Джеймс Брэдли: Что будет, если воскресить неандертальцев?
Австралийский писатель Джеймс Брэдли в статье для The Guardian и своей новой книге размышляет о том, как, возрождая прошлое, можно отвратить катаклизмы и найти новые формы миропорядка.
В 2015 году наводнение помогло обнаружить в Якутии останки двух замерзших детенышей пещерного льва. Два представителя этого вида, исчезнувшего в конце последнего ледникового периода, были погребены под грудой мерзлой земли в своем логове 12 тыс. лет тому назад. На обнародованных фотографиях видно, что их морды так хорошо сохранились, что даже может показаться, что они просто спят.
Тем не менее, несмотря на необычайно идеальное состояние тел, детеныши - далеко не единственные такие находки, обнаруженные в последние годы. По всей Арктике и Субарктике находят животных или артефакты, погребенные под землей тысячи лет назад, и освободившиеся из своих ледяных могил благодаря глобальному потеплению. А в Альпах и других местах из-за таяния ледников от ледяных оков освобождаются тела людей, которые пропали без вести в горах десятки лет назад. В Австралии же затопленные города, которые на протяжении жизни нескольких поколений находились под водой, вновь выходят на поверхность, поскольку из-за засухи и жары падает уровень воды в водохранилищах.
Как заметил британский писатель Роберт Макфарлейн, эти необычные явления или "антропоценовое вскрытие захоронений" являются частью более масштабного процесса расселения человека. Так как человеческое и геологическое время взаимосвязаны, глубокое прошлое прорывается в наше настоящее, являя ужасающую и порой странную историю. То, что было недвижимо, пришло в движение, то, что было постоянно, уничтожается быстрее, чем мы в состоянии спасти. И не только прошлое стало столь нестабильным. Чрезвычайная климатическая ситуация также угрожает нашему будущему, разрушает то, что мы считали незыблемым; то, что, как мы думали, нам хорошо известно.
Многие это внезапно для себя открыли прошлым летом, когда юго-восточную Австралию опустошали лесные пожары. В течение многих недель и месяцев мы беспомощно наблюдали, как пожар забирал чьи-то жизни, лишал средств к существованию и разрушал целые экосистемы, пока на наших экранах мелькали изображения, казалось, антиутопического будущего. В последующие месяцы пожары сменились распространяющимся катастрофическими темпами коронавирусом, ставшим моментом истины, который продемонстрировал уязвимость нашего общества и скорость, с которой природа может разрушить основы нашего мира.
Элементом любого вида искусства является то, что специалист в теории культуры Донна Харауэй называет "держаться поближе к неприятностям". Искусство существует для того, чтобы запечатлеть ощущения здесь и сейчас; запечатлеть путанный, противоречивый, иногда пугающий, иногда вызывающий радость хаос в конкретный момент жизни. Оно - очевидец. Однако искусство также должно давать больше, чем просто возможность запечатлевать что-либо здесь и сейчас. Оно необходимо нам, чтобы помочь заглянуть за границы посредственного, понять, как наши истории связаны с историями других людей; а также - чтобы помочь нам осознать, что мы - часть одной общей истории.
Желание придать форму некоторым из этих связей и способствовало появлению в 2015 г. романа "Клэйд", в котором описывается жизнь трех поколений одной семьи, когда их мир из-за природной катастрофы полностью изменился.
Когда я писал "Клэйд", тогда казалось возможным избежать наихудших последствий глобального потепления. Но в течение нескольких лет с момента выхода книги эта надежда таяла на глазах. Каждый день появляются все новые истории о чьих-то потерях и о вымирающих видах; с каждым днем наш мир становится все более жестоким, более ненормальным. С каждым днем катастрофа казалась все менее призрачной.
Столкнувшись с этой реальностью, я начал задаваться разными вопросами. Вопросами о неизбежности и новой реальности, в которой мы живем. Интересно, а в какой момент наши потери станут невыносимыми? В какой момент надежда станет лишь формой отрицания? Как нам жить в таком мире?
В моем новом романе "Призрачные виды" я пытаюсь изучить эти вопросы, спрашивая, что было бы, если бы глубокое прошлое в буквальном смысле ожило - посредством клонирования неандертальца из остатков ДНК. Хотя эта идея может показаться откровенной научной фантастикой, она таковой не является, или же является лишь отчасти. Многие ученые считают, что клонирование может вернуть виды, вымершие в результате действий человека. Здесь, в Австралии, ученые уже заложили фундамент для воскрешения тилацина, а в Сибири российские ученые работают над проектом, направленным на спасение вечной мерзлоты от исчезновения, путем воссоздания окружающей среды 12-тысячелетней давности, включая воскрешение шерстистых мамонтов.
Как мне кажется, данная технология и ее возможности дают пищу для размышлений не только о том, что мир может быть разрушен и целая эпоха погрузится в хаос, но и о горе и скорби, которые мы ощущаем. Чего мы лишимся с исчезновением вида или экосистемы? Что, по-нашему мнению, мы получим, если их вернем? Каково быть таким существом?
Когда история и персонажи обрели форму, я заметил, что задаю уже другие вопросы. Вопросы о сверхбогатых и об их планах на случай конца света. Вопросы о любви и потерях, и о связи между ребенком и его приемной матерью. Вопросы о границе между человеком и не человеком.
Вместе с этим я и писать начал иначе. Экологический кризис и климатическая катастрофа стирают расстояние и время, возрождая глубокое прошлое, которое врывается в наше настоящее и подходит непосредственно к порогу нашего дома. Благодаря их появлению в художественной литературе также стирается граница и между художественной литературой и реальной жизнью. Пока, наконец, я не понял, что переношу свои собственные страхи и чувства непосредственно в художественную литературу, в результате чего выходит книга, по большей части пугающе личная.
И все же, в первую очередь, я столкнулся с рядом вопросов о хрупкости столпов нашего мира; о растущей цене климатической катастрофы для нас и о том, как нам жить в мире, где рушатся наши некогда устойчивые взгляды на жизнь.
Я начал писать "Призрачные виды" сразу после смерти моего отца. И она будет издана через несколько недель после смерти моей мамы. Ее редактировали, когда на восточном побережье Австралии бушевали пожары, в городе, полном дыма и горя; и он будет издан в мире, парализованном пандемией. Возможно, потому и нет ничего удивительного в том, что это книга во многих отношениях определяется и переполнена чувством утраты, которое многие из нас ощущают сегодня. Но это также книга, которая стремится напомнить нам, что даже в самых масштабных катастрофах можно найти новые формы.
