хотят. До того тесно связанные с польским культурным миром края, они порывают со вчерашними товарищами — ведь нельзя построить две разные нации на одной территории. Влияние идей чешского и словацкого национального возрождения, приход в Галичину "Энеиды" Котляревского и европейской моды на фольклор обращают "Троицу" и их соратников к живому народному языку.
И тут австрийские власти начали подозревать, что использование этого языка в литературе может привести к украинскому политическому движению, которым может воспользоваться соседняя Россия. Начальник львовской полиции мрачно утверждал: "Мы еле справляемся с одной нацией (поляками. — К. Г.), а эти дурные головы хотят разбудить еще и мертво похороненную руськую нацию". Старшие товарищи греко-католики тоже без энтузиазма смотрели на лингвистические упражнения младших. Однако в 1837-м при помощи сербских друзей Головацкий издал в Пеште "Русалку Днестровую" — альманах, не зафиксировавший особых литературных достижений, но пустивший живой русинский язык в литературу. Как и следовало ожидать, оказалось, что этот язык мало чем отличался от того, который жил на восток от австро-российской границы. Организаторам этого дела жизнь порядком подпортили, тираж конфисковали — разошлось всего штук 200, но для будущего задел был сделан.
После польского восстания 1846-го австрийские власти "добреют" к русинам. В 1848-м Австрийскую империю трясет революция, которая являлась вполне национально-демократической, поскольку постарались все национальности, и при этом с демократическими требованиями. Поляки во Львове выступили в роли революционеров, русины — в роли скорее консерваторов, но их орган Главная Руськая Рада все-таки заявил, что галицкие русины являются частью 15-миллионного малорусского народа, и подтвердил властям, что они не один народ с великороссами. Наибольшим успехом Рады было собрание 200 тыс. подписей под требованием разделить Галичину на польскую и русинскую части. В конце 1848-го революционные "проявления" подавили, национальное движение галицких русинов опять успокоилось, но уже существовала программа-минимум: разделение Галичины. Старый парадокс национальных движений: каких-то маленьких поступательных шажков, оцененных единицами, потом хватало на очень большие страсти и очень Большие События.
В 1850-е годы наступила реакция, связанная с наместником края польским графом А. Голуховским. Неоцененный многими поляками патриот Польши, он был в прекрасных отношениях с Веной и удачно лоббировал польские интересы в Галиции, сочетая их с дискредитацией русинов как "русофилов" ("российская интрига"). Ему принадлежит заслуга попытки (правда, неудачной) перевести русинский язык на латиницу (т. е. и до "оговорки Климкина" такие идеи витали).
После поражений от Франции и Италии в 1859-м и от Пруссии в 1866-м Австрия оказалась в тени новообразованной Германской империи, перестала быть "немецким государством", ее начали воспринимать как набор осколков разных народов ("лоскутная империя"). В 1867-м Австрийская империя стала двуединой — Австро-Венгерской, чтобы успокоить воспрявших духом и экономикой венгров. Закарпатье отошло в венгерскую часть страны, Буковина и Галичина — в австрийскую, причем в Галичине осуществлялся польско-австрийский компромисс с предоставлением полякам особых прав и возможностей. Русинам в Галицком сейме предоставлялось всего лишь около 15% мест. Начался новый виток полонизации.
Как видим, пока никак не удается проследить осуществление такой популярной в российской исторической публицистике идеи об австрийской интриге, направленной на распространение и поддержку украинского движения в пику России. Пока видим только поддержку Австрией поляков, потому что те этого добились... Но, может, это позже Запад начнет плести интриги против "общерусского единства"?
В принципе в дальнейшем историки "интригу" находят, но, к сожалению, в пользу не украинцев, а поляков. Подавстрийские поляки решают, что, добившись компромисса с Веной, Галиция станет "польским Пьемонтом" — центром национального возрождения и объединения польских территорий (особенно после того, как очередное восстание в 1863-м в подроссийской Польше было потоплено в крови). К компромиссу между поляками и русинами призывают лишь краковские интеллектуалы-консерваторы, иные же польские политические силы не признают русинов отдельной нацией, а лишь "одичавшей" ветвью поляков (ничего не напоминает?). Формы австрийской демократии с выборами в краевой сейм и венский рейхсрат (с 1873-го) осуществлялись с использованием польского админресурса и откровенно фальсифицировались на местах.
Как это все отразилось на галицких украинцах? Понятно, что они отчасти разочаровались в Вене. Они почувствовали себя брошенными на польский произвол, начались разброд и шатание. Москвофилы считали, что "лучше утопиться в российском море, чем в польской луже", и на некоторое время возглавили русинский политикум, получив финансовую поддержку из России, — чем не "российская интрига"? Тем более что после польского восстания начались репрессии против украинского языка в России, и Петербургу было логично продолжить эту политику русификации и в "тылу" врага, за галицкой границей.
Популярность москвофилов среди галицкой общественности продлилась 20 лет, и ее поддержали многие, кто зачинал украинское движение в крае, — и член "Троицы" Яков Головацкий в том числе. Крестьяне (эти "тирольцы Востока") будут разочарованы монархией, поскольку приходил "свободный рынок" и обезземеление, Австрия терпела военные поражения, а на российском украинском Правобережье проводились репрессии против поляков, упразднялось крепостное право по льготной для крестьян схеме. Крестьяне начали верить, что скоро придет "белый царь", выгонит поляков-землевладельцев и евреев-ростовщиков, раздаст землю народу. Вот-вот, казалось, приближается заветное единение русских племен...
Но "буржуазные украинские националисты" не дремали! Еще в 1860-е годы усиливается идейное влияние надднепрянцев на галицкую национальную жизнь, и там зарождается народовское (народническое) движение, представленное молодым поколением (например, уже младшим Шашкевичем — Владимиром). Появляются издания на народном языке, а в 1868-м основывается общество "Просвита", ставшее одним из самых мощных просветительских движений в истории Украины, перекинувшись потом и в российскую ее часть. Надднепрянцы, ущемляемые в правах в Российской империи, начинают кампанию по превращению Галичины не в польский, а в "украинский Пьемонт" — центр украинского национального возрождения. В 1873-м по инициативе надднепрянцев Александра Конисского, Михаила Драгоманова, Дмитрия Пильчикова на средства полтавской помещицы Елизаветы Милорадович и при активном участии галичан во Львове было создано литературно-научное Общество им. Шевченко (ставшее на рубеже веков фактически украинской Академией наук).
В каком-то смысле борьба российских властей и украинского движения распространилась на территорию Австрии. Местная национальная почва была плодородной, и в 1880-е годы народовцы оттесняют москвофилов на второй план. А незадолго до этого, в 1870-е годы, возникает и радикальное, социалистическое, течение во главе с Иваном Франко, Михаилом Павликом и Остапом Терлецким (тут тоже не обошлось без влияния Драгоманова). В 1890-м возникает первая украинская политическая партия в Галиции — Русько-украинская радикальная партия (РУРП), а дальше в дискуссии между уже "постаревшими" Франко и Павликом и "молодыми" марксистами возникает лозунг политической независимости Украины — в брошюре Юлиана Бачинского "Украина ирредента" и новой редакции программы РУРП.
Параллельно росло и политическое влияние украинского движения, которое привлекает к себе внимание. Возникает еще одна украинская кафедра в университете, еще одна украинская гимназия, в 1893-м узаконивается фонетическое украинское правописание и попадает в школьные учебники. В 1890–1894 гг. даже происходит краткая "новая эра" польско-украинского взаимопонимания. В 1894-м во Львов из Киева приезжает возглавить организованную историческую кафедру ученик Антоновича Михаил Грушевский, и в 1897-м он уже возглавляет Научное общество им. Шевченко (НТШ).
Украинское галицкое сообщество все больше политически структурируется: часть народовцев и радикалов отказываются от социалистической идеологии в пользу национальной идеи и объединяются в Украинскую национально-демократическую партию (УНДП, 1899) — самое массовое политическое движение. Появились клерикалы, оставались радикалы, укрепились социал-демократы. Это была политическая структуризация, которая вооружила галицких украинцев тем политическим опытом, который подроссийские украинцы могли получить лишь после революции 1917-го, — опыт легальной многопартийной системы в условиях политической свободы. Но надднепрянцы тогда получили российскую гражданскую войну и интервенцию — поздно было учиться. Поэтому украинский политический опыт галичан был на момент 1918-го (т. е. независимости) гораздо более зрелым, а национальные приоритеты более разработанными и прагматичными. Без идеалистического идиотизма надднепрянских социалистов, своими иллюзиями подорвавших перспективы независимости.
Но если в 1818-м мало кто вообще замечал русинов-украинцев, то в 1918-м они уже создали свое государство — ЗУНР. Вода камень точит...
