Чумной конец света. Какие заразы погубили Римскую империю
Кэролайн Уэйзер, доктор наук, специализирующаяся на древней истории, еще четыре года назад опубликовала в The Atlantic статью о волнах чумы, которые могли разрушить Римскую империю. В свете нынешней пандемии коронавируса предлагаем вашему вниманию прочесть о том, как ужасные болезни опустошали одну из величайших империй в истории.
Что уничтожило Римскую империю? Даже известный историк Эдвард Гиббон в конце своей книги "История распада и падения Римской империи" утомился отвечать на этот вопрос. Он писал, что вместо того, чтобы рассуждать о причинах продолжительного, постепенного развала Рима в период между (в зависимости от того, с кем общаетесь) III и VII вв. н. э., нам следует удивляться прежде всего тому, что он продолжался столь долго.
И все же для историков в истории падения Рима есть нечто увлекательное. Среди вероятных причин называют массовое отравление свинцом (опровергается большинством) и моральное разложение (во что сложно поверить). Одна ревизионистская теория, пользующаяся огромной популярностью, например, гласит: падения Рима и не было никогда - он просто трансформировался в нечто новое. В ответ на эту "трансформационную" интерпретацию историки недавно заявили, что для позднего периода античного мира были в первую очередь характерны насилие, смерть и экономический коллапс. Эту идею очень ожесточенно отстаивал Брайн Уорд-Перкинс в книге 2005 г. "Падение Рима и конец цивилизации".
И хотя мы, возможно, никогда не сможем определить точную причину падения Римской империи, историки все лучше понимают, какой стала жизнь живших там людей, когда их мир рухнул. В двух крайне инновационных статьях, опубликованных в последнем номере журнала "Римская археология", задается вопрос: какую роль эпидемические заболевания сыграли в закате Римской империи. В первой, автором которой является историк из Университета Оклахомы Кайл Харпер, идет речь о так называемой Киприановой чуме середины бурного III в. н. э. В другой, написанной бывшим преподавателем Харпера, профессором средневековой истории в Гарвардском университете Майклом Маккормиком, говорится о Юстиниановой чуме VI в. н. э.
Что касается последней, то патогенный организм нам уже известен. В ходе исследований, которые проводились в течение последнего десятилетия, три группы ученых независимо друг от друга идентифицировали ДНК Yersinia pestis (той же бактерии, которая вызвала Черную смерть) - в останках времен Юстиниановой чумы.
В древних источниках Юстинианова чума кажется едва ли не апокалиптическим явлением. Так, согласно одному из них, жители Константинополя, который на то время был столицей Восточной Римской империи, или Византийской империи, умирали с такой огромной скоростью, что императору Юстиниану пришлось даже назначить специального чиновника, отвечающего за координацию вывоза трупов с городских улиц. Назначенец-бедолага, которого звали Феодор, организовал перевозку тел через Золотой Рог в Галату, сегодня - престижный район Стамбула.
Вот что в своем до ужаса красочном рассказе пишет Иоанн Эфесский:
"[Феодор] выкопал очень большие ямы, в каждую из которых уложили 70 тыс. тел. Также он назначил людей, которые свозили трупы, распределяли их и складывали. Они складывали их рядами, точно так же, как укладывают сено на сеновале...Мужчин и женщин сбрасывали, а в небольшое пространство между ними, втаптывая ногами как испорченный виноград, втискивали детей и младенцев".
В то же время, несмотря на огромное количество трупов, о которых говорится в этом и других источниках, эти древние братские могилы ни в Галате, ни в каком другом районе Стамбула пока так и не нашли. В действительности нигде в Средиземноморье не было найдено ни одной братской могилы с 70 тыс. скелетов, датируемой VI в. или любым другим периодом. У историков есть веские основания скептически относиться к любым цифрам, упомянутым в древних текстах, но нет никаких сомнений в том, что Юстинианова чума унесла огромное количество жизней по всему Средиземноморью. Так куда же делись все тела?
Как отмечает Маккормик, одной из причин того, что "чумные ямы" Юстиниана еще не нашли, являются проблемы с завершением археологических исследований, особенно в крупных городах, где получить разрешение на раскопки на месте действующих инфраструктурных объектов очень сложно. По сути, лишь в одном из крупнейших римских городов VI в., Иерусалиме, где раскопки были проведены в полном объеме, нашли несколько братских могил, в трех из которых были останки более 100 человек.
Однако даже если бы такие могилы удалось обнаружить, они все равно не смогли бы отразить масштабы Юстиниановой чумы. Пусть города по большей части доминировали в исторической летописи ввиду огромного количества богатых и могущественных людей, сам по себе древний мир был в основном сельскохозяйственным.
Опираясь на археологический опыт в ходе изучения Черной смерти в Лондоне, археологи поколениями придерживались мнения, что провоцирующие массовую смертность, события идут рука об руку с крупными совместными захоронениями. Однако тщательное изучение источников дает понять, что даже в Лондоне не начинали использовать чумные могилы, пока не заканчивалось место на обычных городских кладбищах. Из этого следует, что в более мелких поселениях в сельской местности, в отличие от городов, возможно, никогда и не было таких проблем с захоронением: открытое пространство в совокупности с меньшим количеством людей говорит в пользу того, что большинству населения, вероятно, и не приходилось менять практику захоронений.
Один случай, описанный Маккормиком, прекрасно иллюстрирует и выступает в поддержку данной гипотезы. Анализируя ДНК, взятую из останков, найденных на неприметном кладбище VI в. в немецком городе Ашхайм, что близ Мюнхена, ученые были потрясены, обнаружив на костях частички ДНК Y. pestis. Со временем генетический материал деградирует, поэтому поиск шести отдельных образцов, которые можно точно идентифицировать, - это, действительно, серьезная задача. Вполне вероятно, что жертвами Юстиниановой чумы было гораздо больше людей из числа похороненных на кладбище.
Т.к. кладбище в Ашхайме был главным местом захоронения жителей этого небольшого города до, во время и после Юстиниановой чумы, найденные там останки, скорее всего, с высокой степенью точности дают представление о фактическом изменении численности населения. Потому археологи могут использовать полученные данные, чтобы получить картину влияния чумы на данную дискретную популяцию. Полученная модель шокирует: исходя из имеющихся данных, "это маленькое сельское поселение за несколько месяцев потеряло, по меньшей мере, 35-53% населения" в 555 г. н. э. От этих потерь оно так никогда полностью и не оправилось.
История Ашхайма служит доказательством того, что археологам следует искать жертв Юстиниановой чумы в любом поселении VI в., которое так или иначе было связано с Римом позднего периода, и независимо от того, насколько оно было мало или насколько далеко находилось от Константинополя. Работа непростая, но данные, полученные благодаря изучению ряда потенциальных чумных захоронений, позволят заполнить пробелы в наших знаниях о том, насколько разрушительной была эпидемия юстиниановой Y. pestis.
В то же время микроб, ответственный за эпидемию III в., о которой пишет Харпер, - Киприанову чуму - по-прежнему нельзя идентифицировать, несмотря на озвучиваемые историками догадки - от оспы и до кори. Ткани, взятые с останков, погребенных во время эпидемии в массовых захоронениях, которые недавно обнаружили в Египте и Риме, несомненно очень тщательно изучат. Микробиоархеологические методы, которые являются неотъемлемой частью исследований Маккормика, однако вряд ли принесут плоды в случае с Киприановой чумой: опираясь на описание болезни в древних источниках, Харпер утверждает, что эпидемия, скорее всего, была вспышкой вирусной геморрагической лихорадки, сходной с желтой лихорадкой или Эболой.
Безусловно, пугающий список симптомов, описанный Киприаном, карфагенским епископом и очевидцем эпидемии, покажется знакомым всем, кто следил за недавней вспышкой вируса Эболы в Западной Африке. "Желудок, ослабленный постоянным движением, отнимает телесные силы, пожар, возникающий в костном мозге, переходит в гортанные язвы, кишки сотрясаются от непрерывной рвоты, глаза горят от прилива крови. У некоторых отсекаются руки и ноги и другие члены, пораженные гниением".
В отличие от бактерий, большинство вирусов, в том числе Arenaviruses, Flaviviridae и Filoviruses, провоцирующие вирусную геморрагическую лихорадку, передают свою генетическую информацию только через РНК. Одиночные нити РНК гораздо более хрупкие, нежели двойная спираль ДНК, и поэтому им сложнее пережить разрушительное воздействие времени.
Имея незначительные шансы получить генетические доказательства, Харпер полагается на менее высокотехнологичные методы, чтобы выяснить, насколько же серьезной была Киприанова чума. Вместо останков его доказательствами служат 23 источника (некоторые были написаны во время чумы, а некоторые - гораздо позже), которые в большей степени дают представление об эпидемии в контексте религиозной дискуссии.
Чуму в древнем Средиземноморье, как и во многих других периодах истории, зачастую воспринимали как нечто сверхъестественное, а не как природную катастрофу. И так как III в. был периодом развития и становления ранней христианской церкви, Киприанова чума приобрела глубокий духовный смысл как для язычников, так и для христиан.
Для епископа Киприана чума, получившая его имя, была убедительным доказательством превосходства христианства над традиционной римской религией. Рассматривая эпидемию как возможность претворить в жизнь свои самые глубокие убеждения, ранние христиане с блаженством на лице принялись заботиться о больных и обеспечивать умершим достойные похороны.
По ту сторону религиозных баррикад язычники были объяты страхом. Римские священнослужители считали эпидемии знаком гнева богов. Судя по тогдашней иконографии на монетах и упоминаниям необычно огромного количества жертв, подготовленных по распоряжению властей, отношение к Киприановой чуме было таким же. Как отмечает Харпер, источники соглашаются, что "эпидемия подорвала социальную структуру языческого общества", в то время как "организованная реакция христианской общины, особенно относительно погребения мертвых, представляла собой резкий контраст".
Явно предвзятые высказывания как христианских, так и языческих источников вынудили ученых отнести их к религиозной пропаганде. Несмотря на это, за фасадом понтификации, христианские и языческие источники солидарны по основным пунктам. И гораздо важнее, насколько заразной и смертельной была болезнь. То, как некоторые очевидцы использовали общие фразы, позаимствованные из описания чумы в классических литературных произведениях Фукидида и Вергилия, аналогично дискредитировало и письменные доказательства. Что несправедливо, отмечает Харпер, поскольку цитирование литературных источников было достаточно распространенным способом описания событий и даже степени их разрушительности для всех в древнем мире. Данная болезнь, заключает он, стала одним из гвоздей в гробу Римской империи и важной вехой в развитии раннего христианства.
Статьи Харпера и Маккормика, несмотря на различия, открывают потрясающие, хотя и ужасающие, новые элементы биологического ландшафта поздней античности. Изменение Маккормиком представления о чумных захоронениях позволяет понять, что Юстинианова чума распространилась далеко за пределы крупных городов, проникая вглубь Европы, и что историки и археологи, вероятно, сильно недооценили масштабы древних эпидемий.
С другой стороны, тщательный анализ Харпером утомительных религиозных текстов ясно указывает на необходимость пересмотра отношения к старым письменным источникам с целью воссоздания процесса эпидемий, вещественные свидетельства которых вряд ли удастся найти. Более того, религиозный контекст текстов, изученных Харпером, дает понять, насколько действительно страшным было протекание болезни во времена поздней античности. Для ранних христиан эта катастрофа было своего рода возможностью, а для приверженцев традиционной религии Рима болезни, которые обрушились на Средиземноморье, были не чем иным, как концом света.
