Шокирующая откровенность. Почему мемуары Мишель Обамы стали бестселлером еще до написания
"Она сказала, что такое бывает у каждой женщины... Я поинтересовалась: "Что, даже у английской королевы? Да, - ответила мама. - Даже у королевы".
Конни Уиллис
Книга Мишель Обамы "Становление" еще не дошла до украинских полок, но уже обсуждается. Кто-то прочитал в оригинале, кто-то поинтересовался цитатами. И то сказать: книга экс-первой леди - нечто необычное. Президенты, бывало, писали мемуары и автобиографии, но леди до сих пор загадочно отмалчивались. Собственно, если и было от кого ждать нарушения этого молчания, - то именно от Мишель.
И книга, разумеется, обречена на успех. Она была обречена на него еще до того, как была написана. Книги об успехе - писк читательской моды. Моды стабильной, непреходящей - не сходящая по сей день с прилавков книга "Думай и богатей" Хилла была написана в 1937-м, а годом раньше - в 1936-м - Дейл Карнеги написал бестселлер "Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей". Ну и дальше, как по нотам: "Богатый папа, бедный папа", "Побег из зоны комфорта", "Давид против Голиафа", а если и это не помогло, то "Подсознание может все".
Публика зачитывается, расхватывает с прилавков как горячие пирожки - хотя ни один из авторов не достиг в жизни никакого иного успеха, кроме писательского. Большинство книг про успех - просто чтиво. Их рецепты не работают в жизни, да большинству читателей и в голову не придет их применять. Успех - летучая субстанция, которая в разных жизненных обстоятельствах ведет себя по-разному. Поэтому те, кто действительно глубокого интересуется успехом, изучает его в естественной среде обитания - как он реализовался в жизни конкретных людей. Причем успех - это совсем не обязательно президентское кресло или заработанный миллиард. Жития святых или дневники подвижников - для кого-то тоже литература успеха. Не говоря уже о "Как выйти замуж за мужчину своей мечты" или "Французские дети не плюются едой".
В общем, если вы хотите что-то знать о реальном успехе, обратитесь к реальным биографиям. В тренде биографии и автобиографии, дневники, мемуары - вот где серьезные люди ищут ответ на вопрос, "как им это удалось". Едва ли не каждый год на прилавках появляется какой-нибудь несомненный биографический бестселлер. Издатели не ошибаются, когда берут в работу многостраничные биографии Илона Маска, Ричарда Брэнсона, Билла Клинтона, Деми Мур и, уж конечно, Мишель Обамы. Эти книги - бестселлеры, независимо от того, как они написаны и даже еще до того, как они написаны. Просто потому, что их герои - сами по себе бестселлеры. Или, если хотите, "бренды". Кстати, есть такая книга - "Преврати себя в бренд". Не покупайте. Приберегите деньги на Мишель.
Что важно для полного и безоговорочного успеха книги об успехе - откровенность. Ее, судя по критике, мы с лихвой получим от свежего бестселлера Мишель Обамы. Например, утверждают, что "еще никто не писал так откровенно о браке президентской пары". А есть еще первая любовь, первые столкновения с харассментом, переживания по поводу выкидыша и непременный персонаж настоящего бестселлера, психоаналитик.
Ах, эта мода на откровенность - мода эпохи веб2.0, когда книгам, чтобы соперничать на рынке внимания (и за кошельки) с соцсетями, Голливудом и ТВ, надо применять их же оружие, выходить с обнаженкой, да с такой, на какую "Инстаграм" не способен. Мало быть литературой успеха - ею завалены прилавки, - надо убедить публику в том, что история успеха совершенно искренняя. А рецепт, на самом деле, прост: наличие бытовых мелочей и пикантных подробностей, по возможности, хотя бы чуть-чуть шокирующих.
Впрочем, интересы бизнеса и интересы общества, к счастью, иногда совпадают.
Запрос на откровенность, на самом деле, никогда не пропадал - с тех пор как люди начали не только писать, но и читать. Но женская откровенность оказалась в поле пристального - и довольно искреннего - внимания лишь совсем недавно, когда монополия мужчин на творение образов и смыслов в культуре пошатнулась. Как, на самом деле, думают, чувствуют и говорят женщины - вот в чем был вопрос. И он возник не из воздуха, а из насущной капиталистической необходимости: женщины начали сами покупать себе книги. Теперь им нужны были новые образы, в которых они смогли бы увидеть себя. И не мужскими глазами, а глазами женщины, которая только и знает, как это бывает у девочек. Конечно, у нас были Джейн Остин и сестры Бронте. У нас были Франсуаза Саган и Вирджиния Вульф. Но все это - титаны и легенды. По-настоящему массовая женская книга - это "Дневник Бриджит Джонсон".
Разумеется, дневник. И нет ничего удивительного в том, что книжные прилавки в какой-то момент буквально затопили девчоночьи дневники - в те уже незапамятные времена, когда веб2.0 и его новая откровенность только начинали показываться публике.
Именно девчоночьи, потому что мальчики - так считалось - дневники не ведут. А если ведут, то вовсе не для того, чтобы их читали. А если чтобы читали, то только когда мальчики будут уже совсем-совсем взрослыми, а лучше - старыми, а совершенно идеально - мертвыми, и тогда мы, наконец, узнаем, что они думали на самом деле. "Багато зібралося: були сини народу, були сини України, були й просто сукіни сини". Это из дневников Довженко. Или, скажем, Нагибин - как он прошелся по Ахмадулиной! Ей, наверное, тоже было, что порассказать, но она писала стихи, а девчоночьих дневников в ее время не издавали. А даже когда издавали, то с такими купюрами, что Нагибину наверняка ничего не грозило.
Прорыв на рынок девчоночьих дневников был настоящей победой, даже с учетом того, что большинство этих книг - литературный мусор. До определенного времени почти все, что писали девочки, - это были школьные сочинения, письма и дневники, потому что путь в большую литературу - как и во что угодно другое большое - для девочек был слишком тернист, извилист, заканчивался зачастую тупиком и почти всегда подразумевал переход на мужские правила игры. И если в науке - соглашусь с Ричардом Докинзом - не бывает мужского и женского взгляда (тем более метода), то в литературе и искусстве он таки есть.
Девочки почти всегда пишут свои дневники именно для того, чтобы кто-то их прочитал. Это фактически письма. Жутко прекрасный дневник Анны Франк - настоящий девичий дневник - совершенно определенно имеет форму писем воображаемой подруге. Главная ценность таких дневников - именно в их откровенности. То, чего не скажешь никому другому, вообще не произнесешь вслух, вверяется бумаге. Не знаю, для чего ведут дневник мужчины, но женщины используют его в качестве собеседника и заводят от желания "поговорить об этом" - о том, о чем "не говорят". Татьяна разговаривала о любви не с сестрой Ольгой, не с мамой и даже не с Онегиным - ему она писала, а говорить не посмела, да он ей и не дал слова сказать, как и Пушкин не дал бы своей девушке-героине говорить "об этом" вслух. Но у Татьяны хотя бы была няня.
У Анны Франк была только Китти. Ей она поведала о том, что не стала бы обсуждать с другими обитателями убежища - о неудобстве с месячными. Представьте себе: вода баночками, беда с перевязочными материалами, но все равно хорошо, что пришли, значит, здорова. Не знаю, как на кого, а на меня эта иллюстрация подпольной жизни произвела колоссальное впечатление. Девочки поймут.
О "новой откровенности" заговорили совсем недавно, и, как правило, когда речь идет об откровенности именно женской. Были в литературе от древнейших времен весьма откровенные образчики, включая дневники и письма, которые публиковались, иногда вовсе без купюр, но это была мужская, дозволенная откровенность.
Женская откровенность до сих пор воспринимается, как особо непристойная. Достаточно вспомнить скандал вокруг рассказа, опубликованного в New-Yorker на фоне #metoo - о неудачном свидании. Ничего особенного, все как на обычном неудачном свидании, жеванном-пережеванном мировой литературой, но с маленькой поправочкой - от лица женщины, с ее точки зрения и с женской откровенностью. Достаточно, чтобы аудитория от негодования забрызгала экраны слюной.
Откровенность хорошо продается и хорошо продает. С точки зрения рынка обращение к женской откровенности закономерно - мужской обнаженкой уже никого не удивишь, а то еще и на обвинение в каком-нибудь сексизме-мачизме нарвешься. Но, кроме того, женское тело по-прежнему "продает", пускай и под иным соусом, - новая откровенность может возыметь социальный эффект.
Классическим, наверное, может считаться пример принятого во Франции в начале 1970-х "Манифеста 343-х" о декриминализации абортов. Обращение известных француженок к обществу и власти содержало в себе одну шокирующую фразу: "Мы все делали это". Что позволило Шарли Эбдо присоединиться к требованию в свойственной журналу неповторимой манере - карикатурой с подписью "От кого забеременели эти 343 шлюхи?", после чего манифест только так и называли - "Манифест 343 шлюх". Среди которых - Симона де Бовуар, Франсуаза Саган, Катрин Денев и другие звезды. Манифест спровоцировал волну подобных обращений и закон об абортах вскоре был отменен.
Аналогом такой социально значимой откровенности в наши дни стало движение #metoo. Это отчасти тоже отрывки из девичьих дневников.
Откровенность подобных дневников, написанных в виде мемуаров и автобиографий, литературных текстов и ответов на сетевые челленджи, - их главная ценность. Это не просто нарушение табу - не о табу речь, и вообще, не о морали. Это возможность больше не быть наедине со своими проблемами, не чувствовать себя запертой в гинекее и в собственном теле, как в тюрьме: рот на замок, руки поверх одеяла. Женская солидарность, как и женская дружба, до сих пор представляются чем-то вроде оксюморона. Увы, небеспочвенно. Если уж откровенность в тренде, то давайте откровенно: тысячелетия существования в условиях маскулинной культуры, в подчиненном положении, в роли объекта, зависимого от внешнего суждения, не способствовали формированию у женщин многих достойных качеств. Женщины в этой культуре, как правило, выступают в роли соперниц, а не подруг, и в число их восхваляемых черт не входила никакая другая преданность и готовность поддержать, кроме преданности своему мужчине и готовности поддержать именно его, ценой чего угодно, включая саму себя.
Новая откровенность - это возможность почувствовать хотя бы зачатки новой солидарности и поучаствовать в ней. Мы все делали это. Или наоборот: с нами со всеми это происходило.
