Без эксклюзивного дьявола. Почему украинцы должны учиться будущему у евреев

Каждый раунд "битвы за историю" у соседей - в Польше или в России – приводит нас в необыкновенное возбуждение. Мы видим в них двух акул, которые хотели нас съесть, но не вышло, и вот теперь они злобствуют, сводят счеты с историей, пожирают мертвых. Утешают свой электорат тем, что раз вы жертвы, раз вы страдали, вас убивали, гноили, насиловали – значит, вам все можно (было тогда) и все должны (теперь). Комфортная такая мысль. Жизнеутверждающая. Но избирателю нравится – судя по рейтингам.

Конечно, многие поляки наверняка знают, что "день без украинца" в Польше будет выглядеть не лучше, чем "день без мексиканца" в Калифорнии. Но кто устоит перед таким предложением на идеологическом рынке, как "святость"? Не когда-нибудь, в награду за безупречную жизнь или подвиг, а прямо сейчас, по праву рождения?

Сегодня мы можем наблюдать интересную картину: те народы, которые могли бы теперь писать собственную историю, отказываются от этого. Они берут выше - замахиваются сразу на Священное Писание. История - как-то мелковато, что ли. С политической точки зрения, это правильный ориентир: Священная История всегда субъективная в отличие от просто истории. Она переживается, принимается близко к сердцу, остается актуальной для каждого и в любой момент. Каждый год Христос рождается, всходит на Голгофу, принимает мученическую смерть и воскресает. Каждая семья – Святое Семейство. Любая крещальная купель – воды Иордана. Все это не просто "как вчера было" - это происходит прямо сейчас. Мистерия разыгрывается постоянно, в каждой эпохе, в каждой географической точке, в каждой человеческой жизни. В этом суть религиозной причастности и духовного опыта верующего человека. В этом сила веры.

Но у "обычной" истории такой силы нет. Она констатирует, а не мобилизует. Отдельные эпизоды могут вызывать сильные чувства и ощущение причастности, но эту причастность трудно использовать. Но если положить в основу Священной Истории национальный миф, то история оказывается удобным инструментом. Впрочем, тогда это уже не история. И польский закон об Институте национальной памяти – это уже не "закон об истории", как по привычке пишут коллеги. Это закон об оскорблении чувств верующих. Приверженцев государственной религии Святой Польши. Аналогия со Святой Русью и случайна, и не случайна одновременно.

Однако вместо того чтобы увлеченно тыкать поляков носом в то, что они – близнецы-братья с Кремлем, нам следует присмотреться к опыту. Потому что мы с таким же увлечением пишем свою Священную Историю вместо того, чтобы учиться относиться к истории как к области знаний и предмету изучения, а не бесконечному источнику идеологического вдохновения.

Возможно, проблема в анамнезе - ни у нас, ни у поляков, ни у россиян никогда не было истории. Во всяком случае, достаточно продолжительной. Были только национальные мифы, идеологии и гражданские религии. Нам, возможно, просто не повезло: когда мы могли бы переболеть своими подростковыми болезнями, мы не получили такой возможности, потому что жили под опекой компрачикосов. И когда вышли, наконец, из-под их опеки, оказались не готовы и беззащитны перед миром, который поглядывал на нас, как на неведомых зверушек. И мы поспешили убедить сами себя в том, что проблема – в мире, а не в нас. Что нам "все должны", потому то "мы страдали".

Нам все должны – ключевой тезис. Он присутствует и у поляков, и у нас, и у россиян. По любому поводу выбрасывать на стол векселя – частично легальные, частично просроченные, а частично и просто фальшивые – наш национальный вид спорта.

Чемпионом в этом виде спорта, далеком от Олимпийских игр, является Польша. Евросоюз вкладывает в Польшу невероятные деньги, потому что "должен". Польша же ничего не должна в ответ, потому что она "страдала". Россия не признает военных преступлений во Второй мировой – она "имела на них право". Нам тоже все кругом должны – и Россия, и Польша, и Европа, и США, и наше собственное государство, и Дед Мороз.

Находкой для такой "собственной истории страданий" является Бандера. Поляки от него в восторге - они нашли воплощенное зло. Именно Бандера, а не какие-нибудь Гитлер со Сталиным. С точки зрения исторической можно было бы только пожать плечами. Бандера был вполне польским продуктом – те же идеи, те же методы, та же риторика, что и у польского национализма, современного ему. Бандера лично у поляков ничего не отнял – ни Волынь, ни Галичину, ни червенские города. Волынь с Галичиной отняли Советы. Они же депортировали поляков. Но поляки все равно выписывают счета именно Бандере. Если вы строите свой эксклюзивный миф, вам просто необходим и свой эксклюзивный дьявол. Бандера вполне подходит. А вот Сталин с Гитлером – нет. Они не эксклюзивные.

В чем беда подобных историко-идеологических построений – они негативные. Взять хоть Бандеру. Допустим, в польской национальной космологии он дьявол (или хотя бы Иуда). Но кто же бог/учитель? Пилсудский? Околоисторическая риторика правящего кабинета оставляет простор для воображения. Это правильно для классического понимания мифа, но для построения национального мифа никуда не годится - тут все должно быть однозначно. Как с дьяволом, так и с богом. Проблема поляков в приверженности католической вере, которая не терпит расхождений по вопросам личности Всевышнего – он триедин и кто-либо четвертый окажется лишним.

Такой проблемы, казалось бы, нет у России. Тут можно обожествлять кого и что угодно. Но и тут успех почти не виден. Сделать национальную пасху из Дня победы не очень получилось – а больше-то и не из чего. Столетие Октябрьской революции обошли осторожным молчанием – т.е. в отличие от поляков даже с личностью дьявола не определились. Ленин? Ну, неоднозначная, конечно, фигура, но Мавзолей трогать нельзя. Сталин? Как можно! Он же войну выиграл! В общем, остается разве что неолитический культ Родины-Матери да миф о народе-богоносце.

Но не спешите тыкать натруженными указательными в соседей. У нас дела обстоят не лучше. У поляков было "Чудо над Вислой". Россияне наложили лапу на победу во Второй мировой. Эти победы трактуются как намек на божественное вмешательство, знак благосклонности свыше и, следовательно, богоизбранности. Что же мы? Где пасха в нашей "священной истории"?

Нет пасхи. Одни страсти. Наши национальные мифы сосредоточены только на борьбе и страданиях без всякой надежды на катарсис. Герои Крут полегли. Бандера проиграл. УПА разбита. УНР пала. О Голодоморе - и слов не подберешь. И так вглубь веков – до самого Сагайдачного, о которого, наконец, можно немного затормозить в этом безнадежном падении. Но настоящие герои-победители прячутся разве что во мгле веков где-то рядом с Даниилом Галицким.

Это все имеет только кажущееся сходство с евреями, которые не упускают возможности напомнить всем о своей роли жертвы. Нет, не упускают. Евреи никому не спустят насмешку над Холокостом. Как и нам не с руки спускать насмешки над Голодомором. Шоа - важный сюжет их истории, но не центральный. Центральный сюжет отнесен в будущее – обретение Земли обетованной. В основе их национального проекта – тот факт, что именно с ними Господь заключил договор. А сам проект – Земля обетованная. Нынешний Израиль – реализация этого национального проекта. Попробуйте сказать, что у них плохо получается.

Проблема не в том, что у нас нет побед или героев-победителей. Проблема в том, что мы не ищем своей истории – мы ищем святости как оправдания собственному существованию. Поэтому у нас так плохо и неоднозначно с героями – мы требуем, чтобы они были святыми. Мы то и дело лепим к ним святость, которая тут же на глазах осыпается. Не каждый герой может стать национальным святым. Из девы Жанны получилась французская святая. А из девы Елизаветы – даже не пытались сделать, но у британцев все равно все получилось. Из Александра Невского святого сделали, но российскому проекту это не помогло.

Необходимость в святых и святости говорит о том, что мы не относимся к себе как к данности, не рассматриваем в качестве небесного мандата тот факт, что мы существуем. Не верим мы в этот небесный мандат, и потому подозреваем, что дар жизни упал к нам в руки случайно и сейчас кто-то придет и потребует его себе. И нам надо быстренько придумать, почему мы имеем на него право.

Из этого неверия – ни в себя, ни в Бога – возникает потребность в национальном мифе, который все обоснует и всех объединит. Хотя очевидно: после всего того, что происходило на наших разношерстных территориях последние несколько веков, вряд ли можно найти сюжет или героя для такого мифа в прошлом. У нас нет такого прошлого, которое все мы оценили бы одинаково, или хотя бы одинаково позитивно. Конечно, по поводу Голодомора двух мнений быть не может. Но трагедия – хлипкая основа для роста.

Ставить во главу угла национального мифа, делать центральным сюжетом национальной Священной Истории поражения и трагедии – контрпродуктивно (как любят говорить в Кремле). Пост и Страсти ценны не сами по себе, а в качестве пролога к Воскресению. Страдания должны венчаться победой над смертью – тогда священная история приобретает законченный вид и становится убедительной. Только потому христианство стало "мировым проектом" - оно показало путь через страдания к победе, к жизни вечной, к Царствию Небесному.

Но что делать, если такой убедительной победы, как воскресенье Христово (или даже как "чудо над Вислой"), у нас нет? Тогда нам нет смысла вообще играть в эти игры, подменяя свою историю мифом. Есть смысл отнестись к истории как к истории, а своей победе, своей земле обетованной придать модальность будущего времени.

Это касается нас и России – посттоталитарных стран, у которых в обозримом прошлом не было ни своей секулярной истории, ни даже шанса на нее. Это касается и Польши с Прибалтикой, которые оказались не готовы к наступлению европейского универсализма и подсознательно отталкивают его, цепляясь за национальный миф. Да что там Польша – Британия шарахнулась прочь от универсального проекта. Без единого рационального основания, только от подспудного подозрения, что участие в Европейском Союзе размывает собственно "британский проект". Островитяне относятся к собственным проектам особенно бережно – слишком мало земли под ногами, чтобы рисковать. Пространство риска для островитян, как правило, вынесено за береговую линию.

Отсутствие проекта "народы без истории" пытаются компенсировать мифом – и это вызывает пожатие плеч у более рациональных соседей, живущих проектами, а не мифами. Общий национальный проект заключает в себе программу жизни каждого человека и каждого поколения, программу действий, направленных на достижение личного (и общественного) блага. А взгляды на историю относятся преимущественно к сфере приватного – так же как религия. "Вы бы за кого воевали? - спрашивает автор фильма об истории Британии у людей на улице. – За короля или за Кромвеля?" "За короля, - отвечает один. – Я вообще роялист. Хотя Карл, конечно, вел себя очень вызывающе". "За Кромвеля, - не задумываясь отвечает следующий. – Я симпатизирую лейбористам. Всегда за них голосую". Современная Британия предлагает каждому своему гражданину четкие правила игры, взаимовыгодные для него и для общества в целом, и они никак не лимитируют его личного отношения к Кромвелю или приверженности престолу.

Наша проблема – не отсутствие национального мифа, как почему-то принято думать, а отсутствие национальной реальности, то есть достижимой цели и четких правил игры. Которые не просто звучали бы как новогодний тост, а были бы лекалом для сверки собственных действий и действий других людей, в том числе облеченных властью. Это, кстати, было сформулировано Революцией достоинства, ставившей целью интеграцию в Европу. Что означало не только (и не столько) безвиз, но европейские правила игры — правила сформулированные, отточенные, лежащие в основе Западной цивилизации.

Это вполне могло бы быть "национальным проектом". Но вместо этого мы пошли в крестовые походы против Высоцкого и за Бандеру. Миф вместо проекта. Священная История вместо правил игры. И то, что происходит сейчас в Польше, – звоночек и для Европы, и для нас: до участия в универсальном проекте надо дорасти. Даже если речь идет об экономическом союзе.