К полякам в Улан-Батор. Сколько украинских мазохистов и импотентов вылечит безвиз
Один мой популярный в соцсетях друг написал – с некоторым высокомерием – о том, что Европе нечего бояться украинского безвиза, потому что большинство соотечественников не поедут дальше Теско. А туда они и так постоянно ездят, и Польша уже научилась с этим жить и получать от этого свой доход. Я с ним (высокомерно) согласилась. Хотя бы потому, что живу в приграничной области, где рейсы в Польшу - на работу, за товарами и даже просто в школу – дело обычное и обыденное.
Но если отбросить высокомерие, окажется, что это "маршрутное убожество", во-первых, закономерно, учитывая как уровень культурного запроса, сформированный и выпестованный в родных пенатах, так и уровень дохода, не позволяющий сделать более свободного и далекого вояжа. А во-вторых, речь, в общем, не о тех, кто "и так ездил, ездит и ездить будет," - они и без безвиза прекрасно справляются. Речь о тех, кто теперь сможет свободно перемещаться по Европе.
Тут, впрочем, замечание моего популярного друга снова актуально: те, кто до сих пор по разным причинам не путешествовал по Европе, - куда они поедут после отмены визового режима, почему и зачем? Не окажется ли, что масштабы потенциального "нашествия" украинцев на Европу несколько преувеличены? Что не только границы и визовый режим сдерживали тех, кто до сих пор никуда не ездил? Что границы – категория в большей степени внутренняя, чем внешняя, и безвиз ничего в этом не изменит?
Большинство выпускников советской школы вырастали и выходили в большой мир с уже почти сформировавшейся уверенностью в том, что "нам это не нужно" - "берег турецкий" там, "Дунька в Европе" и т. д.
Для советского – вечно невыездного – человека это было что-то вроде самозащиты: не пускают – ну и не сильно хотелось, мол. Многие искренне верили в то, что за границами их Великой Страны "все плохо" - в шутливой песенке Высоцкого про "я к полякам в Улан-Батор" была небольшая доля шутки. И даже когда СССР закончился, от людей, которые никуда не ехали, потому что не могли – по соображениям уже скорее финансовым – часто можно было услышать что-то вроде "чего я там не видел" и "мы там никому не нужны".
Последнее замечание в большей степени касалось эмиграции, но сама фраза очень уж выпукло демонстрирует специфику советского сознания. Или скорее подсознания. Говорившие прекрасно понимали, что "не нужны" они не только (и не столько) "там", сколько "здесь" - и именно это вызывало внутренние терзания. Но в душах оставался глубоко укорененный страх, неуверенность в себе, ксенофобия и наконец, враждебность к внешнему миру, ответственность за которые возлагалась на мир, которому "мы не нужны", который нас почему-то не ценит и не спешит раскрывать объятия.
Эта вполне советская инфантильность успешно эксплуатировалась советским и постсоветским руководством. Эксплуатируется по сей день в России, где, как оказалось, внутренняя закрытость и инфантильная готовность предъявлять счета миру за собственные ошибки неплохо сохранилась. Многих удивляло то, что российский средний класс, успевший поездить "по Европам" и прочим "мирам", с такой легкостью "проглотил" путинскую пропаганду и так легко смирился с новой изоляцией. Но, учитывая советско-школьный анамнез, ничего удивительного в этом нет. Как говорил один мудрый старик, "ездить – еще не значит видеть". Это не значит открыться, общаться, ощущать и укреплять связи, формировать внутреннюю потребность и уверенность в том, что свободное перемещение – это норма. Россияне в большинстве своем так и остались в уверенности, что "там" кому-то нужны только их деньги. Поэтому, кстати, они и нам, украинцам, говорят, что "мы там никому не нужны" - у нас, в отличие от них, и денег-то не так уж много. То есть мы "нужны там" даже меньше, чем они.
Поездив "по Европам", многие россияне, перейдя географические границы, не преодолели внутренних. Они так и остались в гетто
И затаили в душе обиду от того, что так и остались миру "чужими" (что при комплексе неполноценности автоматически переводится как "люди второго сорта"). Мы имеем все шансы получить точно такой же внутренний опыт. Потому что исходные условия у нас тоже примерно одинаковые.
Я пишу "примерно", потому что все-таки не одинаковые. Меньшее количество денег и, соответственно, амбиций, играет иногда положительную роль. Но дело не только в этом. Европейские маршруты, тропы и направления, освоенные моими соотечественниками за годы независимости, кое-что меняют в общей картине мира. Иллюстрацией могут служить заздравные списки, оглашаемые в окрестных церквях на Рождество и Пасху: "А ще молимось за Герберта, Людвіга, Ядвігу, Ніколь, Даніелу..." Малышку Даниэлу я знаю - она приезжает на лето к бабушке в село из родной Тосканы. Такое количество мигрантов, какое дала Европе Украина, не могло не размыть представления о "нужности" и "ненужности". Или на данном этапе уже скорее "чуждости" и "нечуждости", а это - совсем другой разговор. И даже регулярные поездки "не дальше Теско" кое-что меняют в мировоззрении, формируя привычку и, соответственно, уверенность в том, что так и должно быть.
Однако не слишком удачный опыт российской не-интеграции в европейскую глобальность не стоит сбрасывать со счетов как совершенно неприменимый к нам. Разного у нас, увы, все еще гораздо меньше, чем общего. А общее имеет слишком длинный корень. Среди наших соотечественников людей, которые никуда не поедут, а если и поедут, то ничего не увидят, значительно больше, чем хотелось бы думать.
Мы все родом из детства, а значит - из школы. Которая не слишком изменилась за годы независимости в главном – она по-прежнему по-советски вычитает нас из глобального мира. Мы остаемся обращенными внутрь себя, нацеленными "на свое", которое не вписывается в некое "общее", а наоборот, противопоставляется. И не то чтобы это была политика, выработанная специально для украинской школы, это советская политика кое-как адаптированная "под наше".
Это особенно хорошо видно на примере (не)изучения иностранного языка. Принцип неизучения остается в силе. Уж не знаю, кто в этом виноват больше: программы, педагогические кадры или учебник Карпьюк. Незнание языка – серьезный барьер для зарубежных поездок и свободного общения (не говоря уже об интеграции) "там". Те, кто не владеют языком, все же поедут за рубеж, будет держаться "русских" маршрутов и сервисов. Где, конечно, много "руссо-туристо", но, во-первых, разрешена проблема языка, а во-вторых, многие украинские туристы выглядят неотличимо от русских "туристо" не столько "руссо", сколько "совьетико".
Незнание языков (хотя бы китчен инглиш) и там, за рубежом, загоняет нас в постсоветское гетто и "братство народов"
Но языковым вопросом все не исчерпывается. Это только верхушка айсберга. Закрытость, культивированная советской школой, укоренена значительно глубже – в общей гуманитарной ограниченности. Никто толком не знает, куда ехать, зачем и вообще, стоит ли тратиться и напрягаться. В Прагу или Мюнхен – пить пиво, в Париж – плюнуть с Эйфелевой башни, на пляжи Коста-дель-Соль погреть пузо? Все это почти неотличимо от поездок "до ближайшего Теско". Мало кто из массового украинского "среднеклассового" туриста знает, для чего ехать в Европу, что там искать, на что смотреть. Стопятьсот путеводителей в интернете – преимущественно реклама.
Но дело даже не в том, что выпускник средней украинской школы ничего не знает об Уффицци, Тейт или Центре Помпиду. Проблема в том, что у него нет выраженного стремления узнать и увидеть не обязательно памятники и произведения. Просто другое, отличное от своего. Мы не просто закрыты и зациклены на себе и на своем – мы не умеет и не желаем открываться. Мы не знаем, как это делается. Мы попросту боимся выходить в мир и оттого с легкостью подхватываем и повторяем клише о том, что "мы там никому не нужны". Мы не готовы встретиться с чужим, не готовы ему открыться и с ним общаться и оттого мы избегаем встречи. У нас очень специфическая, мазохистская "зона комфорта", но мы все равно не желаем из нее выходить. На эту коммуникативную ограниченность (чтобы не сказать импотентность) по-прежнему работает наша уже как бы несоветская школа. Фактически это та же "проблема языка", но на более глубоком уровне. Практика показывает, что тому, кто хочет общаться и не боится этого, языковые барьеры – небольшая помеха.
Безвиз может стать для украинцев важным шагом взросления, если он ознаменует для нас не только и не столько возможность перемещаться (хоть до Теско, хоть до Колизея, хоть до мюнхенского биргартена), сколько открытость как таковую – открытость миру, чужому и новому опыту, общению. Неважно, "нужны ли мы миру". Важно, чтобы он был нужен нам. Чтобы этот опыт помог нам измениться и двигаться дальше.
