А-321: Когда у врага не потери, а жертвы
Искренне надеюсь, что те, кто принес их к российскому посольству в Киеве и консульству в Одессе, сделали это именно потому, что иначе невозможно - потому что больно, и эта боль требует действия. Точно так же, как это было, когда на Донбассе рухнул "Боинг" - и мы несли цветы и игрушки к посольству Голландии. Что это был иррациональный жест - "от сердца", "на эмоциях". Что политика просочилась и нагло уселась поверх гвоздик и детских игрушек потом, помимо нашей воли. Мы потом посчитали букеты и сказали: мало. Видите, гады, случись это года два назад, пришли бы не десятки и даже не сотни - тысячи. Или сказали: много. Видите, мы не такие гады, как вы - несмотря ни на что, мы вам, гадам, сочувствуем.
Самая большая благодарность всем, кто не сказал ничего. Неважно - пришел или не пришел, принес цветок или не принес, испытал сочувствие или не испытал. Главное - сделал или не сделал все это молча. Потому что все, что было сказано с обеих сторон (вернее, их оказалось больше, чем две), прозвучало криво - или из-за плохо подобранных слов или из-за заведомо проигрышного контекста.
О тех кремлевских троллях разной высоты полета - от популярных журналистов и блоггеров до безымянных ольгинских троллей, - которые заполнили российский эфир страшилками о том, как украинцы танцуют на трупах и воспринимают катастрофу самолета как национальный праздник, нет смысла писать. Можно только пожалеть, что на сей раз не все материалы фальсифицированы. Но ведь в любой семье не без урода, а маргинальные настроения во время войны (особенно гибридной) - почти неизбежное явление. Впрочем, даже если бы этих маргинальных выкриков не было, их все равно придумали бы: если кремлевские методики не совпадают с реальностью, тем хуже для реальности.
Единственное, что можно по этому поводу сказать: не стоит думать о том, как твои слова и поведение будут истолкованы в российском информационном пространстве. В любом случае - не в твою пользу. Свои поступки следует оценивать не по московскому времени, а по гамбургскому счету. А это у нас, увы, вышло из рук вон плохо.
Мы не без удовольствия напомнили пострадавшей стороне о ее собственном свинстве. Припомнили Задорнова, который шутил на тему крушения малазийского "Боинга" под идиотский смех аудитории. Припомнили замученных пленных на Донбассе и слезы их матерей. В общем, все им припомнили - включительно с сакраментальным "око за око, зуб за зуб", как будто не было после Ветхого Завета Нового. Но это оказалось нужно нам не ради красного словца. Нет-нет, не подумайте. И даже не ради какого-то иррационального реванша или там мстительности. А только ради того, чтобы сказать - хотя бы самим себе - мы другие. В нашей реакции на авиакатастрофу над Синаем проявились в первую очередь наши собственные травмы. Впрочем, о тех, кто прилепил к парапету листовку "мы другие и можем сочувствовать даже врагу", говорить не хочется. Демонстративной добродетели цена - грош. Фарисейство вместо сочувствия - удар куда более болезненный, чем прямо сказанное "так вам и надо".
Говорить о тех, кто в один голос выступил "против сочувствия" интереснее. Интересно читать посты-манифесты "почему я не понес цветы" и посты-агитки "не сочувствовать врагам!". Интересно наблюдать за тем, как слова живут своей жизнью и подчиняют нас себе. Например, пара "враги" и "жертвы". Жертвы - это всегда и непременно объект сочувствия. Но у врагов не может быть "жертв". У врагов могут быть только "потери". Каждая потеря врага - это наша маленькая победа. Кстати, до этого уровня разговора очень быстро скатываются комментаторы манифестов - "на столько-то любителей Путина" или "потенциальных Моторолл" меньше. Это не бессердечие и не "трупоедство", как радостно сообщают своим реципиентам российские пропагандисты - это логика языка. Стоит вывести ситуацию из контекста "катастрофа - жертвы" и поместить ее в контекст "война - враги", все меняется в восприятии мира. Вместо сочувствия, как автоматической эмоциональной реакции на катастрофу, - ненависть. Неприятный симптом. Но нет таких обществ, которые война сделала бы здоровее.
Интересно то, что именно на таких играх с контекстами замешана пропаганда. То есть те, кто еще год назад задавались вопросом, "нужно ли отвечать пропагандой на пропаганду", могут спать спокойно - все произошло само собой. Это, кстати, в ответ на вопрос "другие ли мы" - нет, не другие. Нам тоже проще опираться на базовые эмоции коллективного бессознательного. В наше оправдание можно сказать, что к этому располагает ситуация, в которой мы оказались с этой гибридной войной. Вернее, вследствие того, что эту "гибридность" поддержало наше собственное руководство, так и не позволив ни себе, ни нам определиться с военным статусом и, соответственно, врагом. В отсутствие четкого "образа врага" и, даже в большей степени, четкого плана боевых действий, вокруг которого можно было бы вырабатывать хоть какой-то общественный консенсус, этот консенсус становится в принципе недостижимым и даже не то чтобы очень нужным. То есть у нас нет не только "образа врага" и плана боевых действий - у нас точно так же нет "образа друга" и плана мирных действий. Все, что у нас есть - коллективное бессознательное, из которого мы, как из скрипучего шифоньера, вынимаем поочередно то "зраду", то "перемогу". "Лайки" заменяют децибелы в хоровом выкрикивании лозунгов.
Вообще-то хотелось бы написать, что "на самом деле все просто". И да, на самом деле все действительно просто в вопросе "сочувствовать или нет": у человека нет права на бесчеловечность. Т.е. у нас нет права не сочувствовать. Можно проявлять сочувствие внешними жестами - цветами и свечками под посольством, например, или молитвой наедине с собой. А можно не проявлять - достаточно просто испытывать. Но у нас, увы, все очень непросто. Потому что человеческое чуждо коллективному, а мы по-прежнему страшные коллективисты. Мы задаем себе жутко серьезные вопросы о том, как мы можем сочувствовать "им", которые ни разу не посочувствовали "нам". И все это звучало бы логично и правильно, если бы кто-то смог четко и исчерпывающе сказать, кто есть "мы", кто "они", и где здесь место для каждого скромного "я".
