Архитекторы мира. Зачем учить язык "Игры престолов"
Новость о том, что в Калифорнийском университете Беркли будут преподавать курс дотракийского языка - одного из языков "Игры престолов" - привела в возбуждение поклонников сериала. Это что-то вроде маленькой победы: раз об этом говорят в университетах, значит все всерьез. Что ж, они правы: все, то касается языка, как правило, всерьез. Ведь язык - это одна из самых больших загадок человеческой природы. А кроме того, для массы телезрителей выдуманные дотракийский с валирийским значительно актуальнее, чем естественные, но исчезающие языки туземцев джунглей Амазонки. Выдуманное вообще вызывает у нас гораздо больше любопытства чем то, что умирает где-то вдали от широких экранов.
Одна из любимых баек студентов-лингвистов повествует о том, как старика-профессора, специалиста по кельтским языкам, два студента дурят беседой на эльфийском квенья. Профессор, разумеется, под конец весь трясется от волнения - он понимает, что перед ним еще неизвестный науке диалект или даже целый язык кельтской группы! Но почему он о нем ничего не знает, никогда с ним не сталкивался раньше, если два сопляка-второкурсника болтают на нем, как на родном? Байка, конечно, страшно устарела - кто же теперь среди профессоров-лингвистов не знает квенья? Или хотя бы синдарина. И они даже могут мстительно спросить на экзамене: почему, мол, квенья не является в полном смысле языком?
Квенья, конечно, язык. Но у лингвистов свои представления о "полной мере": чтобы считаться в полной мере языком, он должен иметь какое-то количество естественных носителей, то есть людей, которые овладевают им в младенческом возрасте как родным. Или хотя бы когда-то иметь - пока язык не умер. Как латынь, например. Но если отбросить исторические обстоятельства и лингвистический снобизм, можно было бы сказать, что в настоящем времени квенья - настолько же язык, насколько языком является латынь. Несмотря на то что латынью когда-то овладевал младенец Гай из рода Юлиев, будущий автор "Записок о галльской войне", а на квенья - "латыни" эльфов - лепетала крошка-Галадриэль, придуманная Дж. Р. Р. Толкиеном специально для того, чтобы было кому лепетать на квенья.
В общем, с этого-то все и началось. Успех толкиеновского Средиземья предопределили не только взрывное развитие жанра фэнтези, но и развитие специфической то ли дисциплины, то ли все же искусства создания языков.
Надо сказать, что преподавание дотракийского в университете Беркли - это не первый пример введения выдуманного языка в академический курс. Тут тоже первенство принадлежит Толкиену и его творению: эльфийский язык начали преподавать в одной из британских школ для мальчиков лет десять назад. И в этом был - и есть - немалый академический смысл: хорошо сделанные, глубоко продуманные искусственные языки виртуальных миров представляют собой идеальную лингвистическую модель, которая дает возможность подробно изучить, "как это работает". "Это" - все, что вам втемяшивают в головы на уроках языка в школах и что вы в глубине души ненавидите: фонетика, морфология, грамматика плюс широкие экскурсы в историю, поясняющие, как и почему происходили заимствования, как рождались диалекты и как они превращались (или почему не превращались) в полноценные языки. В общем, это, в идеале, те самые проектные методы междисциплинарного обучения, о которых так много говорят наши реформаторы - но при этом ни в каком сне не приснится введение в наш школьный курс квенья (или синдарина, или дотракийского, или клингонского).
Зато есть надежда на высшую школу. Люди, избравшие своей стезей лингвистику - дисциплину, которая считается очень академической, даже рафинированной, - неожиданно получают новую перспективу трудоустройства. Индустрия развлечений наконец "распробовала" выдуманные языки и рассмотрела за ними перспективу. Академическая лингвистика начинает смыкаться с любительской - до сих пор большинство лингвистических разработок происходило в рамках фандомов. То, что начал оксфордский профессор, его коллегам показалось любопытной игрой - не более того. Игрой, которую с огромным энтузиазмом подхватили массы поклонников. И думаю, что не ошибусь, если предположу, что многих из них изучение языков Средиземья привели к более-менее серьезным (и даже академическим) занятиям лингвистикой.
Секрет оксфордского Профессора заключался именно в этом: чтобы создать многогранный и убедительный мир, в котором реципиенту (читателю, зрителю) захочется жить, неизбежно придется обратиться к лингвистике. Без языковой подложки мир - мирок, а не вселенная.
Проверено на эпических фэнтэзийных полотнах образца "Властелина колец" и "Игры престолов", на эпических сай-файных полотнах образца "Звездного пути" и даже на детском "Гарри Поттере", который потерял бы очень много, если бы не лингвистические эксперименты с заклинаниями (попсовая смесь английского с латынью) и, разумеется, парселтанг. Вполне вероятно, что это базовый рецепт хорошей фантастической книги: создать особую языковую реальность, чтобы сделать свой выдуманный мир глубоким и убедительным. Но это рецепт, скажем прямо, не для всех. Ввести особую языковую стихию в книгу органично и к месту - искусство, многим неравное.
Сила Толкиена была именно в этом: он не просто изобрел мир, он изобрел рецепт. Альтернативные фантастические миры создавали до Толкиена и после него, и эти миры иногда получались вполне добротными. Но почему-то именно оксфордскому профессору лингвистики удалось создать не просто условный фантастический мир - но мир безупречный, в котором доля условности минимальна. Эпигоны где и в чем только не искали рецепт успеха - использование мифологических сюжетов и архетипических образов, превращение исторических событий в литературный эпос, наделение реальных географических локаций, этносов и даже отдельных людей сказочными чертами. В общем, эта формула сводилась преимущественно к умелому накладыванию волшебного антуража на уже любые существующие литературные сюжеты и жанры.
Этот вывод, конечно, имеет право на существование. Но не отвечает на вопрос: почему же в таком случае настолько глубокий и убедительный мир удается создать, мягко говоря, не каждому пишущему в жанре фэнтэзи? И талант - хоть на него и любят ссылаться - тут решительно ни при чем. Урсуле Ле Гуинн, например, в "Волшебнике Земноморья" полнота альтернативного мира вовсе не удалась - хотя в нехватке таланта ей не откажешь. Даже несмотря на то, что "языковой вопрос" автор старалась держать в поле зрения. Просто "истинные имена" в Земноморском цикле - нечто из области магии, а не лингвистики. Зато Ле Гуинн вполне удалось создать убедительную вселенную в отдельных романах Хайнского цикла - где проблема языка возникает и обретает оригинальное звучание в самом начале цикла в романе "Планета Роканнон" и эффектно замыкается поздним романом "Толкователи".
По-настоящему повторить успех Толкиена, скажем прямо, не сумел никто. Возможно, правы рафинированные университетские лингвисты, которые любят уронить что-то в том смысле, что весь "Властелин колец" с "Сильмариллионом" были написаны "на полях" основного труда Профессора - свода языков выдуманного мира. Эпические истории, которыми зачитываются поколения читателей, которые наследуют поколения писателей, - всего лишь исторический и социальный фон, на котором формируются, кристаллизуются, накладываются друг на друга структуры языков. Собственно, об этом писал сам Профессор: истории были написаны только для того, чтобы создать мир для языков. А персонажи - только для того, чтобы на них говорить. Языки, а не Арагорн с Фродо и не Гендальф с Сауроном, были основными героями саги. Языки действовали и говорили через персонажей - в полном согласии с современными Профессору структуралистскими теориями. "Для меня это во многом эссе по лингвистической эстетике", - так Профессор характеризовал свою книгу, ставшую необыкновенно (а как для "лингвистического эссе" - просто фантастически) популярной.
После Толкиена - и первых словарей и учебников по квенья - языкотворчество стало популярным. Правда, преимущественно среди любителей.
Появились как энтузиасты, готовые изучать выдуманные языки, так и люди, готовые разрабатывать новые языки. Наконец, истерев до дыр все прочие творческие методы Толкиена, наскучив эльфами и драконами, мечом и магией, инкарнациями Мерлина и короля Артура, поп-культура начала осторожно пробовать основной - лингвистический - метод.
И он не подвел. Самой убедительно расой вселенной "Стар трека" стали вовсе не вулканцы, несмотря на обаяние мистера Спока. Ими стали клингоны. Не столько потому, что они оказались расой-антагонистом в "оригинальных" сериях и фильмах, сколько благодаря целостности образа и социальной структуры этой расы. Достичь этого удалось, вложив в уста клингонов достаточно богатый и логичный язык. Над этим заданием трудились профессиональные лингвисты. И хотя впоследствии собственными языками обросли и другие расы - вулканцы, фаренги, борги - клингонский остается наиболее проработанным, богатым, употребимым, в общем, своего рода "языком международного общения" для фанатов вселенной "Стар трек".
Еще одним образчиком "лингвистической удачи" стала компьютерная игра "Мист". Ее сюжет построен вокруг человека-демиурга, создававшего миры. Поэтому разработчики были просто обречены на изобретение особого языка - д*ни, на котором Артус писал свои удивительные книги-миры, и в то же время д*ни - это мир, в котором заключен сам Артус. Концепция мира-языка и мира-книги высказана предельно ясно, лаконично и доведена до абсолюта. Языком д*ни пользуются в общении фанаты этой мегапопулярной игры.
В кино мы также довольно часто встречаемся с вымышленными языками - они помогают создать иллюзию полной инаковости мира или персонажа. Мы слышали (только в кино, правда) даже "божественный язык" - на нем говорила героиня Милы Йовович в "Пятом элементе". Но как и многие другие языки кино и компьютерных игр, это преимущественно тарабарщина: несколько десятков слов (пускай даже 400, как утверждает Люк Бессон), из которых фанаты потом "додумывают" все остальное, имитируя фонетический строй и фактически полностью выдумывая грамматику. Для кино, впрочем, обычно хватает и того.
Более-менее глубокую лингвистическую работу проделали создатели фильма "Аватар". Для народа на*ви был создан язык, который, на момент съемок имел тысячу слов (позже словарь увеличился до 1500 слов), продуманную морфологию и грамматику. По признанию создателя языка на*ви, все элементы языка вполне "человеческие" - это было требование режиссера, которому хотелось чего-то благозвучного и нетрудного в изучении. Так что на*ви можно смело - хоть и особой строчкой - упоминать среди языков полинезийской группы.
Кино хоть и нуждается иногда в языковой экзотике для вящего воздействия на сознание зрителя, не дает таких возможностей развернуться, как телесериал. Мы имели возможность в этом убедиться на примере "Стар трека" и успеха клингонского языка. Разноголосица экзотических языков может придать телесериалу глубину и перспективу толкиеновского масштаба. Поэтому для "Игры престолов" - ставшей второй по значению фэнтезийной сагой "всех времен и народов" после толкиеновского эпоса Средиземья - привлечение лингвистов и развитие "языковой подкладки" было предопределено.
В основе "Песни льда и пламени" Мартин, по его собственному признанию, лежит эссе скорее историческое, чем лингвистическое, но для разноголосицы языков это не только не помеха, а даже напротив - требование правдоподобия
Из книги Мартина мы знаем, что его герои говорят на разных языках - автор "переводит на английский" их речь. Но сами языки - пока только дотракийский и валирийский - мы получили не от автора книг, а от создателей сериала. Они сочли целесообразным не выдавать за язык последовательность произвольных созвучий, объединенных во фразы произвольным образом. Они приняли решение сконструировать полноценные языки. Можно было бы сказать "так, как это сделал Толкиен", если бы не "все наоборот": у Толкиена языки предшествовали миру или в крайнем случае рождались вместе с ним.
У искусственных языков, присущих игровым и художественным мирам есть одна полезная с точки зрения маркетинга особенность: они привлекают фанов и затягивают их глубже в субкультуру. Язык, возможно, не исчерпывает мышления. Язык, возможно, не мир, а мир, возможно, не книга. И даже "культура" и "язык" - это, возможно, две большие разницы. Но одно можно сказаться совершенно точно: владение языком, использование определенного языка - это причастность. Язык - это субкультура. Поэтому с точки зрения маркетинговой раскрутки превращения фильма, книги, игры или сериала в субкультурное явление, создание особого языка или языков - очень сильный ход. Во-первых, это дает возможность субкультуре полнее выразить себя, во-вторых, обеспечивает фанов легкодоступным интеллектуальным развлечением (языковой игрой) и особым знаком причастности.
Большинство вымышленных языков поднялись до статуса собственно языка именно благодаря усилиям фанатов, которые захотели выучить эти языки, говорить между собой, писать на них и даже дурить ими профессоров, если верить университетским байкам. Именно они превращают вымышленную лингвистическую систему в язык - превращаясь в его носителей. Изучать эти языки - языки субкультур - ничуть не менее интересно, чем языки экзотических народностей. Если то, как мы говорим, отражает то, как мы видим мир, то что может сказать нам выдуманный язык выдуманного мира? Мира, которого мы на самом деле никогда не видели и не увидим. Но мы можем его создать. И попасть в него. И даже закрыться в нем - как это сделал лингвист-демиург Артус, потерявшийся между страниц собственной книги. Наши отношения с языком остаются для нас загадкой. И здесь, и в Вестеросе, и на Заокраинном Западе.
