Чудо перед Пасхой. Что рассказал нам о нас пылающий шпиль Нотр-Дама

Собор Парижской Богоматери – безусловно, икона масскульта. Она осталась ею и в огне – вызывая в публике сильное общее чувство, которое объединило ее в одно целое
Фото: Getty Images

Пожар в Соборе Парижской Богоматери посеял в душе ощущение катастрофы. Новостная лента мелькала "апокалипсисами", а фото и видео адского пламени, пожирающего шпиль собора, подкрепляли самые мрачные мысли. На короткое время собор вытеснил из соцсетей даже предвыборный холивар. Апокалипсис не апокалипсис, но что-то шаталось в самых глубоких - тектонических - слоях мироздания. Кто-то, особо экзальтированный, даже воскликнул: "Сгорела сама Франция!". Но, как говорится, не дождетесь.

Казалось бы, ничего особенного. Пожары случаются. В том числе в церквях и объектах большого культурного значения. А еще их уничтожают войны и человеческое равнодушие. Но бывают пожары и бывают пожары. Бывают соборы и бывают соборы. Во-первых, это же Париж - тот, который стоит мессы, и который увидеть - и умереть. Это центр Европы. И Собор Парижской Богоматери - сердце его. Во-вторых, когда что-то ужасное случается в Сирии, это почти обыденность. Пальмира? Ну так там же ИГИЛ. И Асад. И Путин. Европа же слишком уютный уголок мира, чтобы там вот так запросто мог сгореть самый "раскрученный" собор в истории. И если такое может случиться в центре Парижа, да еще с самим Собором Парижской Богоматери - тогда уж действительно может случиться совершенно что угодно. Даже апокалипсис. Нам хочется думать, что где-то на перманентно горящей планете есть островки порядка, покоя и безопасности. А вот, оказывается, таких островков нет...

Впрочем, символизм собора и почти суеверный ужас перед его разрушением имеет основания. В начале Первой мировой немцы - беспрецедентный случай - начали прицельно обстреливать "самый главный собор" по версии французов - собор в Реймсе. Это были выстрелы не по позициям врага, вообще не по армии или инфраструктуре. Снаряды посылались прямо в сердца французов. И они достигли цели: волна ненависти затопила Европу и схлынула только после Второй мировой, оставив после себя ужас перед содеянным.

Что и говорить, соборы кое-что значат для этого мира. И если они горят - то не может быть, чтобы просто так...

Толкователи и гадалки по языкам пламени, конечно, нашлись быстро. Комментаторы опережали друг друга, предлагая увидеть в происходящем "закат Европы", символ упадка, утрату идентичности и даже прямо - кару Божью тем, кто Его забыл. Увы, были такие, кто не удержался и уколол: вот, мол, европейцам за то, что без Бога живут. Пускай покаются.

Не хочется напоминать, сколько перепало нам, и спрашивать, "а нас-то за что?". Когда в центре Киева падали взорванные большевиками храмы - памятники киеворусского периода, наши Нотр-Дамы, - вокруг них не было толп. Никто не спешил оплакивать гибнущие святыни. Впрочем, будем справедливы к нашему священству: они и Голодомор называли заслуженной карой украинцам за то, что Бога забыли. Пережитые страдания, как можно видеть по иным постсоветским церковникам, не делают людей ни лучше, ни добрее, ни мудрее. В их лицемерном "ах, какая беда" обязательно отчетливо слышится "так вам и надо".

Популярным также оказался мотив "же суи" (слоган Je suis Charlie, с французского "Я - Шарли", стал символом осуждения нападения террористов на редакцию сатирического журнала Charlie Hebdo). Мол, чего так убиваются вокруг Нотр-Дама? Сколько памятников гибнет каждый день, в том числе прямо под боком, а они о Нотр-Даме плачут, который наверняка отстроят.

И ничего не скажешь: правы. И это еще не так страшно, когда речь только о памятниках. Кто, кроме очень посвященных, переживает "же суи", когда коптские церкви взрывают вместе с людьми, когда взрывы уносят жизни христиан в Африке и Пакистане, когда исламские режимы выносят смертные приговоры за веру? Проклятые вопросы. Но такова природа солидарности: мы ее испытываем или не испытываем в зависимости от того, кем и чем мы есть или хотя бы хотим быть. Возможная гибель Собора Парижской Богоматери потрясла украинцев больше, чем теракт в Лахоре, потому что собор - какая-то часть нас самих. И это не говорит о нас плохо.

А вопрос о забытом Боге (или даже преданном, что лучше вписывается в сюжет Страстной седмицы) все же интересен. Штамп о "безбожной Европе", возможно, несколько пошатнется в отблесках пожара Собора Парижской Богоматери. Огонь собора выхватил из сумерек повседневности, из частной жизни то европейское христианство, о котором мы мало что знаем. Назвать безбожниками тысячи людей, собравшихся и молившихся вокруг гигантской свечи, в которую превратился собор, не повернется язык.

Ах, так ведь они собрались на зрелище, на реалити-шоу, это горел не Храм Божий, а символ масскульта. Готический "Макдональдс". Нотр-Дам давно превратился в интерьер для чисто человеческой драмы. Может, он вовсе со стыда сгорел, после того как с ним стало ассоциироваться скорее имя цыганки Эсмеральды, чем Непорочной Девы? Горгульи массам интереснее мессы. Сам собор пуст, как прошлогодний орех, - в него только туристы ходят.

Но почему тогда публика на площади пела "Аве Мария" в стиле Ars nova, а не только популярные мотивчики из известного мюзикла? Да, эта секуляризованная, забывшая Бога публика на такое способна. Интересно, много наших духовных хотя бы приблизительно знает, как звучит киевский знаменный распев? Я не говорю - сумел бы подхватить.

Трудно поспорить с тем, что соборы стали артефактами культуры и туристическими объектами. Что секуляризация - факт, и что исповедание вытеснено в частную жизнь. Но в этих возгласах слышится только недоверие к человеку и его способности оставаться христианином даже тогда, когда его к этому не принуждают законами и постоянным контролем. Христианство разлито в воздухе и практикуется в личных делах и образе жизни. В Европе, как больше нигде, наверное. И к узакониванию однополых браков это не имеет никакого отношения. В Европе нет принуждения к христианству - вот что больше всего раздражает наших "богоносных". Там ни к чему нет принуждения, кроме того, что записано в законах и является одинаковым для всех.

Европа секулярна - с этим трудно спорить. Но она опирается на соборы. Это ее краеугольные камни. Поэтому они становятся туристическими объектами и феноменами масскульта. А не наоборот. То, что они пустые внутри, ничего не значит. Они памятники. Жизнь течет вокруг них и сверяется по ним. Шпиль Собора Парижской Богоматери, голоса его колоколов - ориентиры для миллионов людей в Париже и за тысячи километров от него. Вот что стало хорошо видно в свете пожара. Те, кто собрался вокруг собора - физически или посредством информационных каналов, в этот момент представляли собой Церковь. Что бы они сами ни думали и как бы это ни называли.

Вокруг Собора Парижской Богоматери мы увидели - и отчасти пережили - черты новой европейской общности и обновленной идентичности. Огромная свеча приковала взгляды левых и правых, вызвала слезы у немцев и британцев, вырвала возглас отчаяния у атеистов и подвигла на молитву верующих, независимо от их конфессиональной принадлежности. На колени у горящего собора опустились белые и черные. Перед огнем собора отступили проблема мигрантов, размывание идентичности, "конец Европы" и даже, прости Господи, Брекзит.

Стоило пережить пожар в соборе, чтобы увидеть и понять, что самое главное - не то, что в его стенах, а то, что за ними. И чтобы почувствовать его огонь внутри себя. Собор Парижской Богоматери - безусловно, икона масскульта. Она осталась ею и в огне, вызывая в публике сильное общее чувство, которое объединило их в одно целое.

Пожар в соборе стал центральным сюжетом католической Страстной седмицы и хорошей подготовкой православным, которые только входят в Страстную. Пожар, который вызвал в душах отчаяние по поводу утраты и суеверный эсхатологический страх, обернулся чудом. Или скорее целой серией чудес, среди которых каждый найдет что-то по вкусу: кто-то скажет, что Бог сам зажег эту свечу, чтобы собрать вокруг нее свой народ, кто-то скажет, что люди отстояли свою святыню искренней молитвой, и, молясь за свой собор, они на самом деле молились за самих себя.

Но главное, разумеется, было припасено Драматургом для финала: когда шпиль догорел и люди вбежали в собор, они, возможно, немного заблаговременно, пережили чудо Пасхи. Собор оказался жив. Уцелело все жизненно важное - алтарь и алтарный крест, скульптуры апостолов и Богоматери, резная кафедра и бесценные витражи. И даже орган только слегка пострадал от воды. Врата ада не одолели его. Как Он и обещал. А шпиль отстроят заново. И в нем будет не меньше смысла, чем раньше.