Хейтер и убийца. Что не так с европейским равенством

Две непохожие истории, сложившись вместе, вновь актуализировали тему равных прав и мирного сосуществования всех групп населения, включая меньшинства и представителей разных культур. Эти положения лежат в основе идеологии современного Запада, но при этом всё с большей очевидностью ведут его к катастрофе.

Лучший швед Хамид Зафар

Известный шведский педагог, "ректор Хамид", 37-летний беженец из Афганистана, переехавший в Швецию в детстве, Хамид Зафар глубоко врос в местную культуру. Получив педагогическое образование, он работал учителем, а затем следователем и администратором Шведской школьной инспекции, а в 2015 стал ректором школы в социально неблагополучном районе Гетеборга, и прославился тем, что привел её в порядок, подняв успеваемость и дисциплину, за что и получил премию "Шведский язык 2018 года". С 1 января 2019 года Зафар возглавлял департамент детей и образования в муниципалитете Мулльшё уезда Йенчепинг. В этом качестве он, среди прочего, выступал с комментариями о том, как эффективно бороться с исламистским экстремизмом.

Помимо педагогической работы Зафар был популярным колумнистом в одной из крупнейших газет страны, Göteborgs Posten, участвовал в общественно-политической жизни, выступал на темы интеграции мигрантов на радио и ТВ, снялся в популярном реалити-шоу, участвовал в качестве независимого эксперта в комиссии по интеграции мигрантов Умеренной коалиционной партии (не путать с Партией умеренного прогресса в рамках закона) и получил в прошлом году приз "Швед года" от журнала Focus. Словом, житие Хамида Зафара было образцово-толерантно-мультикультурной success storу.

Но всё закончилось, когда газета Dagens Nyheter провела расследование и выяснила, что "ректор Хамид" под псевдонимом "Микаэль Хаким" писал "антисемитские, гомофобные, расистские и сексистские посты". В твиттере он обзывал оппонентов "сионистскими псами", а в блоге ругал учебники за излишнее внимание к ужасами Холокоста, а церковь Швеции — за потерю морального авторитета из-за венчания однополых пар. Кроме гомосексуалистов и евреев Зафар недолюбливал также и афганцев- хазарейцев.

Сами посты, написанные, к слову, довольно давно, в период между 2012 и 2015 годами, никем особо не цитируются, а обратиться к первоисточнику невозможно: аккаунт в твиттере и блог уже удалены. Это напоминает дело об оскорблении государя императора в пересказе Швейком агенту Бретшнейдеру: "… говорят, его слова были такие ужасные, что один судейский чиновник, который присутствовал там, с ума спятил, и его еще до сих пор держат в изоляции, чтобы ничего не вышло наружу. Это не было обычное оскорбление государя императора, какие спьяна делаются".

Но, судя по обрывкам, которые все-таки можно найти в Сети, о слишком яростной ненависти к евреям, гомосексуалистам и хазарейцам речь все же не шла. На шкале обменов любезностями, бытующих в соцсетях между россиянами и украинцами, высказывания Зафара находились на отметке "средней степени неприязни в рамках приличий". Сам Зафар признал, что сообщения писал он, но объяснил, что был тогда моложе, с менее устоявшимися взглядами, и находился под влиянием негативных впечатлений от вторжения США в Афганистан в 2001 году, в Ирак в 2003 и арабской весны в 2011.

Казалось бы, такие объяснения можно счесть исчерпывающими. Все люди вправе менять свои взгляды, и это нормально, если личность развивается. Более того, Зафар, и не обязан был что-либо пояснять, даже если бы написал эти посты вчера. Он не призывал ни к физической, ни к моральной расправе, а лишь высказывал личную неприязнь. Почему он не вправе не любить евреев, гомосексуалистов и хазарейцев, просто как культурное и цивилизационное явление? Где и кем ему вменено в обязанность перелюбить всех поголовно? По какому праву и чьему научению Dagens Nyheter вообще влезла в частную жизнь Зафара и публично раскрыла его сетевой псевдоним? Почему он, в свою очередь, не выкатил ей иск за моральный ущерб, такого размера, чтобы от Dagens Nyheter осталась только кучка праха? Разве его правота с юридической точки зрения не очевидна?

Так говорит нормальная логика в сочетании с правовым подходом. Но в "эпоху толерантности" это не срабатывает, и Зафара отовсюду вышибли вон, причем, сам он не пытался сопротивляться, согласившись с ролью кающегося грешника.

С практической точки зрения это, безусловно, было ошибкой. Раскаяние Зафару не помогло и уже не поможет. Вступив же с обидчиками в бой, он мог бы, взамен понесенных потерь, стать иконой антитолерантного протеста. Впрочем, для этого требовались моральные качества бойца, каковых у Зафара, очевидно, не было. Что, в свою очередь, говорит о его полной лево-европейской натурализации.

Лучший головорез Абдулах Анзоров

В пятницу, 16 октября, в пригороде Парижа Конфлан-Сент-Онорин, на территории местного коллежа был обезглавлен учитель истории и географии, 47-летний Самюэль Пати. Рядом с его телом в момент прибытия полицейских находился неизвестный мужчина, который угрожал им пистолетом, крича "Аллаху Акбар!" и был застрелен. Убитый оказался 18-летним Абдулахом Анзоровым, уроженцем Москвы, который в шестилетнем возрасте переехал с семьей во Францию и получил — вместе с семьей же — статус беженца весной этого года. На теле Анзорова был найден нож, которым, как предполагается, Пати был обезглавлен.

Анзоров проживал в городе Эвре в 90 километрах от Конфлан-Сент-Онорин, не учился у убитого, не был с ним знаком и не попадал ранее в поле зрения правоохранительных органов как исламский радикал.

Мотивом для убийства стало то, что преподаватель в ходе урока, посвященного свободе слова, не побоялся продемонстрировать ученикам 12-14 лет карикатуры на пророка Мухаммеда, ставшие причиной налета исламистов на редакцию Charlie Hebdo в январе 2015, в ходе которого было убито 12 человек, а еще 10 получили ранения. При этом Пати был настолько толерантен, что предложил ученикам-мусульманам, считающим это зрелище невыносимым для себя, покинуть класс на время их демонстрации.

Тем не менее, в адрес Пати и колледжа в целом стали поступать угрозы. Окончилось это убийством учителя, причем убийцу явно вели, снабдив автомобилем и оружием, а сам теракт был задуман как акция смертника. Так, вместо того, чтобы быстро скрыться, Анзоров после убийства Пати, разместил в твиттере фото отрезанной головы, сопроводив его обращением: "Во имя Аллаха, милостивого и милосердного… Макрону, вождю неверных. Я казнил одного из ваших адских псов, который осмелился принизить Мухаммеда…", после чего дождался полицейских и угрожал им, явно провоцируя. Кто вызвал полицейских – непонятно, но в Сети появилось видео, запечатлевшее ликвидацию Анзорова. Всё необходимое для создания образа мученика за веру оказалось налицо.

Сейчас французские правоохранительные органы трясут родню Анзорова и его знакомых, но, даже если цепочка заказчиков и будет частично раскрыта, это не решит проблемы в целом. Во Франции за последние пять лет жертвами исламского террора стали 250 человек.

Все официальные исламские организации, естественно, осудили теракт, и едва ли не поклялись, что более мирной религии, чем ислам, свет ещё не видывал. Но уже выяснено, что фетву с призывом убить Пати выпустил исламский проповедник, отец 13-летней школьницы, присутствовавшей на уроке.

Разбор ситуации: красный error

Обе истории противоположны по смыслу. Анзоров – исламский террорист, Зафар, несмотря на афганское происхождение, ментально и культурно скорее швед. Он не планировал терактов и виновен лишь в том, что робко, под псевдонимом, но все-таки позволил себе высказать собственное мнение, не во всем совпадающее с навязанным шведам стандартом.

О том, как должно реагировать здоровое общество на историю с Зафаром, сказано выше. А как здоровое общество должно реагировать на убийство 250 человек за пять лет по религиозным мотивам? Очевидно, правильной реакцией был бы запрет деструктивного культа, с предоставлением его адептам выбора между добровольным отказом, превентивным заключением до момента отказа либо лишением гражданства и высылкой из страны, а также с запретом на въезд во Францию, в том числе и в поисках убежища. Не лишним было бы и вооружить граждан, готовых оказать помощь властям. Вот, кстати, почему Пати, которому угрожали, не был вооружен? Не факт, что он отбился бы от Анзорова, который, скорее всего, был не один, но, по крайней мере, получил бы на это шанс. 

Всё это звучит дико? Да, конечно! Деградация европейской светской культуры, частью которой являемся и мы, зашла уже так далеко, что здоровая реакция на угрозу террора кажется абсурдной. Белые европейцы разучились жестко отвечать на деструктивные угрозы, и эту немочь пытаются выдать за демократию.

Исламский фанатизм ещё удается удерживать под контролем в Австралии, Новой Зеландии и Швейцарии. Но, во-первых, и там запреты на распространение мракобесия постепенно размываются. А во-вторых, и это главное, проблема не в исламе как таковом, а в утраченном европейцами понимании того, что не все культуры и образы жизни могут сосуществовать и поддерживать взаимно толерантную коммуникацию в рамках единого общества. Как следствие, жесткий апартеид относительно неподходящих культурных групп является для любого общества вопросом выживания. Однако он вступает в неразрешимое противоречие с идеологией мультикультурализма и трепетно взращиваемым у европейцев комплексом вины.

Примером такого рода стала трагическая гибель белой (да, колонизаторской, но также и цивилизаторской) Африки: Родезии, ставшей Зимбабве и ЮАР, которых поборники всеобщего и безумного равенства задавили санкциями. К слову, родезийский апартеид не носил даже явного расового характера. Речь шла об образовательных цензах, которые в значительной степени действительно совпадали с расовой границей. Но их несовпадение, когда оно случалось, никого не шокировало – это, во-первых, а во-вторых, уровень образования и жизни цветного населения мало-помалу рос. Причем скорость роста в основном ограничивалась способностью этого населения к усвоению новых знаний и форм поведения.

Что касается деградации, к которой ведет терпимость именно к исламскому фанатизму, то её иллюстрирует сравнение современного Ирана с Ираном 1960-х годов прошлого века. Но дело, повторяю, не в исламе. Любая попытка директивно ввести равенство заведомо неравных неизбежно ведет к ещё худшему неравенству. Примеров тому в истории есть десятки, включая все без исключения "социалистические" эксперименты прошлого века. Есть и откровенно забавные случаи. К примеру, афроамериканцы, облагодетельствованные переселением в Либерию после отмены рабства в США, воспроизвели у себя устройство рабовладельческого Юга: пользуясь технологическим преимуществом, они завоевали соседние племена негров, обратив их в рабов. Можно вспомнить и о том, что первый черный рабовладелец на американском Юге был бывшим рабом, освобожденным прогрессивным хозяином, и при этом владел белыми рабами.

Иными словами, эмансипированные маргиналы, попав в ситуацию, перевернутую в их пользу, неизменно воспроизводят угнетавшие их отношения почти что один-в-один, лишь заменив меритократию — охлократией. Если такая эмансипация принимает массовый характер, она порождает репрессии против образованных слоев населения и всеобщую деградацию. Именно к этому и толкает сегодня Запад сложившаяся там система многоаспектной борьбы за всеобщее, но крайне плохо продуманное равенство, выродившаяся в свою противоположность, и завернутая в фантик "левых взглядов". По сути, это ленинский большевизм в новом издании, в привязке не к экономическим классам, а к расам, гендеру, религии. Впрочем, в его основе во всех случаях лежит один и тот же антииндустриальный популистский протест, низовые участники которого тяготеют к понятному им родоплеменному строю, а продвинутые вожди – к феодализму.

Призывы к "толерантности", "мультикультурализму" и "равенству" в этом конфликте – оружие популистов, атакующих образованную часть общества, но никогда не обращающих его против себя. Их практика основана на противоположном — в первую очередь, на подавлении всякого инакомыслия, примером чего и стала история с Зафаром. Но понятие "левых" возникло на начальном этапе Великой французской революции, когда в Национальном собрании сторонники республиканской формы правления, то есть, демократии, сгруппировались в левой стороне зала. Что может быть демократического в насильственной унификации мыслей и мнений с опорой, фактически, на террор? Насколько позволительно называть прямых наследников большевиков, развязавших охоту на "нетолерантых" еретиков — "левыми"?

И, наконец, если идейную основу и опору таким, якобы левым, взглядам дает марксизм, уместно задаться и вопросом: в какой пропорции соотносятся в нём компиляции чужих удачных идей, собранных Марксом воедино, с преломлением этих идей в его личном, весьма консервативном восприятии. Впрочем, от марксизма, как такового, в идеологии современных типа-левых, мало что осталось.

Сейчас эти "левые" обсуждают в соцсетях опасность того, что смерть Пати "может стать золотой акцией для правых во всем мире". Что ж, с поправкой на путаницу, возникшую с понятиями "правых" и "левых", такой ход событий можно было бы только приветствовать. В особенности, если в основу переосмысления целей борьбы за гражданские свободы, как аргумент в пользу отказа от "позитивной дискриминации" социальных аутсайдеров, ляжет известное высказывание Николая Бердяева: "Свобода есть право на неравенство". Можно добавить сюда же и щепотку де Кюстина: "…коленопреклоненный раб грезит о мировом господстве, надеясь смыть с себя позорное клеймо отказа от всякой общественной и личной вольности".