Новый эйджизм. Зачем "золотому миллиарду" 24-летние дети
Эксперты Соединенного Королевства в области детского здоровья считают, что рамки подросткового возраста следует раздвинуть. Согласно публикации журнала "Ланцет" реалии постиндустриального общества диктуют новые возрастные стандарты – дети начинают созревать раньше. Однако, как это ни парадоксально, эксперты предлагают передвинуть не только нижний порог подросткового возраста – до 10 лет, но и верхний - до 24-х. При этом ученые не скрывают, что идея затяжного взросления имеет не столько физиологическую, сколько социальную подоплеку.
Половое созревание – определяющее порог вхождения ребенка в подростковый возраст – за последние 150 лет снизилось, первая менструация у девочек теперь происходит в 12-13 лет (данные по Великобритании). Однако физиологические акселераты вовсе не стремятся "ускоряться" и социально – возраст вступления в брак в Британии перевалил за 30 у обоих полов. Растягивается также время учебы. В данное время в Европе в среднем люди выходят из детского возраста в 19 лет. Эксперты "Ланцета" считают, что этот рано.
При желании под это можно подвести физиологическую базу. Тело человека заканчивает формироваться к 25 годам. Мозг тоже окончательно развивается именно к этому возрасту - пик зрелости мозга приходится на 22-25 лет, после чего он начинает стареть. Да и зубы мудрости у некоторых прорезаются только к этому возрасту. В общем, как видите, поводы для затягивания детства найти можно – было бы желание.
Как известно, ни временное отсутствие зубов мудрости, ни "недоразвитость" мозга, ни продолжающийся рост костей скелета до сих пор не мешали молодым людям выходить в жизнь, находить в ней место, принимать ее вызовы и брать на себя ответственность за свою жизнь – и не только за свою. В то время как распространившаяся в обществах благосостояния практика затяжного взросления демонстрирует обратный эффект: после определенного возраста люди не так уж и спешат "выходить в жизнь". Они – как любимец советских женщин Женя Лукашин – могут жить с мамой до сорока лет и не испытывать по этому поводу ни малейших неудобств. Их вовсе не тянет "в жизнь" - их и тут неплохо кормят.
Эксперты "Ланцета" обратили внимание на интересный случай: наука реагирует на общественный запрос, подводя медицинскую базу под социально-экономические интересы государства и граждан. Социальное взросление происходит на Западе все позже – с этим не поспоришь. Так почему бы, спрашивают эксперты, не закрепить законодательно новые стандарты детства? Пускай верхним порогом будут 24 года. А не 18, 19 или даже 21. Вот и физиологические основания имеются.
Экономическая подоплека затянутого детства на Западе очевидна - люди в целом живут дольше и дольше сохраняют работоспособность. У западных обществ нет недостатка в рабочих руках. Зато есть недостаток в рабочих местах, и если выпустить массово на рынок труда 20-летних, на пособия по безработице не напасешься.
Для родителей содержать великовозрастное дитя – это, конечно, проблема. Но в социально благополучных странах, как правило, не такая уж большая – в конце концов, можно рассчитывать на пособие. Если еще в середине прошлого века многие стремились пристроить детей к делу лет с 16-ти, да и сами дети спешили начать зарабатывать собственные деньги как можно раньше, то в обществах всеобщего благосостояния горящей необходимости в этом нет. Напротив, такая спешка вовсе даже ни к чему. "Старики" работают до 65-70 лет и уступать место молодым не спешат. Это, между прочим, тоже социально правильно. Легко понять и работодателей, и правительство: работодателя устраивают опытные уравновешенные работники, а правительство устраивают занятые пожилые люди, не отягощающие бюджет. Пока люди работают, они гораздо реже страдают старческими болезнями, ложащимися тяжким грузом на социальную сферу. Зато стоит им уйти на пенсию, начинаются проблемы со здоровьем – как физическим, так и психическим. Так что пускай лучше работают.
Это, в свою очередь, означает, что молодых нужно несколько придержать на старте. Но проблема в том, что тот, кто засиживается на старте, редко показывает хорошие результаты на финише.
Полезно бывает ознакомиться с биографиями людей, которые сделали большие деньги. Можно было бы говорить о любых достижениях, но давайте именно о деньгах – их проще посчитать. Так вот, эти люди – из каких бы социальных слоев ни происходили, какими бы благополучными или неблагополучными ни были их семьи - довольно рано начинали свою трудовую карьеру. Кто-то в 10 лет сделал первую инвестицию – 10 подаренных на день рожденья долларов. Кто-то в 11 продавал газеты после школы и мыл по вечерам полы в соседней лавке, а в 15 вложил честно отложенную сотню в акции. Кто-то в 12 продал свою первую программу, выручив за нее 500 долларов. Сойдет торговля лимонадом на пляже и подработка диджеем на местной радиостанции. Главное — никто из тех, кто к 30 годам заработал свой первый миллиард, не думал о себе как о ребенке, которому все должны. Он жил взрослыми категориями и играл по взрослым правилам во взрослом мире. Да, ранние старты вовсе не гарантируют блестящих достижений на дистанции. Но вряд ли среди условных чемпионов найдется много тех, кто заработал свои первые деньги после двадцати.
Затягивание взросления чревато, впрочем, не только апатичностью и лузерством в будущей жизни и карьере. Это, так сказать, личные проблемы каждого. Но иногда это становится также проблемой общества – когда "онижедети" находят себе сомнительные приключения, реализуя свое желание действовать и жить полнокровной жизнью, присоединяясь к радикальным группировкам. Экстремисты (и просто сволочи) всех мастей прекрасно знают, на что ловить скучающих мальчиков и девочек – от ухода в мир грез с помощью психотропных средств до присоединения к какой-нибудь "революции", где ты наконец сможешь показать, чего ты стоишь в настоящем кровопролитии.
Тем не менее в короткой перспективе для благополучных стран "передержка молодняка" – не худшая стратегия. Подростковый бунт, конечно, представляет собой некоторое неудобство для родителей и школ. Зато дает кусок хлеба психологам и психотерапевтам. Еще лет сто назад такого понятия, как "подростковый бунт", не существовало. Были, впрочем, просто бунты, в которых самую горячую роль играла именно молодежь. Но никому – примерно до 1967 года – в голову не приходило называть эти бунты и революции молодежными или тем более подростковыми. То, что провоцирует бунт у современного великовозрастного дитяти, в те времена канализировалось в борьбу с реальными жизненными вызовами. В том числе политическими.
Уменьшение количества детей и облегчение быта родителей порождает тенденцию к гиперопеке. Которая нарастает от поколения к поколению пропорционально затягиванию детства. Уже сейчас мы говорим об "инфантильном поколении миллениалов", с его смешными и милыми странностями, порожденными не только соцсетями и доступностью информации, но в первую очередь гиперопекой. Как родительской, так и общественной. Присущие этому поколению клиповость мышления и врастание в гаджеты – внешняя особенность, а вовсе не проблема, как почему-то считают представители более ранних поколений. Настоящая проблема – нежелание (и неумение) иметь дело с вызовами реальной жизни и суперэгоцентризм, сформированный излишне плотной и излишне долгой опекой со стороны взрослых. Подростки живут и формируются в стерильном, безопасном мире, внутри которого им все можно, а за пределами которого им все должны. В этом не было бы большой беды, если бы речь шла о годах нежного детства. Но такая ситуация сохраняется почти до 20 лет – тех самых "главных" и "формирующих". А теперь ее предлагают сохранять до 24-х.
Спустя годы можно будет делать выводы о том, стали ли люди от этого лучше (умнее, добрее, терпимее, эффективнее и т. д.). Но уже сейчас можно кое-что сказать о мире, в который юные не хотят или не могут выйти из-за своего искусственно навязанного, но при этом довольно уютного детского статуса. Мир теряет нерв. Ему не хватает юношеского максимализма и подростковой горячности. С одной стороны, это удобно для "стариков", оккупировавших право принимать решения и действующих в своих интересах. И это по-стариковски мудро – мир устал от потрясений, мир хрупок и может их не пережить.
Мы привыкли думать об эйджизме однонаправленно – утверждая право "тех кому за..." не чувствовать себя мусором, выброшенным на обочину жизни. Но на фоне борьбы за право пожилых людей мы постепенно формируем гетто для тех, "кому еще нет..." Хорошо, что мир борется с эйджизмом, растягивая активный возраст пропорционально увеличению продолжительности жизни и достижениям здравоохранения. Но имеем ли мы право подрезать крылья тем, кто молод?
