Прошлое мая. Как из борьбы рабочих родился День Капиталистического Труда
Первое мая 2020 года украинцы празднуют на продуктовых рынках, открывшихся после полутора месяцев карантина.
Продавайте, покупайте, только не митингуйте
Прилив энтузиазма ощущают все - и покупающие, и продающие, так что известный анекдот про покупку кур и слона для последующей распродажи ярко всплывает в памяти.
А вот традиционных первомайских митингов и шествий, по причинам того же карантина, увы, не будет. Это разумно, хотя возникает вопрос: почему торговать на социальном расстоянии можно, а собраться на митинг нельзя? И еще: по какому поводу митинг и что такое Первое мая вообще? Насколько можно говорить о его "традиционности"? Чем оно было, что праздновали, всегда ли одно и то же и всегда ли именно праздновали? Ведь, хотя первое мая и осталось дополнительным выходным, сегодня оно далеко уже не Первое, и его историю все успели подзабыть.
Взрыв на Сенной площади как повод к расправе
Первомай возник из рабочего движения XIX века, а ключевым требованием этого движения была взаимность обязательств рабочего и нанимателя, и ее регулирование законами, несоблюдение которых можно опротестовать в суде. Ничего подобного раньше не было: правила игры определяли наниматели, а поскольку они быстро научились договариваться друг с другом, это привело к их диктату и полному бесправию рабочих.
Продолжительность рабочего дня в 12 часов была гуманной нормой, в отдельных случаях доходя до 16 и даже 20 часов в сутки, да и во всем остальном рабочие, разобщенные, и не защищенные законом, отдававшим условия найма на волю стихии рынка, были бесправны. Когда эта стихия рынка не срабатывала в пользу нанимателя, он всегда мог, к примеру, нанять в качестве штрейкбрехеров работников частных силовых структур, заодно покошмарив самых неудобных для себя рабочих - тех, кто пытался организовать общее сопротивление произволу или постоянно действующую рабочую организацию. Незаконность давления легко преодолевалась покупкой полиции, судьи, свидетелей и присяжных, а затраты же отбивались впоследствии за счет самих рабочих, принужденных принять навязанные им условия. Всё это сильно напоминает сегодняшнюю Украину, хотя наше противостояние еще не достигло накала тех времен.
Наконец, в Австралии рабочие-каменщики сумели объединиться, объявить забастовку 21 апреля 1856 года, и добиться для себя, для квалифицированных каменщиков, 8-часового рабочего дня без потери в зарплате.
Три десятилетия спустя их пример вдохновил рабочие организации США и Канады, в то время по большей части возглавляемые анархистами, большинство из которых было эмигрантами из Германии. И 1 мая 1886 года, эти организации начали серию митингов, демонстраций и забастовок в крупных городах США, с требованием улучшить условия труда - и с разной степенью успеха.
Особенно жестким стало противостояние в Чикаго, где на одном из заводов уволили 1,5 тыс. бастующих рабочих. Через два дня на завод прибыли штрейкбрехеры, нанятые через агентство Пинкертона - частную силовую структуру, совмещавшую функции современных ЧОП и ЧВК, но с более широкими полномочиями - так, именно "пинкертоны" по контракту с федеральными властями, вели розыскные мероприятия на федеральном уровне.
Рабочие попытались не пропустить штрейкбрехеров на территорию завода, но были разогнаны полицией с применением оружия: четверых из них убили, а несколько десятков ранили. Возмущенные полицейским насилием, местные анархисты распространили листовки, призывающие к участию в митинге на Хеймаркет-сквер (попросту говоря, на Сенной площади), которая была одним из торговых центров города.
Вечером 4 мая на митинг собралось около 3 тыс. человек, но около 22 вечера пошел проливной дождь, и люди начали быстро расходиться. Толпа была спокойна, и мэр Чикаго, пришедший посмотреть на митинг, тоже ушел, не дожидаясь пока все разойдутся. Сразу после его ухода, в 22.30 на площадь, где еще оставалось около 600 человек, и выступали последние ораторы, вошел отряд полиции и потребовал ее очистить. Выступавший анархист Филден успел лишь сказать, что митинг носит мирный характер, и в этот момент из толпы кто-то, кого так и не удалось установить, бросил бомбу. Взрыв убил полицейского Матиаса Дегана и ранил шестерых его коллег. В ответ отряд стал наугад стрелять в толпу, причем, пострадали и другие полицейские, наблюдавшие за митингом с разных точек площади.
Всего погибло восемь и было ранено около 60 полицейских. Точное число погибших и раненых участников митинга осталось неизвестным: было убито на месте, по меньшей мере от 50 до 70 человек, а, ранено, вероятно, несколько сот.
Трагедия стала поводом для разгрома рабочих клубов и редакции газеты Arbeiter Zeitung, поддерживавшей бастующих и крайне раздражавшей власти. Были арестованы сотни "подозрительных лиц", которых, не церемонясь, просто пытали, добиваясь нужных показаний. Эти репрессии, которые, к слову, проводились без ордеров и нигде не фиксировались, продолжались два месяца, после чего в организации взрыва обвинили восьмерых анархистов, часть которых сотрудничала в Arbeiter Zeitung: Августа Списа, Альберта Парсонса, Адольфа Фишера, Джорджа Энгела, Луиса Лингга, Михаэля Шваба, Самуэля Филдена и Оскара Неебе. Шестеро из них, кроме Парсонса и Филдена, были немецкого происхождения. Пятеро - недавние иммигранты. Парсонс, уверенный в очевидности своей невиновности, узнав об обвинениях, выдвинутых против него, добровольно сдался властям.
Дело было сшито из ничего и разваливалось на глазах. Никого из обвиняемых, кроме Филдена, в момент взрыва на митинге не было. Главный свидетель, в конце концов, отказался от показаний, заявив, что оговорил арестованных под давлением полиции, а показания остальных свидетелей противоречили друг другу, либо были даны под явной угрозой включить их в число подсудимых. Никто из восьми арестованных своей вины не признавал, а прямых доказательств, свидетельствующих об их причастности к взрыву, не находилось. По сути, обвинение основывалось на голословной риторике, представлявшей рабочих активистов, анархистов и вообще всех левых, без разбора, психически больными людьми и агентами иностранных разведок; на раскачке антииммигрантских настроений, прежде всего, антинемецких, широко подхваченных прессой, и, наконец, на абсурдном доводе, что арестованные, будучи анархистами, и, имея, таким образом, склонность к бомбометанию, виновны уже потому, что не смогли предотвратить взрыв. Руководитель следственной бригады Майкл Шаак впоследствии даже выпустил книгу "Анархия и анархисты", в которой представил события мая 1886 в таком ключе.
Надо отметить, что доля выходцев из Германии в США составляет 17-20 % населения, это вторая по численности этническая группа после латиноамериканцев, и примерно вдвое большая, чем обладатели английских корней, включая ирландцев, а середина-конец XIX века были временем массовой эмиграции из Германии в США, так что вопрос о том, что пришлые немцы конкурируют с местными, отбивая рабочие места, стоял остро.
После такой обработки и судьи, и присяжные были заранее уверены в виновности обвиняемых. Семерых приговорили к повешению, а Неебе - к 15 годам тюрьмы. Позднее, после фиаско с ключевым свидетелем, Филдену и Швабу, обратившимся с прошением о помиловании, то есть, частично признавшими себя виновными, заменили повешение пожизненным заключением. Лингг пытался покончить с собой за день до казни, использовав переданный ему ртутный детонатор, но неудачно: был тяжело ранен, и агонизировал шесть часов. Списа, Парсонса, Фишера и Энгела повесили 11 ноября 1887 - это стало последней публичной казнью в США.
Усилия по реабилитации казненных и осужденных были продолжены и после казни, а память о несправедливых репрессиях способствовала консолидации и радикализации протестов. Так, события в Чикаго стали отправной точкой для возникновения международного профсоюза "Индустриальные рабочие мира", весьма боевой организации, сменившей куда более миролюбивых "Рыцарей Труда", и сыгравшей важную роль в развитии мирового профсоюзного движения.
В 1889 году первый съезд Второго Интернационала по предложению Американской Федерации Труда принял резолюцию, призывавшую всех рабочих мира к "великой международной демонстрации" 1 мая каждого года - в знак всеобщей солидарности, в поддержку требований 8-часового рабочего дня и в память о казненных по делу Хеймаркета, а также о других рабочих, убитых в ходе забастовок по всему миру. Первый Международный день трудящихся состоялся 1 мая 1890 года.
Что же до дела Хеймаркета, то ситуация по нему зашла в тупик: судебные органы упорно не желали пересматривать приговор, несправедливость которого была все более очевидна. Это вело к радикализации рабочих протестов, а возможности для апелляций были исчерпаны. В конце концов, 26 июня 1893 года, губернатор штата Иллинойс Джон Альтгельд помиловал оставшихся в живых троих осужденных.
Тем не менее, о полном восстановлении справедливости в деле Хеймаркет речь никогда не шла. В 1889 году на площади был поставлен памятник чикагским полицейским, который постоянно вандализировали (включая наезд сошедшим с рельсов трамваем, причем вагоновожатый публично заявил, что его раздражает этот истукан), - пока, наконец, не взорвали уже в куски в 1969-м. После этого памятник отлили заново, поставив круглосуточную охрану, что стоило больших денег, а помогло мало. В 1972 году его перенесли в вестибюль Центрального полицейского управления, но и это не решило проблему вандализма - у чикагских рабочих оказалась очень уж хорошая память. Наконец, в 1976-м памятник установили во дворе Чикагской полицейской академии, куда посторонним вход закрыт и где он стоит и поныне.
Свидетельства о фабрикации дела заболтали, утопив в бесчисленных версиях, а часть архивов сплавили с глаз долой, подарив ГДР, где они и сгинули бесследно. В итоге признание/непризнание справедливости приговора утратило актуальность и доказательность, став предметом безнадежных споров историков.
Ежегодное упоминание о неприятном для них деле Хеймаркета также не устраивало американские власти, и "День Труда" в США уже в 1894 году сдвинули на первый понедельник сентября, а в дальнейшем делали все возможное, чтобы о 1 мая вспоминали пореже, и не в связи с солидарностью рабочих. Но в остальном мире День солидарности и памяти о погибших борцах за права пролетариев, в целом, прижился.
Что было дальше
По мере того, как рабочие сплачивались в профсоюзы и учились давать отпор нанимателям, когда законными, а когда и не вполне законными, но зато эффективными методами, работодатели, прикинув возможные убытки, все чаще старались свести дело к мирным соглашениям. Это устраивало и рабочих, которые, в массе своей, совсем не желали сокрушать капитализм до основания, чтобы затем строить на его обломках неведомо что, а просто хотели достойной оплаты за свой труд и защиты закона. К этому все и пришло примерно за 60-70 лет после событий на Сенной.
Конечно, попытки разрушить солидарность наемных работников, оставив каждого из них один на один с нанимателем, временами случаются, и даже достигают порой некоторых успехов. Но, во-первых, за прошедший век в законы США вбито столько предохранителей, гарантирующих поддержание классового мира, пусть и холодного, что возвращение к произволу XIX века уже невозможно. А, во-вторых, нарастание давления усиливает сопротивление в ответ, так что правовые отношения между нанимателем и нанимаемым колеблются около точки равновесия.
Собственно, это и есть зрелый, устоявшийся капитализм, основанный на примате святости и неприкосновенности любой частой собственности, даже если это собственный труд. Гарантированная возможность торговать своим трудом по цене, дающей возможность достойно жить на зарплату и была тем, к чему стремились пролетарии эпохи раннего капитализма. И, когда это достигается, то пролетариат - плоть от плоти капиталистических отношений, способный существовать только внутри них, никаких революций уже не желает. Именно по этой причине их и не бывает в развитых странах.
На другом конце света
Тем временем, на другой стороне Земли группа теоретиков, далеких от практического труда, но жаждавших власти, выступила с альтернативной идеей. Вместо улучшения положения пролетариев в сложившейся системе отношений, они предложили смести с доски все фигуры, начав игру по новым правилам.
Особой популярностью в рабочей среде такие идеи не пользовались, причем чем выше была квалификация рабочих, тем меньшую поддержку они у них находили. Но в России, безграмотной, крестьянской, а, по случаю войны, еще и сильно люмпенизированной, этим теоретикам, обманывая всех, и раздавая неисполнимые обещания, удалось-таки прийти к власти, заменив законы собственным произволом и назвав это "диктатурой пролетариата", хотя пролетариат никакого отношения к ней не имел. А, поскольку обманутые ими вскоре стали бунтовать, то, чтобы удержаться у власти, теоретикам пришлось стать практиками террора, уничтожив уже не десятки, и не сотни, а миллионы тех, кто был не согласен с их диктатом.
Как это всегда бывает в России, банальный уголовный произвол обернули в яркую этикетку, назвав "социализмом" и, пообещав, что со временем он перейдет в "коммунизм", где у всех будет вдоволь всего, притом, на халяву. Мечта же о Великой Халяве просто не могла не увлечь миллионы люмпенов, доведенных к тому времени уже до окончательного бесправия и оскотинивания. Наших с вами ближайших предков, если что. По крайней мере, большинства из нас.
Понятно, что в такой замечательной стране, где кучка уголовников правила от имени Всего Народа и Абсолютной Истины, уничтожая народ, и насилуя здравый смысл, ни о каком пролетариате с его священным и неприкосновенным правом собственности на свой труд речь уже не шла. Выживших и не уехавших за границу промышленных рабочих, когда-то способных к объединению и совместной борьбе за свои права, которых в России, на старте событий 1917 года было, от силы, миллиона три, при 180-миллионном населении, вместе с остальным населением бывшей Российской Империи превратили в крепостных, а Первое мая - в один из ритуалов новой религии, изобретенной для поклонения советских крепостных их владельцам, ОПГ КПСС, удерживавшей власть.
Естественно, что помимо скучного ритуального бла-бла-бла, первое мая стало просто дополнительным выходным и поводом выпить на весенней природе. Это прекрасно описал Юз Алешковский в своей "Советской Пасхальной".
Наши дни
Итак, изначальная, пролетарская суть Первого мая была уничтожена большевиками, превратившими его в праздник в оруэлловском скотном дворе, а его новая, советская суть стала неактуальной после краха СССР. Впрочем, с последней все обстоит сложно. Бывшие рабы КПСС по сей день тоскуют по утерянному советскому раю, где жизнь была простой, ибо все решали за них, да и новая генерация политиков тоже была бы не прочь держать граждан в советской покорности, только пока не может этого достичь. Зато объединение наемных работников в профсоюзы - настоящие, а не подделки родом из СССР, и их выступления в защиту прав на справедливую продажу своего труда - худший кошмар всех постсоветских украинских властей. Так что на Первое мая они всегда смотрели косо, а с 2015 года первомайские митинги стали запрещать, опираясь на закон о декоммунизации. Формально это иной раз и верно, поскольку ностальгически-советская составляющая дает о себе знать, а в глазах многих граждан, слабо знающих историю, Первое мая - советский праздник. По сути же, более антисоветскую идею, чем борьбу наемных работников за свои права, трудно себе вообразить. Но в СССР, как и в Третьем Рейхе, любили присваивать себе чужие символы, извращая их.
К слову, нацисты, придя к власти в 1933 году, объявили первое мая выходным, и "Днем национального труда". И тут же запретили независимые профсоюзы, в точности как в СССР.
Возродится ли празднование Первого мая в Украине? Вопрос в том, в какой форме это может случиться. С откатом back in USSR - увы, возможно. Наш северный сосед предпринимает огромные усилия для советской реставрации, разложения Украины до состояния УССР и возвращения ее в Неосовок под управлением Москвы. За последний год Москва достигла на этом пути некоторых успехов - а мы сдали ей ряд важных позиций.
Если же говорить о возрождении изначального смысла Первого мая как Дня солидарности и борьбы за права наемных работников, то это может стать только следствием гражданской зрелости украинцев.
