Без языка и обнаженки. Как в профсоюзе актеров придумали использовать вайнштейнов
Британский профсоюз актеров Equity обсуждает возможность введения правил постановки интимных сцен как в кино, так и на театральной сцене в связи со скандалом, начавшимся с откровений о многолетних систематических сексуальных домогательствах голливудского продюсера Харви Вайнштейна. Среди прочего профсоюз хотел бы запретить сцены поцелуев с языком, а также обнаженные сцены во время кастинга.
"Речь не идет о цензуре", - заверяют представители профсоюза британских актеров. Поцелуи, обнаженку и секс нам оставят. Дискуссии идут только о том, "как делать это все безопасно", не оскорбляя чувств актрис, которые участвуют в этих сценах.
Что ж, можно не сомневаться, что "секс нам оставят". Кто же зарежет курицу, несущую золотые яйца? Взрослые фильмы и взрослые сцены – дополнительные нули к суммам кассовых сборов. Секс слишком хорошо продается, чтобы вымарать его с экранов. А женская роль в фильме с рейтингом 16+ почти наверняка предполагает обнаженку и постельные сцены. Апеллировать к сексуальности, соблазнять, вызывать вожделение – ее прямая экранная обязанность. На которую она соглашается, ставя подпись под договором. Но чувства актрисы, производящей киносекс на продажу, должны быть защищены, ее работа должна быть "более безопасной". Опасность не в том, что она прямо на площадке может стать жертвой харассмента (довольно трудно, наверное, провести демаркационную линию между дозволенным и недозволенным при съемке постельной сцены). А в том, что режиссер, продюсер или партнер могут воспользоваться своим положением или просто сделать что-то неприятное. Поэтому хорошо бы прописать в правилах, что поцелуи - без языка. Противно, знаете ли. И чтобы раздеваться уже только тогда, когда контракт подписан и аванс лег на банковский счет. А то поглазеют-поглазеют, а потом возьмут и не заплатят...
Режиссеры и часть актеров относятся к таким веяниям безо всякого энтузиазма, видя в этом проявление цензуры и покушение на свободу творчества. У режиссера может быть свое видение сексуальной сцены, которое не совпадает с личными границами актрисы. Актеры вживаются в роль, перевоплощаются по Станиславскому и в кадре ведут себя как их герои - безудержные самцы, а не так, как, может быть, повел бы себя сам актер – интеллигентный человек и добропорядочный отец семейства. Как-то так сложилось в кинематографе, что секс с добропорядочным отцом семейства оказывается возможен преимущественно в качестве комедийной, а не сексуальной сцены. Но против этого почему-то никто не протестует.
Казалось бы, история не стоит выеденного яйца. Достаточно обсудить сцену и расставить ограничительные вешки в ходе репетиции – что мы будем делать в кадре и чего не будем. Если режиссер тиран и относится к актеру, как к материалу, из которого он лепит, то стоит либо задуматься о сотрудничестве с таким режиссером, либо – ну гений же! – просто принять это его свойство как должное, а поцелуй с языком как издержку профессии. Но проблема чаще всего не столько в том, что режиссеры не желают обсуждать с актрисами границы дозволенного, сколько в том, что актрисы сами не поднимают этот вопрос на площадках. Им проще говорить об этом с журналистами и профсоюзом. Чтобы границы установили официально. Чтобы режиссер и партнер были обязаны по закону позаботиться о комфорте актрисы. Которой, может быть, просто неловко попросить партнера не лезть своим языком к ней в рот.
Тут история отчетливо уклоняется в сторону от магистральных идей феминизма. Потому что в данном случае женщины требуют не равных, а особых прав. Отчего женщина из "тоже человека" превращается в сосуд скудельный, хрупкий объект, нуждающийся в дополнительной защите. В покровительстве. Только уже не мужчины, а закона (или профсоюза), который выполняет в данном случае все ту же патерналистскую функцию. Эта дополнительная защита нужна только потому, что разрешить сугубо производственную проблему – с языком или без - женщина оказывается неспособна. Она не контролирует свое собственное тело и даже не пытается его отстаивать перед начальством и коллегами. Она соглашается с тем, что на съемочной площадке ее тело принадлежит режиссеру и отчасти партнеру, который оказывается главным действующим лицом в сексуальной сцене. В то время как задача актрисы – красиво выглядеть в руках мужчины. Роль вещи.
Сами видите, насколько все неполиткорректно. Но что интересно – дамы протестуют вовсе не против такого положения вещей. Они не требуют в корне пересмотреть концепцию сексуальности в кинематографе в пользу женской субъектности и всяческого равноправия в том числе в сексуальных сценах. Они не заявляют протеста против вещности своих героинь – они только требуют защитить их собственные чувства. Чувства зрителей, которых от фильма к фильму кормят женской вещностью, не так важны. Да и нет у зрителей профсоюзов.
"Равноправие женщин" на экране, которое достигается тем, что женщины появляются в роли копов, отправляющих бед-гаев в нокаут одним хуком, – это лукавство. И это, пожалуй, главный месседж, случайно выболтанный британским актерским профсоюзом. Потому что даже эти супергероини, попав в альков, все равно превращаются в красивую вещь в руках мужчины. Никакого равноправия. Секс – эта полная интриги игра полов – в голливудском исполнении оказывается откровенной эксплуатацией женского тела, превращением его в предмет на продажу. Те, кто кормит подобными грезами публику за ее же деньги, вполне заслуживают харассмента.
Но против этой эксплуатации актрисы не выступают. Не возражают в корне. Все, чего они хотят, чтобы их не трогали в процессе за определенные места, не втаскивали в кадр то, что они хотели бы скрыть, ну и без языка, само собой. Никакого феминизма – только комфорт на рабочем месте. Как раз задача для профсоюза.
Поэтому не спешите искать в этой истории щупальца феминизма. Их там нет. Скорее наоборот: права оказалась Катрин Денев, увидевшая в голливудской борьбе с харассментом призрак неопуританства, новые табу на проявления сексуальности, ущемление сексуальной свободы – неважно, для мужчин или для женщин, потому что в тонкой игре полов от ограничений, в конце концов, страдают обе стороны.
Но, боюсь, в данном случае речь не идет даже о неопуританстве или о феминистском реванше. Актрисы не протестуют против того, чтобы их тело продавали жаждущим высоких рейтингов массам. Они не против обнажаться в кадре – соблазнять и возбуждать. Они согласны на эксплуатацию. Все, что их не устраивает, – условия.
Если и можно говорить о феминистской подоплеке этой истории, то разве что в финансовом аспекте. Пускай у каждой женщины есть цена – как утверждал британский драматург до эпохи актерских профсоюзов. Пускай он прозрачно намекал тем самым, что любая женщина продается. Рынок есть рынок: есть спрос – будет и предложение. Вопрос в том, кто продавец и кто уполномочен торговаться о цене. До сих пор женским телом торговали преимущественно мужчины – неважно, в качестве отцов семейства, сутенеров или продюсеров. Нынешние выступления представительниц рынка грез говорят о том, что перемены назрели – женщины осознают свое право на собственную кожу и готовы продавать сами.
И назначать цену. За голливудским конфликтом и теми волнами, которые он поднял в сфере искусства, стоит, кроме всего прочего, чисто финансовый интерес. Еще совсем недавно статистика гонораров Голливуда показывала заметное неравенство актеров и актрис – гонорары звездных актеров оказались заметно выше, чем гонорары соразмерных по звездности актрис. Сексуальный скандал может быть использован женской половиной цеха для выравнивания ситуации. Рынок развлечений – в первую очередь рынок. И если дамам предложат "взять деньгами", думаю, многие согласятся.
