Старики-нацисты. Что будет, когда умрет последний из них

Очередной суд над бывшим охранником нацистского концлагеря начался в Германии. Подсудимому Йозефу С. совсем скоро исполнится 101 год. Это рекорд, таких старых обвиняемых по делу о военных преступлениях мир еще не видел. Йозефа С. обвиняют в соучастии в убийстве 3518 узников концлагеря Заксенхаузен. По версии обвинения, он лично расстреливал советских военнопленных, а также загонял людей в газовые камеры.

Все будет обставлено строго, но гуманно. Подсудимого будут доставлять в суд в инвалидной коляске, а судебные заседания продлятся не более 2,5 часов в день, сообразно состоянию его здоровья. Адвокат Йозефа С. уже заявил, что его клиент не станет делать заявлений по существу обвинений, но расскажет о личных обстоятельствах, приведших его к нацистам. Процесс планируется продолжить до января 2022 года. На время слушаний Йозеф С. останется на свободе, но и в случае обвинительного приговора он, скорее всего, не попадет за решетку — просто ввиду возраста.

Формально все верно: военные преступления не предполагают срока давности. Тем не менее, суд на Йозефом С. не порождает чувства торжества справедливости, а инвалидная коляска навевает ассоциации с его тезкой Йозефом Швейком, влекомым пани Мюллеровой навстречу разверзшейся перед ними Бездне бюрократического идиотизма.

Судебный спектакль

Даже допустив, что Йозеф С. в свои 101 год находится в твердом уме и не утратил память, суд за преступления, совершенные 80 лет назад, производит странное впечатление. Ни о каком торжестве справедливости речь тут, безусловно, не идет.

 Во-первых, уже то, что преступник — если он будет признан таковым — 80 лет (на год больше средней продолжительности жизни мужчин в Германии) избегал суда, в то время как его жертвы уже 80 лет как мертвы, рубит тему справедливости на корню.

Во-вторых, в связи с возрастом подсудимого есть большие сомнения в его способности адекватно воспринять происходящее и дать самостоятельную, а не навязанную извне, оценку своим действиям: осудить их, признав вину либо, напротив, твердо настаивать на своей невиновности или даже правоте. Немного чести в том, чтобы судить беспомощного старика, неспособного сопротивляться давлению.

Вот, к слову, а как развивался бы процесс, столкнись судьи с крепким орешком, не утратившим гибкости мышления и силы воли? Запугать человека, разменявшего вторую сотню, трудно, так что все козыри были бы на руках у подсудимого. Любая из трех возможных линий поведения: твердое отрицание причастности к непосредственным преступлениям – "это не я"; промежуточная позиция "я такая же жертва нацизма, как и те, кто погиб 80 лет назад", либо жесткое "мы все делали правильно, а вы – шуты, и суд ваш – фарс", стала бы для судей большой проблемой. Можно было бы, конечно заткнуть подсудимому и его адвокату рты и все решить волевым способом, но только ценой морального разгрома. Не поддавшись давлению, подсудимый мог бы найти массу уязвимых мест в типовой схеме, по которой происходит осуждение нацистских преступлений.

В-третьих, откуда обвинение черпает доказательную базу? Почему именно 3518 жертв, а не 3517, или 3520, или любое другое их число? Обвинение располагает свидетельствами и документами по каждому из 3518 погибших поименно и способно надежно привязать их гибель к подсудимому? Но ведь с юридической точки зрения "загонять в газовую камеру" еще не значит "убивать". Как провести границу, по одну сторону которой уже преступники, а по другую еще нет? По периметру лагеря? А что будем делать с теми, кто производил "Циклон-Б", развешивал его по банкам, складировал, транспортировал, писал инструкции по применению и контролировал расход?

Осудить нацизм в целом и всех, кто был хоть как-то причастен к его преступлениям? Но Третий Рейх уже признан преступным, а его главари осуждены на Нюрнбергском процессе. Да, процесс был позорно компромиссным, но тем не менее, основные преступные организации и их организаторы были признаны виновными. Но выловить всех виновных до единого в ситуации огосударствливания преступного сообщества не представляется возможным.

Можно, конечно признать преступниками всех немцев, живших в Германии и на территориях, подконтрольных Третьему Рейху, которым на момент его падения исполнилось, скажем, 15 лет, считая это за рубеж наступления уголовной ответственности. Тем, кто твердо находился в оппозиции к нацизму, можно при этом предоставить возможность персональной апелляции. Но такие предложения сильно запоздали, к тому же они уже звучали в 1945-м и были сочтены нерациональными. Да и принцип коллективной уголовной ответственности — признак тоталитаризма. А на моральном уровне они были, до некоторой степени, реализованы, вылившись в острый конфликт поколений, который, в свою очередь, привел к ряду кризисных явлений в современной Германии. И даже такая, сравнительно мягкая, реализация коллективной ответственности дала неважные результаты, когда издержки перекрыли плюсы.

Что остается? Если говорить о разумной/ рациональной позиции, то, очевидно, пора подвести черту и объявить о прекращении подобных процессов за давностью произошедшего. Признать, что абсолютная справедливость недостижима, к тому же, за давностью лет, возрастает риск обвинить невиновного. Тех, кто избежал наказания, следует оставить наедине с их совестью, если она у них есть — и в этом случае другого суда им уже просто не требуется. А если совести нет, то никакой суд, в силу возраста подсудимых, близкого к столетней отметке; обветшавшей от времени доказательной базы и общей беззубости европейского правосудия, обменявшего бескомпромиссное повешение негодяев на гуманное осуждение с упором на призыв к раскаянию (не обсуждаю, хорошо это, или плохо, но это так), ничего поправить уже не сможет.

В-четвертых, суммируя сказанное: такие процессы сегодня дискредитируют саму идею правосудия. Это уже не уголовный суд, задача которого — установление реальной вины подсудимого. И даже не моральное разбирательство мотивов его поступков, и их осуждение, либо оправдание. Суд, если это суд, а не постановка, предполагает соревнование сторон и возможность оправдательного приговора. А то, что вы видим, — это именно постановка, с заранее известным исходом, и с виновным, назначенным по анкете. Ничего кроме отвращения, а следом и сочувствия к "подсудимому", которого заживо перемалывают бюрократические жернова, не интересуясь его реальной виновностью в принципе, такой "суд" вызвать не может.

О постановочном характере процесса над Йозефом С. свидетельствует и оговоренный заранее срок его проведения – до января будущего года. Как это можно планировать, если речь идет о реальном, соревновательном судебном процессе?

Кому это нужно

Тем не менее, фарсовые процессы над престарелыми нацистами – не главарями, не идеологами, а самыми мелкими винтиками нацистской машины, лишенными, по большому счету, собственной воли на момент совершения инкриминируемых им поступков, организуются снова и снова. И можно ожидать, что рекорд возраста подсудимого в 101 год еще будет побит. С технической стороны для этого нет препятствий. Но какой в этом смысл?

Смысл легко обнаруживается, если обратиться к Нюрнбергскому процессу – прецедентной и правовой основе осуждения нацизма, на который неизбежно ссылаются все последующие процессы над нацистскими преступниками.

Нюрнбергский процесс, как уже было сказано, был, по сути, отчасти компромиссной сделкой, отчасти судебным фарсом, позволившим уйти в тень большинству нацистских сообщников. В сотрудничестве с нацистами и в причастности к Холокосту, а также к массовому уничтожению миллионов людей других национальностей, в той или иной степени оказалась причастна вся верхушка мировой политической элиты. Чтобы увести этот факт в тень, преступления нацистов, а с ними и круг преступников нужно было локализовать, и эта локализация, а также ее маскировка юридической казуистикой стали главным смыслом Нюрнбергского процесса.

Вся подготовка к нему, по сути, свелась к ряду сделок, по результатам которых их участники получили компенсации, пропорциональные их реальному влиянию, а "справедливое возмездие" было только ширмой.

• СССР, совершивший не меньшие, а, по числу жертв, вероятно, и большие военные преступления, чем гитлеровская Германия, расплатился людскими ресурсами и вошел в число стран-победителей – и обвинителей. Его военные преступления частью были замолчаны, частью списаны на побежденных. Кроме того, СССР получил карт-бланш на колонизацию всей Восточной Европы, с бесчисленными преступлениями и миллионными жертвами.
• Экономическая элита побежденной Германии, тесно связанная с мировой экономической элитой, была практически полностью выведена из круга обвиняемых. Эта же операция была проделана и с немецкой научной элитой. Япония вообще была выведена за пределы понятия "нацизм". Бенефициарами при этом выступили в основном Британия и США, а СССР получил свою долю в виде части научных разработок и увода в тень скользких тем по экономическому и военному сотрудничеству с Третьим Рейхом в предвоенный и начальный военный период.
• Лидеров наиболее влиятельных еврейских организаций вынудили пойти на компромисс: в обмен на безоговорочное официальное признание евреев народом, наиболее пострадавшим в ходе Второй мировой, со всеми вытекавшими из этого экономическими и политическими преференциями, согласиться на молчание о прямом соучастии в Холокосте политических элит большинства стран Запада, а также стран, вошедших впоследствии в Антигитлеровскую коалицию. В итоге, этот неприятный вопрос размазали и заболтали, а в тех случаях, когда скрыть вину было невозможно, списали на отдельные фигуры, которые и принесли в жертву. Однако побочным эффектом этих соглашений стало замалчивание жертв, понесенных другими народами — притом как от гитлеровского, так и от советского режимов. Кроме того, тема европейского антисемитизма — позорная, но не тождественная теме нацизма (что можно продемонстрировать силлогизмом "все нацисты — антисемиты, но не все антисемиты — нацисты"), была стигматизирована прямой привязкой к Холокосту. Это, среди прочего, дало целую пачку козырей в руки советской пропаганде, боровшейся с освободительными движениями на оккупированных СССР территориях (впрочем, границы советской оккупации – вообще отдельная и очень непростая тема).
• Наконец, Нюрнбергский процесс прикрыл и тот факт, что большая часть европейских политических элит была не против ремейка Священной Римской Империи с центром в Берлине, и готова была обсуждать свое место в этом проекте, торгуясь за выгодные условия. Ироничная фраза Кейтеля в сторону французской делегации "А что, эти нас тоже победили?" касалась не только разгрома Франции в 1940-м, но и дальнейшего сотрудничества французов с немцами. Напомню, что слово "коллаборация" было введено в оборот маршалом Петеном, и не подразумевало чего-то плохого. А примерно треть вооружений Третьего Рейха была произведена на заводах Чехословакии, сдавшейся Германии без сопротивления. Рота Карела Павлика была единственным на всю страну исключением, а чешские рабочие, вооружавшие армию Гитлера, страдали, в основном, от избытка оплаченных сверхурочных часов, по причине повышенного спроса на их изделия. 

Все перечисленное – только верхушка сложного узла компромиссов, которые были прикрыты и легитимированы Нюрнбергским процессом. Это никоим образом не означает, что нацистские преступники, осужденные в Нюрнберге, были осуждены несправедливо. Но эта справедливость, во-первых, имела малый радиус действия и фактически списала преступления многих на искусственно ограниченный круг лиц. А, во-вторых, она была лишь побочным эффектом теневых договоренностей, имевших в этой сделке наивысший приоритет, и была подстроена под них. Ни о каком объективном и справедливом суде не могло при этом быть и речи.

Надо, впрочем, признать, что это во многом был вынужденный компромисс – и что, во многом он оправдал себя. Терапевтическое лечение дало лучший эффект, чем могла бы дать прямолинейная социальная хирургия – впрочем, такая хирургия вообще была неосуществима по множеству причин. Но в этом ряду есть исключение, сводящее на нет значительную часть плюсов. Советский Союз, некогда послуживший плодородной почвой, на которой расцвел немецкий нацизм, стал, по факту, и идейным наследником Третьего Рейха. Окончательное укоренение нацизма на русской почве и институализация уже именно русского нацизма произошли в течение 10-15 лет после распада СССР, на фоне утраты оккупированных территорий и воспаленного национального самолюбия, что, в общем, повторило события в Германии времен Интербеллума. И, хотя экономическая и культурная природа германского и российского нацизма немного различны, современная Россия менее, чем кто-либо еще, заинтересована в честной ревизии выводов Нюрнбергского трибунала, поскольку перспективы такой ревизии для Москвы крайне неблагоприятны.

Впрочем, и на Западе предпочли бы не копаться в этом периоде прошлого – очень уж неприятные скелеты могут при этом быть выставлены на всеобщее обозрение. Вместе с тем, с годами половинчатая ущербность Нюрнберга становится все очевиднее, а его ревизия (не надо, следом за российской пропагандой, смешивать это понятие с оправданием нацизма) – все настоятельнее необходима, притом отнюдь не в исторических целях. Честная ревизия Нюрнберга нужна, прежде всего, для адекватного восприятия современных процессов в Европе и мире.   

Что же можно противопоставить возрастающей необходимости в такой ревизии? Только одно: иррациональную истерию в кафкианском духе, используемую для заражения европейского общества или, по меньшей мере, значительной его части. Именно такая истерия и запускается при помощи процессов над "нацистами 100+".

Но что будет, когда умрет последний нацист? Не взбредет ли кому-то в голову решать проблему их вымирания путем клонирования ускользнувших от суда покойников и моделирования их сознания с помощью ИИ? Ведь процессы должны продолжаться!