Добрались до детей. Зачем украинским первоклашкам всучивают банковские карты
Телефонный звонок. Незнакомый казенный мужской голос в трубке:
– Вы такая-то такая-то?
– Да.
– Ваш сын такой-то такой-то, такого-то года рождения?
–Да.
– Учится в первом классе такой-то школы, проживает по такому-то адресу?
Хочу сказать "да", но не получается — голос внезапно сел. Проглатываю комок вместе с рвущейся наружу истерикой.
– Кто вы? Чего вы хотите?
– Меня зовут NN, я сотрудник отдела по работе с клиентами банка N. Мы установили банкомат в школе, в которой учится ваш сын, и предлагаем вам открыть для него карточку.
– Откуда у вас информация о моем ребенке?
– Э-э... Я не могу ответить на этот вопрос.
– Я требую ответа.
– Я просто не знаю. Так как, вы будете открывать карточку? Это очень удобно. Ребенку не нужно носить с собой деньги, а вы сможете следить за его тратами.
– Ему шесть лет. У него еще нет трат. Он не сможет пользоваться вашим банкоматом — он не дотянется до клавиатуры. Вы представляете себе шестилетнего ребенка? И я не стану открывать ему карточку. Я лучше пойду в милицию и напишу заявление о краже личных данных.
Голос в трубке становится обиженным.
– Мы у вас ничего не крали.
– Откуда же у вас эта база данных?
– Я вам уже говорил: я не знаю. Но я уверен, что все законно. Это же крупный банк...
Я жму на отбой и выпускаю пар. Ничего особенного не случилось. Пару дней назад мне звонили из другого банка, представлялись "службой безопасности", предупреждали, что на мой счет покушаются, и предлагали немедленно все исправить, если я назову номер карты. Методы работы самих банков не отличаются от методов тех, кто эти банки грабит. Я бы и в этот раз просто пожала плечами. Если бы речь шла всего лишь о деньгах, а не о ребенке.
Источником базы данных детей наверняка была школа. Но источников информации о наших детях — как чисто "деловой" (имя, фамилия, дата рождения, место учебы и обитания), так и очень личной (предпочтения, черты характера, состояние здоровья, особенности развития) — очень много. Гораздо больше, чем мы думаем. И если кто-то задастся целью, то сможет узнать о нашем ребенке значительно больше, чем следовало бы для безопасности дитяти и его счастливого будущего. Некоторые исследователи даже предполагают, что информации о ребенке, которая попадает в сеть еще до того, как он обзаводится первым собственным интернет-аккаунтом, вполне достаточно, чтобы изменить всю его дальнейшую жизнь.
База наших цифровых следов становится все больше, а дети начинают оставлять свои следы все раньше, причем это делают их родители. У некоторых детей цифровой след начинается с момента рождения: родители делятся первыми фото и первой важной информацией о дате, времени, обстоятельствах рождения и имени нового человека на земле и в сети. У некоторых цифровой след появляется еще до рождения: среди пользователей соцсетей мода объявлять о беременности, размещая фото ребенка в животе мамы, сделанное во время ультразвукового исследования.
Выяснить масштабы и способы сбора данных о детях попыталась британская организация по защите прав детей Children's commissioner в исследовании "Кто и что знает обо мне". Согласно этому исследованию в среднем до достижения ребенком 13 лет в сети появляется около 1300 фото и видео о нем. А когда детка сама дорывается до соцсетей, количество информации растет с невероятной скоростью: британские подростки до 18 лет оставляют в сети примерно 70 тыс. постов.
О том, что все, однажды заброшенное в сеть, остается там навсегда, о том, что все, что о вас известно, может быть использовано как в вашу пользу, так и против вас, написаны километры текста. Кто не спрятался — я не виновата. Но если бы сеть знала о вас и вашем ребенке только то, что вы сами ей дали совершенно осознанно, это было бы слишком хорошо. На самом деле у нее гораздо больше источников информации. И даже если вы лично никогда не постите фоточки вашего чада, это вовсе не значит, что о нем никому ничего не известно.
Исследование "Кто и что знает обо мне" проливает свет на "альтернативные" источники информации, которые становятся частью больших данных и могут повлиять в дальнейшем на судьбу ребенка. В поле зрения исследования попали домашние системы — "умный" дом, интернет вещей, видеоняни, работающие через веб-интерфейс. Также в сеть попадают данные с веб-камер, которые родители устанавливают дома, чтобы с работы следить за тем, чем ребенок занят дома и все ли у него благополучно, данные с часов-трекеров, которые позволяют родителям в любой момент знать, где находится ребенок.
Деликатную информацию о ребенке собирают "умные" игрушки, которые приобрели огромную популярность на Западе: игрушки с элементами искусственного интеллекта общаются с ребенком, обучаются в процессе сами и помогают обучаться своим "коллегам", отправляя информацию о своем опыте в общее облачное хранилище.
Информацию об эмоциональном и интеллектуальном развитии ребенка собирают также базы обучающих программ, которыми пользуются дети. Данные такого рода собирают школьные системы, которые также становятся источником данных о социальных и "рабочих" качествах ребенка.
Наконец, медицинские базы данных. Бумажные карточки уходят в прошлое. Информация о визитах к врачу уже давно собирается в базы данных, а с переходом на электронные карточки в базы начинает поступать совершенно конкретная информация о перенесенных болезнях, прививках, склонности к тем или иным видам заболеваний и их частоте. Добавьте к этому наличие в базах похожей информации о родителях и даже дедушках-бабушках, и к личным показателям здоровья можно добавить еще и предположения о генетических предрасположенностях, даже не раскошеливаясь на специальные тесты.
Такую осведомленность о детях исследователи ассоциируют с большим риском для них как прямо сейчас, так и в будущем.
Безопасность — первое и самое простое, что приходит в голову. От элементарной физической угрозы — ведь так легко узнать, как зовут, как выглядит, где учится, по какой дороге ходит и даже, благодаря часам-трекеру, где находится в данный момент ваш ребенок. До психологической: вспомните, как неловко бывает, когда мама или бабушка вытягивают из пыльного шкафа толстый альбом семейных фотографий и начинают показывать, каким вы были милым голым карапузом. Мама или бабушка делают эти показы только для своих, в то время как соцсеть безжалостно разносит трогательные фоточки в любые руки. Милый карапуз однажды станет подростком и попадет в довольно жестокое окружение. Вспомните об этом перед тем, как загружать в сеть видео, на котором он так смешно сучит ножками или плюется кашкой.
Самое безобидное на первый взгляд — персонализированная реклама. Многие находят, что это вообще не риск, это удобство. В отношении взрослых с этим можно даже согласиться. Но в отношении детей ранняя персонализация имеет свои издержки: она ограничивает возможность выбора для человека, который сам еще не выбирал и которому только предстоит этому научиться. Юность — время, когда надо пробовать разное, экспериментировать, искать себя. Но рынку нет дела до развития личности, ему нужно, чтобы клиент наверняка купил.
Исследователи дополняют список опасностей еще одним аспектом развития личности — формированием личных границ. Этот этап развития искажается из-за постоянной родительской слежки. Причем последствия могут быть противоположными — от желания спрятаться от камер, снять трекер и пуститься в приключения до формирования привычки к слежке, принятия этого как нормы. В первом случае риск увеличивается из-за отсутствия опыта опасности, который обычно формируется с раннего возраста у детей, не имеющих постоянного надзора. Они до подросткового возраста успевают сделать какое-то количество глупостей и уже знают, что мир — не вата. Во втором случае все еще хуже, потому что ребенок привыкает к несвободе и принимает ее как норму — это та самая готовность променять свободу на безопасность, которую порицал Франклин и за которую всегда ратует любая власть.
Подобная прозрачность в детстве приучает детей очень спокойно, без всякого колебания передавать информацию о себе по первому требованию буквально кому угодно. Они не понимают ни ценности этой информации, ни тех рисков, которые связаны с владением ею. Ведь "так поступают все".
Есть, впрочем, и другие опасности, которые могут догнать ребенка в будущем, когда он уже не будет ребенком. Информация о его детских болезнях, физических особенностях и склонностях может повлиять на получение медицинской страховки и на ее цену. Большие данные ведь действительно большие: можно проанализировать буквально все — от того, как человек спал в раннем детстве, до его любви к сладкому и подростковых депрессий. Личные качества, известные и проанализированные в динамике — от общения с игрушкой до безответственного отношения к школьным проектам, могут повлиять на решение о предоставлении кредита. Что уж говорить о приеме на работу или обучении в университете: вся дошкольная и школьная интеллектуальная и социальная динамика личности как на ладони.
В общем, главная проблема, к которой пытается привлечь внимание исследование, — расчеловечивание. Человек цифровой эпохи — это вовсе не сложная, подвижная, живая система, наделенная свободой воли и выбора, способная как на поступок, так и на внезапную ошибку или просто подлость. Это набор объективных данных, которые организуются алгоритмами в рациональную систему, которую вполне можно прогнозировать в определенных условиях.
Это, кажется, больше всего волнует исследователей: решения о людях принимают машины, анализирующие большие данные. Но этого мало: машины делают суждения о людях. О том, чем каждый человек является "объективно" и на что он годится (или не годится). Именно от машинных алгоритмов в конечном итоге будет зависеть судьба человека уже в самом ближайшем будущем.
Проблема в том, что это неизбежно. Выхода из цифровой реальности нет. Просто "ничего никому не говорить" не поможет, да и не получится. Ни в одной точке планеты. Ни в Китае, где сбор информации о гражданах, начиная со школы, — часть государственной политики, ни на Западе, где небольшой объем информации о человеке может вызвать подозрения и стать причиной отказа — в кредите, работе или страховке — даже скорее, чем небольшие грешки, о которых бигдате известно и которые есть у всех. Ни в таком третьем цифровом измерении, которое формируется у нас, где по старой тоталитарной памяти данные о гражданах собирают, но, в отличие от Китая, тоталитарных способов расправы за торговлю "государственными данными" не практикуют.
Просто однажды мой сын, придя в столовую за булочкой, не сможет ее купить, потому что карточку в этом банке я ему, конечно, не сделаю, а кэш больше не принимают. И вовсе не потому, что "так удобнее" — для столовой, для школы, для меня или даже для банка. А потому, что цифровая индустрия подчиняется таким же жестким законам, как и все остальное в этом мире, — она растет, и по мере роста ей требуется все больше и больше пищи. Ее пища — информация. И она найдет способ заставить нас эту пищу производить и выдавать. А кто не хочет играть по этим правилам, тот не ест булочек.
