"Очень странные дела" в нашем разуме. Почему мы так тоскуем по прошлому
Человек всегда считал, что жизнь в других эпохах была лучше, чем его нынешняя
Старший научный сотрудник Института Катона, историк Йохан Норберг в колонке для The Wall Street Journal размышляет о ностальгии, о "вновь великой Америке" и дает ответ на вопрос, почему мы так любим "старые добрые времена".
Если вы отправитесь в Хэгли Парк в графстве Уэст-Мидлендс (Англия), доберетесь до принадлежащего семье Литтлтон большого дома XVIII-го века, затем пройдете еще полмили в восточном направлении, то вас ожидает экзотическое и впечатляющее зрелище. Перед вами предстанут вроде как руины готического замка. По углам четыре башни, но стоит лишь одна — вместе с ведущей к ней лестницей. Высота других — один или два этажа, да и соединяющая их стена рухнула. В вашу голову приходят мысли о прошлом, об истории, которую может поведать это место, и вы удивляетесь тому, какое же красивое здание здесь стояло.
Только это не так. Руины так же появились в XVIII веке, чтобы создать иллюзию — будто бы здесь стоял великолепный средневековый замок, который разрушился за прошедшие века. У европейских аристократов того времени было писком моды возводить руины. Они использовали разрушенные замки и разрушающиеся аббатства для воссоздания романтического прошлого. Хэгли-Парк — это избирательный, искусственный вариант истории. Как и политика ностальгии, которая так популярна сегодня.
По всему миру люди тоскуют по старым добрым временам. На вопрос, стала ли лучше или хуже жизнь в их стране сегодня, нежели 50 лет тому назад, 31% британцев, 41% американцев и 46% французов ответили, что да, стала хуже.
По словам психологов, такая ностальгия — естественное явление, а порой она даже полезна: привязка нашей идентичности к прошлому дает нам чувство стабильности и предсказуемости. Ностальгия особенно характерна, когда мы переживаем переходные периоды, такие как половое созревание, выход на пенсию или переезд в новую страну. Точно так же коллективная ностальгия — тоска по старым добрым временам, когда жизнь была проще и люди были лучше — также может дать нам сил в сложные времена.
Только когда же именно были эти самые старые добрые времена? Подкастер Джейсон Файфер однажды посвятил этому вопросу выпуск "Архива пессимистов". "Если вы желаете снова сделать Америку великой, — размышлял он, — вам следует спросить себя: "Когда Америка была великой?". Самым популярным ответом были 1950-е гг., поэтому Файфер поинтересовался у историков, считали ли американцы то десятилетие действительно приятным времечком? Те ответили: точно нет. В 1950-х гг. американских социологов беспокоил крайний индивидуализм, который, мол, разрушал семью. Наблюдалась также серьезная расовая и классовая напряженность, и все жили в условиях вполне реальной угрозы мгновенного уничтожения из-за ядерного удара.
Фактически, в 1950-х гг. многие полагали, что старые добрые времена — это 1920-е гг., т.е. поколением раньше. Однако в 1920-х годах первый детский психолог Джон Ватсон заявлял: из-за увеличения количества разводов американская семья скоро прекратит свое существование. Многие люди в то время идеализировали викторианскую эпоху, когда семьи были крепкими, а дети уважали взрослых. А в конце XIX века американцы были обеспокоены тем, что непривычный темп жизни, который возник благодаря железным дорогами и телеграфами, вызвал новую болезнь — неврастению, для которой были характерны тревога, головные боли, бессонница, боли в спине, запоры, импотенция и хроническая диарея.
Люди тоскуют по старым добрым временам еще, как минимум, с тех пор, как в древней Месопотамии, 5 тыс. лет тому назад, изобрели письменность. Археологи обнаружили шумерские клинописи, авторы которых жалуются на то, что семейная жизнь уже не та, какой была раньше. Одна табличка повествует "сыне, который с агрессией говорил со своей матерью; о младшем брате, который напал на старшего брата, дерзившего отцу". А на другой, возрастом почти 4 тыс. лет, есть ностальгическое стихотворение: "Когда-то давным-давно не было змей и скорпионов… Весь мир, все люди возносили хвалу [богу] Энлилю".
Почему же люди испытывают такую ностальгию по другим эпохам, которые жившим тогда казались опасными и сложными? Один из возможных ответов? Мы знаем, что уже пережили опасности прошлого, иначе нас не было бы, поэтому в ретроспективе эти сложности кажутся менее серьезными. И в то же время мы не можем быть до конца уверенными в том, что справимся с текущими проблемами. Радио не испортило молодежь, но, возможно, это сделает смартфон. Мы не уничтожили планету в ядерной войне, но кто может быть уверенным в том, что не сделаем этого сейчас?
Другая причина кроется в том, что историческая ностальгия зачастую дополняется ностальгией личной. Когда были те старые добрые времена? Случайно это не тот невероятный короткий период в истории человечества, когда вы были молоды? Согласно проведенному в США опросу, люди, родившиеся в 1930-х и 1940-х гг., считали 1950-е гг. лучшим десятилетием в истории Америки, а рожденные в 1960-х и 1970-х гг. предпочитали 1980-е. Популярное в 80-х гг. прошлого века телешоу "Счастливые дни" было ностальгией по 1950-м гг., а сегодня популярный сериал "Очень странные дела" заставляет тосковать по моде и музыке 80-х.
У такой ностальгии есть неврологические корни. Ученые выяснили, в подростковом и раннем взрослом возрасте мы собираем больше воспоминаний, чем в любой другой период нашей жизни, и когда мы думаем о прошлом, мы чаще всего возвращаемся именно к этому периоду своей жизни. Более того, чем дальше от нас то прошлое, тем наши воспоминания позитивнее. Когда школьников, возвращающихся с летних каникул, просят перечислить, что хорошего и плохого с ними произошло, эти сочинения практически одинаковы. Когда то же задание повторить через пару месяцев, список хороших вещей становится длиннее, а плохой — короче. К концу года хорошие вещи полностью вытесняют плохие из памяти учеников.
Очевидно, что в прошлом некоторые вещи действительно были лучше. Но наша инстинктивная ностальгия по старым добрым временам может легко обмануть нас и привести к опасным последствиям. Тоска по прошлому и страх перед будущим препятствуют экспериментам и инновациям, которые способствуют прогрессу и появлению различных чудес, по которым в конечном итоге будет испытывать ностальгию следующее поколение. Как заметил в 1679 г. английский изобретатель Уильям Петти: "Сперва все выступают против, когда их вниманию представляется новое изобретение…Ни один избиратель не может пережить этой пытки".
Петти был прав: вакцинация, анестетики, паровые двигатели, железные дороги и электричество, когда только появились, натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Многие опасались, что из-за велосипедов будет поколение горбатых, поскольку велосипедисты постоянно наклонены вперед; и что седло велосипеда сделает женщин бесплодными. Велосипедисток также предупреждали о риске заполучить "велосипедное лицо": когда они стискивают челюсти и фокусируются на том, чтобы держать равновесие на двух колесах, их черты лица якобы могли застыть в такой гримасе.
Наша задача не в том, чтобы показать, насколько глупыми были предыдущие поколения. В наше время такие же опасения высказывались по поводу таких инноваций, как интернет, видеоигры, генетически модифицированные организмы и исследования стволовых клеток.
И, конечно, не все опасения относительно будущего необоснованны: новые технологии действительно становятся причиной несчастных случаев, они нарушают культурные традиции и привычки, уничтожают рабочие места и создают новые. Но единственный способ научиться наилучшим образом использовать новые технологии и снизить риски — это метод проб и ошибок. Будущее утопией не будет, но и старые добрые времена тоже ею не были.
