Медведев в рясе. Как Кремль превращает патриарха Кирилла в нового "Димона"
Верховный суд России по требованию министерства юстиции признал экстремистской деятельность организации "Свидетели Иеговы" в России и запретил ей работать на территории страны.
Почему выбрали для показательной порки именно Свидетелей Иеговы, в общем, понять можно. Во-первых, их мало кто любит. Примечательно, что большинство материалов с критикой запрета деятельности этой организации начинается именно с такой фразы: "я не разделяю...", "я не поддерживаю...", "я не являюсь сторонником..." и даже прямо "я не люблю". Далее следует "но..." Возможно, эти фигуры речи призваны особо подчеркнуть то, что последует за этим "но", — нарушение прав "альтернативно верующих". Так вот, выбор пал на Свидетелей, потому что их никто не любит. По разным причинам — от доктринальных до сугубо личных. Во-вторых, именно СИ плохо укладываются в любой социально-политический пасьянс, кроме либерально-демократического. Внутренняя иерархия, авторитет, послушание и вовлеченность в этих общинах настолько велики, что делают эти группы и их адептов совершенно неуправляемыми извне. За что приРПЦшные сектоведы и внесли СИ в список "тоталитарных сект" — их внутренняя тотальность оказывается непреодолимым вызовом для любой "внешней" власти, включая тоталитарную.
Свидетели Иеговы с точки зрения власти — это конкурент. А с конкурентами у власти — у любой , кроме демократической — разговор короткий.
СИ не привыкать. Это деноминация с традициями. В частности, традициями гонений. Они отлично умеют жить, функционировать и оставаться миссионерски успешными в условиях нелегального положения. И, возможно, даже именно в таких условиях они и оказываются наиболее успешными, ведь большая часть их истории это именно история более-менее откровенных гонений. Так что можно предположить, что этим запретом российские власти бросили Братца Кролика в терновый куст.
Но эта расправа произвела тягостное впечатление на прочих религиозных "неформалов". Всколыхнулись даже вполне прижившиеся при власти протестанты. Вопрос, кто следующий, не сходит с уст. Все догадываются, что российской власти не то чтобы сильно мешали СИ. Почему же она так с ними поступила? Показательная порка? Чтобы видели, как легко можно буквально кого угодно обвинить в экстремизме и вышвырнуть из легального поля туда, где совершить подвиг мученичества ничего не стоит — тебе еще и помогут. Кто угодно может оказаться следующим. Пятидесятники, например. Или адвентисты. Можно по "Сектоведению" Дворкина гадать, как по И-Цзин, — на какую страничку выпадет, та секта и будет следующей.
Меня, сказать по правде, не удовлетворяет версия показательной расправы. И даже версия тоталитарной конкуренции за души все не исчерпывает. То есть, конечно, да: и порка, и конкуренция — все это имеет место быть. Но только ли? Мне кажется важным то, что в разговоре постоянно всплывает Александр Дворкин и "секта сектоведов", сложившаяся в РПЦ. Какое-то время Дворкин выглядел (и был) исследователем. Примерно в середине 90-х на фоне "культового взрыва", постигшего постатеистические общества, его труды были полезны хотя бы тем, что описывали (пускай и тенденциозно) культы и исповедания, о которых многие никогда и не слышали. Но когда культовое разнообразие устоялось, структурировалось, расползлось по нишам, это имя стало звучать все реже, поскольку на первый план вышла уже не столько информация о том, кто такие и чьих будут, сколько именно тенденциозность в оценке деятельности и характера сект. А когда несколько лет назад это имя снова зазвучало, Дворкин выглядел (и звучал) уже вполне фриком. Таким же как Залдостанов или Фролов.
И вот это имя снова муссируется в связи с пересмотром российского "культового рынка", снова взгляд спотыкается о слово "секта", и как-то само собой, резонансом возникает фамилия Дворкин. Думаю, этот резонанс не сам собой возникает. Дворкин — человек из структуры РПЦ. Его имя — маркер, указывающий якобы на "заказчика". На того, кому выгодно. И действительно, шишки не замедлили посыпаться на РПЦ: это, мол, Моспатриархия стоит за гонениями. Это ее заказ. Это они "устраняют конкурентов".
Эти эмоциональные фразы срываются с уст и кончиков пальцев вполне разумных людей, экспертов, которые прекрасно знают и понимают, что СИ вовсе не конкуренты РПЦ. Вряд ли ими были раньше. И вряд ли станут ими в обозримом будущем. СИ и руководство РПЦ в данный момент вообще существуют преимущественно в параллельных реальностях, почти не пересекаются и совершенно определенно не рвут последний кусок хлеба друг у друга изо рта. СИ вовсе не главная, не первая и даже не двадцать первая проблема РПЦ, чтобы нужно было принимать такие радикальные меры и принимать их прямо сейчас.
Но именно Моспатриархия должна была попасть в фокус внимания в связи с преследованием "духовных конкурентов". Именно РПЦ должна была попасть под огонь критики.
Этому поспособствовали имя Дворкина, указавшее на якобы "заказчика", эмоции экспертов и наблюдателей, подозревающих, что они могут оказаться "на очереди", но в большей степени — народные чаяния широких масс.
Что интересно — не только в этом случае, но всегда — совпадения: пик "дела СИ" совпал с "делом Исаакия". Антиклерикальный марш согласован с властями Питера под дружное "фу!" в ответ на запрет СИ. В обоих случаях в фокусе критики оказывается руководство РПЦ, якобы водящее государственными руками в своих интересах.
В этом пасьянсе руководство РПЦ интересным образом разделяет судьбу "Димона" — объекта непримиримой критики группы Навального и всех возмущенных властной коррупцией. Любопытно наблюдать за этим протестом и за довольно игрушечной реакцией кремлевской власти на антимедведевские выступления. Любопытно то, что выступления именно антимедведевские. Хотя ежу понятно, что Медведев в данном случае — эвфемизм, побочный эффект. Что не в нем корень всех коррупционных зол.
Просто то, другое, главное имя называть нельзя. Это мог бы подтвердить Литвиненко, если бы не глотнул полоний посреди Лондона. Или Немцов, если бы не поймал пулю в спину посреди Москвы.
Тот, кто хочет критиковать Кремль, не может сделать это прямо и непосредственно, назвав одно самое главное имя и тем самым очертив проблему четко и недвусмысленно. Двусмысленность — принципиальна.
Все возможно — демократия, критика власти, марши согласованные и несогласованные — только в рамках двусмысленности. Пока сами-знаете-кто не называется по имени. Пока выстрелы аккуратно ложатся как угодно близко, но только не в яблочко.
Можно обвинять Медведева в коррупции и требовать мер, расследований, отставки, публичной порки и головы на колу. Можно гневно вопрошать с РПЦ за клерикализм, рвачество, экуменизм, мракобесие, устранение конкурентов, нарушение того, сего, пятого и десятого. В общем, можно как угодно поносить бояр. Мы привыкли обвинять Россию в гибридной войне против нас. Но внутри самой России идет внутренняя — "гражданская" — гибридная война. Медведев, патриарх Кирилл и прочие "плохие бояре" — свистки, предназначенные для выпуска протестного пара из перегретого экономическими трудностями и политическим кризисом котла народного раздражения. Которое любой ценой нужно увести в сторону от сами-знаете-кого.
Патриарху Кириллу, сведенному к роли свистка, можно было бы посочувствовать. Но по большому счету это именно та роль, которой он искал и добивался. Он хотел добиться для РПЦ статуса государственной церкви, восстановить влияние церкви "при дворе", и он этого добился.
РПЦ, не имеющая реального веса в обществе, охватывающая, по самым щедрым подсчетам, 3–4% российских граждан (статистика посещения пасхальных богослужений), могла добиться высокого государственного статуса только так — посредством "придворного" статуса. Ценой полной и безоговорочной лояльности власти.
Власти, в свою очередь, это подходит. Она держит РПЦ в тонусе, то подкармливая подачками, то подставляя под удары критиков. Руководство Моспатриархии должно понимать, что его влияние и благополучие целиком и полностью зависит от Кремля. И в случае, если руководство Кремля пойдет на дно (или вовсе под нож), руководство Моспатриархии разделит эту участь. В общем, у истории своеобразное чувство юмора: после революции 17-го церковь разделила участь царизма, потому что слишком прочно срослась с ним, и спустя 100 лет мы видим, как церковное руководство старательно наступает на те же грабли.
РПЦ подходит Кремлю в качестве государствообразующей религии в отличие от ислама. Именно потому, что ислам — это реальная религия, которую действительно исповедуют в России, а православие вполне поддается обмирщению, принимает совершенно светский характер. Примирить светское, православное и государственное оказывается возможным, если обезвредить православие. Все принципы соблюдаются, если исключить из уравнения религиозную веру: необязательно быть верующим, тем более практикующим верующим, чтобы быть "русским православным". Русское государственное православие — это не вера в Господа Иисуса Христа, Его искупительную жертву на кресте и последующее Воскресение. Это вера в Россию и в лучшем случае в то, что "с нами Бог", кем бы Он ни был и что бы мы при этом ни делали. Это вероисповедание, в котором Бог не является константой. Это смутная, доктринально неопределенная вера, готовая принять, поклониться любому подходящему случаю, удобному "богу". По сути, нынешнее официальное государственное православие — это атеизм в пасхальной обертке.
"Менеджеры, а не молитвенники" в нынешних российских условиях неизбежно оказываются марионетками, а не пастырями. Патриарх Кирилл имеет все шансы войти в историю тем патриархом, при котором православная вера была сведена до серости.
Не до черноты даже — "хирурги" с фроловыми и прочие мракобесы-погромщики, на что бы они ни претендовали, представляют собой тоже всего лишь один из оттенков серого. Ни пронзительного Света для мира, ни тактического отступления в тень — подальше от софитов и блеска брильянтов — ради сохранения чистоты веры. Сплошная серая зона политических полутонов, уступок, интриг и лукавств. Серия ситуативных институциональных побед и тотальное миссионерское поражение. Все, что смогла сделать РПЦ эпохи патриарха Кирилла, — восстановить свое дореволюционное положение при дворе. Но ситуация настолько плоха, что даже свое отношение к кумиру той революции руководство РПЦ не может себе позволить высказать прямо и без обиняков. Еще недавно звучавшие призывы похоронить наконец бренные останки вождя пролетариата сменились вялыми призывами "не разжигать" и "не расшатывать" и, "раз народу нравится", пускай себе лежит, где лежит.
Между прочим, эта доктринальная "свобода" в современном русском православии может очень плохо сказаться на филиалах РПЦ в других странах, где "верить в Россию" не просто необязательно, но даже вредно. В какой-то момент зарубежные филиалы РПЦ, включая УПЦ МП, могут сделать потрясающее открытие о том, что они больше не единоверцы со своим центром. И отпасть не по политическим, а по вполне доктринальным причинам. И тогда фрики-консерваторы вроде владыки Лонгина Жара с их потешными соборами могут выступить в неожиданном свете — наметить если не новый мейнстрим, то, по крайней мере, новые границы нормы.
Нынешняя "государственная православизация", проводимая параллельно с дискредитацией Моспатриархии, может иметь невероятный эффект — объединить всех недовольных "православизацией" и политикой патриархии, независимо от религиозных воззрений. А недовольных становится много и они удивительно разнообразны — от атеистов и антиклерикалов до православных консерваторов.
В общем, превратить РПЦ в свисток — рискованная идея. Потому что религиозная вера в отличие от гражданского возмущения коррупцией — вещь глубокая, основательная и довольно непредсказуемая даже в постатеистическом обществе. Кремль может дискредитировать руководство РПЦ — на всякий случай, чтобы исключить слишком большое "влияние церкви в обществе". Но сама по себе религиозная вера не тождественна церковной институции. Дискредитация институции в глазах верующих (и даже "потенциальных верующих") может иметь побочный эффект: институция потеряет власть над верующими. И тогда предсказать развитие сюжета станет совершенно невозможно.