Сколько апокалипсисов должны пережить (черт бы их побрал). Литературные антиутопии времен полномасштабной войны

В стендапе Джими Кара есть момент, когда он спрашивает зал: "Кто считает, что мы слишком остро среагировали на угрозу Covid-19 и приняли уж слишком жестокие меры безопасности?", зал в ответ взрывается: "Да! Я! Да!". Тогда комик спокойно подытоживает: "Так считает большинство тех, кто уцелел". И какая же тихо-тихо-тишина длится в зале несколько секунд после этого. А это ведь всего четыре года с начала пандемии прошло. Страх — физиологическая реакция (ты ее контролируешь или нет), а вот что именно построят на страхе — то уже будет моральной реакцией (принимаешь ты ее или нет). Сразу после того, как сообщества переживают колоссальные кризисы типа пандемий или масштабных войн, культура начинает осмысливать пережитый страх как моральную реакцию. 

Есть жанр, которым стремительно прирастает литература, когда людям вне литературы очень-очень плохо. Антиутопии, в широком смысле антиутопии — футорологические книжки, которые моделируют депрессивное будущее, всякая разная постапокалиптика тут же. Несмотря на то, что формально они являются книгами о будущем, такие произведения всегда пишутся, исходя из текущего момента. История будущего становится эстетическим режимом настоящего момента. Антиутопии — прежде всего диагноз, уже за тем предупреждение, опомнитесь, мол, люди добрые. Поскольку следует не путать способность предвидеть последствия со способностью контролировать процесс (Кассандра подробнее здесь объяснит). 

Антиутопии всегда работают с социальными страхами. Они обдумывают то, что пугает нас здесь и сейчас и что может стать рычагом влияния на нас как на сообщество. 

С началом полномасштабной войны именно в этом жанре у нас появлялись реально интересные книги, еще и как-то неожиданно много таких книг, по меньшей мере полтора десятка (не все достойны упоминания, вот не все и вспомню). Экологические катастрофы, технологические кризисы, техногенные катастрофы, мировые войны и их последствия в виде мощных диктатур, демографические кризисы — это бинго антиутопий. Наши авторы за последние два года собрали это бинго, но именно последнее звено — демографический кризис — оказалось в центре. В наших антиутопиях времен большой войны обдумывают сокращение населения и таким образом пытаются овладеть страхом и самому перестать существовать… Насколько удачно овладевают? А вот на это и предлагаю посмотреть. 

2026 год. Вероника Волынская, "Экзистенция" (Феникс, 2023)

Тит — копирайтер, работает из дома, из которого почти не выходит, да и опасно шастать наружу. Добровольная самоизоляция спасает жизнь. Зима в этом году началась в сентябре, сейчас заходит на весну, а на улице мороз за сорок. Все чаще фиксируют случаи нападения диких зверей на людей, а то, говорят, уже и люди начали друг друга кусать, просто в магазинах, в метро, в бусах — кусают и передают друг другу новую разновидность бешенства. Тит чатится с работодателями, с родителями на юге страны, встречается с девушкой, в которую заочно влюблен, она живет на окраине города и при нормальных условиях до нее — час общественным транспортом. Поговаривают, что тайное правительство задействовало биологическое оружие. Бояться оружия массового поражения уже научены: резкое падение температуры стало следствием нового климатического оружия. Тот взрыв прекратил ведущуюся войну, но начал тотальную зиму и пандемию бешенства.

Так проходят дни уцелевшего в постапокалиптическом мире. Ночи его еще страшнее. Один, один, одинокий и ад вокруг. Мир вроде "Я — легенда", где все заражены, кроме единиц пока живых, которых ждет скорое превращение. И в центре — человек с иммунитетом, который физически не может, пока не может, стать зомби, но и уже не живет как человек. Между днями юного Тита и ночами последнего уцелевшего — расстояние в пару лет, наверное.

Тита во снах посещают мертвые философы, с которым он обсуждает смысл бытия. Под окном ходит жаждущий крови зомби, за окном минус 40, а ты позарез должен понять, зачем ты живешь, да? Остроумно. Три состояния Тита в "Экзистенции": день, ночь и сон коррелируют с тремя способами существования: выживание, жизнь, бытие. От добровольной изоляции к экзистенциальному одиночеству, а затем — к тотальному одиночеству. Когда определил, что смысл бытия — в сосуществовании с другими, а другие аккурат и не существуют. 

2027-е годы. Мила Смолярова, "Где я все потерял" (в книге "Перед глазами", Темпора, 2022)

Сивашское море. Джанкой ушел под воду. Херсонщина давно затонула. Да где-то и родное Ивану село Крымка. Вода в море нынче ярко розовая. Иван — старший мужчина, он последнее поколение, которое помнит юг еще до катастрофы, которому еще что-то говорят названия Джанкой и Херсон. Он — также один из первых, к кому прикоснулись русалки. Русалки появились вскоре после катастрофы. Их прикосновение дарит безумное удовольствие и показывает реципиентам картинки из их будущего. Секс и страх. В видениях тех ничего приятного не происходит: люди в реальном времени переживают самые травматичные опыты, которых не смогут избежать в будущем. Так случилось и с Иваном. Теперь он возит к русалкам туристов и каждого предупреждает не лезть в воду. Не слышат деда.

Тогда продолжалась пандемия коронавируса. Тогда была война. Вдруг началось землетрясение в 11 баллов, потом произошли масштабные наводнения. Русалки в официальной прессе назывались "продуктами полураспада", предполагают, что произошла химическая утечка с какого-то военного объекта, в русалок превратились люди из городов-деревень, которые затопило зараженное море. Сразу после Южной Трагедии евросообщество вмешалось и прекратило войну на юге.

Южная Трагедия для юных туристов, да и для Ивана тоже, уже стала давно прошлым. Хотя на самом деле прошло всего восемь лет (собственно, как от оккупации Крыма тогда, когда книга вышла). Они там загадают, что сейчас ровно сто лет со дня большого крымского землетрясения (а было оно в 1927-м), они скажут, что трагедия совпала во времени с Covid-19; и они все при этом ведут себя так, будто прошло лет сорок, сменились как минимум две генерации, измельчали горы и обмелели реки. Смолярова пишет историю о посттравматическом забывании. В этом мире повреждена историческая память, людям нужны русалки, агенты памяти, чтобы стимулировать способность вместе(!) помнить болезненные события.

2036 год. Валентин Поспелов, "Стокгольм. Книга 1" (Темпора, 2022)

Заснежило. Накануне Рождества в столице Украины — в мегаполисе, ничем не отличающемся от восточноевропейских крупных городов, взявших радикальный курс на ЕС и превратившихся в вотчину нескольких крупных корпораций — так вот, в Киеве начинается военный переворот. Вводится военное положение, на сторону армии переходит судебная ветвь власти, силовые структуры, начинают действовать в пользу нового режима террористические организации и религиозные фанатики. На улицах людей убивают другие люди и неизвестно откуда взявшиеся мутанты-упыри.

2000-е в Украине прошли сыто и счастливо, выросло беспомощное поколение эпохи экономического подъема. Конец 2020-х обозначился рядом социальных потрясений и военных конфликтов (какая-то революция на Майдане здесь была, но это была не Революция Достоинства и не Оранжевая перед тем, война здесь была, но это было не АТО, было военное столкновение в Крыму с кем-то). Победа в войне в 2020-х привела к формированию военного правительства, оно было свергнуто, за тем сфальсифицировали президентские выборы, победил Гончар, связанный с крупным бизнесом, продолжается олигархат и медленно превращается в диктатуру. На переворот в Украине давно ожидали… Вот только революции начались одновременно чуть ли не во всех европейских мегаполисах.

Мирослава — оппозиционная журналистка, потом случился скандал с непроверенным источником, нервный срыв, медикаментозная зависимость и потеря репутации. Мирославе вдруг предложили сделать интервью с Комендантом Ло — человеком, возглавляющим террористов, которые захватили и удерживают здание "Прометей", не озвучивая при этом своих требований. Сейчас Мирослава у Ло в заложниках (viva стокгольмский синдром, Мирослава играет историю Патти Херст.

Тот переворот в Киеве Поспелова следовало бы назвать Революцией троллей. Фанатиков от троллей на первый взгляд отличить невозможно, диагностируют их только по контексту. А что в контексте? Политика идет вслед за деньгами. Журналистика идет за политикой. А на улице идет снег.

2040 год. Дмитрий Скочко, "Мусор. Харьковский детектив во времена постапокалипсиса" (Вихола, 2023)

Только завершилась пандемия Covid-19, как в 2022-м началась большая война, впрочем, к 2025-му году украинские войска вернули себе Донбасс, а о короне и думать забыли. В том же году произошла серия природных катастроф. Извержения вулканов, мощные землетрясения — одновременно по всей планете, от того детонировали ядерные боеголовки во всех странах. Теперь: небо затянуло черным смогом, качество воздуха очень низкое, люди умирают от легочных инфекций, солнечного света нет, электричество час в сутки еще поставляют чудом и ненадолго уцелевшие станции, зимой с неба падает черная сажа, которая выжигает легкие и кожу. Харьков — один из худших городов для жизни. Правовая система бездействует, рынок органов процветает, город заполонили гигантские крысы-людоеды. Самая большая проблема городов — утилизация мусора, он теперь повсюду.

Рождаются дети, которые не знают другой жизни. Некоторая часть горожан ушла жить под землю в метро, где организовала закрытые секты и тоже рожают детей. "Кто первый адаптируется — тот и уцелеет". С этой репликой приходит в роман Владислав — здешний визионер, работающий в мусорном бизнесе. Большинство уцелевших после катастрофы уверены, что они прошли пик кризиса, но на самом деле это не так. Экология разрушается по экспоненту, впереди очередная напасть, скорее всего, уже финальная. Кстати, Влад пропал. Разыскать его нанимают Лину, эко-активистку, журналистку.

"Мусор" — об адаптивности. Адаптация предполагает накопление информации, которая впоследствии помогает организмам и сообществам выйти на следующий уровень. Уцелевшие после катастроф изо всех сил приспосабливаются к новой жизни, накапливая опыты выживания. Планета, накапливающая яды в своих недрах, тоже готова выйти на качественно новый уровень, на котором, вероятно, людям с их историями самоспасения места уже не будет.   

2141 год. Макс Кидрук, "Новые темные века. Книга 1: Колония " (Бородатый Тамарин, 2023)

Земля пережила серию экологических катастроф, несколько пандемий, последняя из которых — клодис, нечто похожее на холеру и тиф одновременно. Пандемии все еще представляют угрозу, ведь человеческие тела привыкают к новым антибиотикам быстрее, чем те изобретают. А химическая промышленность рулит: проблему мирового голода решили синтетической пищей, с Марса притарабанили вещество, которое продлевает жизнь на века. Но вот-вот начнется очередная эпидемия, болезнь поражает беременных женщин, некоторые младенцы выживают и неясно, что из них вырастет. Вокруг планеты как раз фиксируют серию нейтринных вспышек, вероятно, с ними связана эта болезнь.

Температура на планете выросла, большая ее часть теперь — пустыня, жить там нельзя. Политическая карта мира изрезана вдоль и поперек, чаще пандемии на Земле бывают разве что мировые войны (очередная линия фронта проходит по Харькову). Земля перенаселена. Уже и на Марсе живут более 100 тыс. землян: приглашали переселенцев-специалистов, они сформировали крепкие кланы прежде всего фермеров, один из самых мощных кланов составляют выходцы из Украины. Кланы между собой враждуют. Но родились и дети, их треть от всего населения, первая генерация марсиан, старшему сейчас 30 лет, у марсиан нарастает конфликт с колонизаторами.

В обоих мирах "Колонии" — на Земле и на Марсе — есть насущная и чуть ли не этическая потребность сократить избыток населения. Так в конце концов и происходит. На Земле есть непостижимая аномалия с бомбардировкой нейтрино и пандемией. На Земле продолжаются войны. На Марсе есть автохтоны, которые не имеют доступа к земному образованию, они получают базовые знания и в будущем станут неквалифицированной рабочей силой. И начинаются голодные бунты: марсиане вооружаются против колонизаторов. Миру не хватает ресурсов — технологий, лекарств, чистой пищи? Значит, надо сократить число потребителей. Ну, логично же?

13 лет по первой Вспышке, примерно 2144-й. Светлана Тараторина, "Дом соли" (Виват, 2023)

Под нашествием захватчиков Большая Земля стремительно потеряла независимость и государственность, а вот полуостров Киммерик еще долго после этого оказывал сопротивление. Старшие Братья, фатантики Двобога, пришедшие на остров, куда их не звали, подавляли сопротивление той группировки, которая впоследствии станет Армией чудовищ из Дешта. Первая Вспышка изменила расклад сил.

Ученый, известный под именем Мамай — полупарализованный ребенок, из которого лабораторными методами вырастили ницшеанского сверхчеловека — применил новое оружие. Последствиями Вспышек стали соляные бури и мутации живой природы. Искаженных теперь зовут засоленными. Есть люди, чьи тела сопротивляются мутациям, но таких крайне мало. Группа военных, попавших в эпицентр вспышки, превратилась в биомассу, теперь из нее клонируют что-то вроде суперсолдат. Техника в Деште не работает, технологии базируются на магии и частично на биотехнике, скажем, легче в мозг вживить моллюска-телепата, чем дозвониться. Киммерик окружает соляной купол, он полностью отрезан от материка. Великая война на острове закончилась, перешла в войну племен, и каждый игрок в ней мечтает об оружии Мамая.

То оружие называют Колыбелью и связывают его с пробуждением хтонических богов, которые до недавнего времени были забыты. Источником вспышек, мол, является золотая колыбель, активированная богиней, которая заселилась в тело смертной и уснула там. Все возможно. В конце концов, та ядовитая соль — суер — является в том числе и мощным галлюциногеном, который используют в религиозных ритуалах. С крейсера Старших братьев в Дешт направляют воина Талавира, который из-за Вспышки потерял память. Среди засоленных он находит Ма, которая когда-то сбежала от Братьев и родила втайне в Деште ребенка. Ее сын неизменный, на него не влияют соли, так же неизменны и девочка Черная Корова, которую должны вот-вот пожертвовать богине. Малыши неизменные убегают из деревни в компании своего приятеля-лиса, а впоследствии к ним присоединится и Талавир. У них есть одна на всех миссия — найти Колыбель. Они слышат богов.  

Середина 2170-х. Кристина Козловская, "Изгнанники" (Гравитация, 2023)

Первая сцена романа, будто репортаж из Новых Санжаров зимой 2020-го. Автобус полон людей, вокруг него толпа, готовая каминовать потенциальный источник потенциальной опасности. А впрочем, в этом мире от пандемии короны прошло минимум три генерации. Теперь разъяренная толпа состоит из людей в костюмах биологической защиты, а в автобусе сидят те, кто отказывается носить маски, вакцинироваться — отступники сидят, не позволяющие ущемлять свои права и свободы. Общественный договор? Нет, не слышали.

В этом мире томится журналист. Ему предлагают снять репортаж из поселений "дикарей". Там его ждет первый незащищенный секс. Он теперь диссидент. Вторая героиня уже знает, что такое "натуральная" любовь. Влюбилась в психически больного человека и теперь с этим возится. У нее есть секрет: она любит прикасаться к разным вещам на улице без рукавичек. Она тоже отступница.

Когда-то пандемия приучила людей носить маски, за тем в ход пошли костюмы биологической защиты, наконец неодобрительным и незаконным стало обнажать малейший участок тела на людях, для этого есть дома, куда пускают только очень интимных друзей. А таких немного. Романтические чувства в этом мире ослаблены, женятся, выбирая по анкетам партнеров из списков фертильных лиц, вместе супруги не живут. Дело в том, что в новом мире у людей ослаблено обоняние, создали даже целую индустрию искусственных запахов для тех, кто ностальгирует, а вот с естественными раздражителями — беда. Тела не чувствуют и феромонов, поэтому и привязанности к другому человеку не возникает.

В основу мира "Отступников" положена древняя ошибочная медицинская теория миазмов, что он даже остроумным становится. Все болячки мы якобы вдыхаем с таинственными началами, содержащимися в не менее таинственных ядовитых испарениях. Доказательная медицина? Нет, не знаем.