5 лет без Боуи. Как космический пришелец Зигги чуть не стал буддийским монахом

Да, миллионы людей на планете могут назвать себя поклонниками Боуи, и каждое новое поколение продолжает открывать его для себя – но на самом деле фраза "Мне нравится Дэвид Боуи" мало о чем говорит. Какой именно Боуи? "Пришелец с Марса" Зигги Стардаст? Накачанный выше макушки кокаином Тощий Бледный Герцог? Скромный артист-экспериментатор, живущий на съемной квартире среди гастарбайтеров в Берлине? Суперзвезда поп-музыки времен расцвета MTV, пышущий здоровьем крашенный блондин? В самом деле, существует крайне мало фанов Боуи, способных оценить по достоинству все результаты бесконечных творческих поисков и перевоплощений музыканта – уж слишком они разные и для этого нужно хотя бы отчасти обладать такой же многоликостью и ненасытностью в культурном смысле, как мистер Боуи. Вопросы о расстройствах личности оставим психиатрам – хотя тема безумия практически всегда присутствовала не только в творчестве, но и в жизни Боуи. Его сводный брат Терри, единственный из родственников, с которым у Дэвида были действительно близкие и доверительные отношения, страдал шизофренией, подолгу пребывал в клиниках и в итоге покончил с собой. Кстати, именно брату посвящены одновременно и самые искренние, и самые жуткие песни Боуи – "All the Madmen" и "The Bewlay Brothers".

Мастер перевоплощений

А вообще искренность – не самый часто используемый инструмент в творческом арсенале Боуи. Он никогда не записывал песни и альбомы, изнемогая от сиюминутного желания выговориться и облегчить душу. Наоборот, Боуи всегда прятался за образами, даже если повествование велось от первого лица – и был в этом более похож на изощренного литератора, чем на сочинителя поп-песен. Еще бы, Дэвид неоднократно признавался, что использует технику, позаимствованную у одного из величайших контркультурных писателей двадцатого века, автора "Голого завтрака" Уильяма Барроуза – так называемую "cut-out". Боуи в качестве текста для песни мог написать связную историю с линейным сюжетом, вдохновленную, например, газетными статьями, а потом просто переставить куплеты или абзацы текста, слова и предложения местами – иногда получались весьма странные и при этом весьма удачные результаты. С другой стороны, музыкант вполне мог вдохновиться вполне реальной и наглядной ситуацией из жизни – опять-таки, с непредсказуемыми и ошеломляющими последствиями. Так случилось, например, в 1977-м, в том же Берлине. Боуи несколько недель подряд наблюдал из окон студии "Hansa", расположенной едва ли не впритык к тогда еще существовавшей Стене, как у зловещего сооружения одна и та же парочка молодых людей, в одно и то же время – явно в обеденный перерыв – встречалась на скамейке. Молодые люди просто держались за руки и ели свои бутерброды – а Боуи сочинил знаменитую "Heroes", великолепную и в самом деле героическую и трогательную песню, преимущественно о любви.

Поначалу эклектичность Боуи была его главной проблемой, как и то, что он был слишком умен и слишком амбициозен – он хотел всего сразу, казалось, что ему просто физически необходимо быть несколькими артистами одновременно. Природный артистический дар сочетался в нем со стеснительностью – именно тогда Боуи взял себе псевдоним, перестав быть Дэвидом Джонсом, сыном небогатых родителей из далеко не самого престижного лондонского района. По его собственному признанию, в тот момент бывший мистер Джонс, как от ненужного хлама из ящика, избавился от всех черт характера, которые мешали ему жить так, как всегда мечталось и хотелось.

Начало пути

Первая пластинка Боуи, вышедшая в 1967-м, оказалась заведомо странной даже для того времени, когда странность была нормой и даже залогом успеха. Боуи в манере английского мюзик-холла пел о некоем дядюшке Артуре, который обожает свою мамочку и фанатеет от комиксов о Бэтмэне, в другой песне умолял продать ему пальто с серебрянными пуговицами, потому что он вот-вот окоченеет… Ну а в третьей рассказывал забавную историю о лесбиянке, служащей в британской армии. Все это заканчивалось настоящим радиоспектаклем с могильщиком в главной роли — Боуи орудовал лопатой под шум дождя, а вести свое мрачное повествование ему мешала простуда и назойливое чихание. Широкая публика была еще явно не готова к такой демонстрации талантов на поп-записи – по части эксцентричности, дебют Боуи переплюнул даже "Сержанта Пеппера" "Битлз". Альбом не пользовался успехом и Боуи снова задумался и углубился в дальнейшее перекраивание и переиначивание своей сущности.

В 1968-м он увлекся буддизмом и пантомимой – увлекся всерьез и едва не стал монахом в буддийском монастыре в Шотландии (буквально за месяц до того, как он должен был побрить голову и отправиться в монастырь, учитель отговорил молодого человека, убедив что его истинное призвание – музыка), а потом гастролировал с бродячей труппой мимов. В 1969-м, год высадки человека на Луну, Боуи записывает песню "Space Oddity" ("Странное космическое происшествие") – она стала его первым большим хитом и одной из самых известных песен в репертуаре. Герой "Происшествия" – чудаковатый астронавт майор Том, который шлет привет любимой жене, но отказывается возвращаться на Землю. "Невозвращенец" майор Том еще будет, тем не менее, совершать грандиозные камбэки к слушателям в будущих песнях Боуи. Ну а тогда, на втором альбоме музыканта, больше не оказалось решительно ничего космического – это были вполне приземленные песни, преимущественно под акустическую гитару, в духе набирающих тогда обороты сингеров-сонграйтеров, то есть гордых интровертных одиночек, авторов песен, позволяющих слушателям с головой погрузиться в свой богатый и хрупкий внутренний мир. Надо сказать, что такого вот откровенничающего под гитару Боуи слушатель никогда больше не услышит – одна только "Letter to Hermione" стоила в этом смысле многого. Дело в том, что это едва ли не единственная из сотен песен музыканта, написанная на осколках разбитого сердца, причиняющих реальную, а не выдуманную боль – как раз тогда Боуи бросила его первая настоящая любовь, актриса Гермиона Фартингейл. Бросила ради съемок в фильме "Song of Norway". Больше сорока лет спустя, в клипе на ностальгическую песню "Where Are We Now?" из своего предпоследнего альбома, Боуи появится в футболке с названием этого самого злополучного фильма – и это будет очень трогательно, хоть и поймут этот многозначительный жест очень немногие посвященные.

Самое начало семидесятых Боуи провел в последующих поисках и экспериментах, причем складывалось впечатление, что экспериментирует он в первую очередь над собственной личностью как творческой единицей. Ну а сама музыка и песни преподносились еще немногочисленным, но верным последователям возникшего культа молодого и загадочного артиста уже как итог этих опытов. Пластинка 1970-го "The Man Who Sold the World" представляла собой самый мрачный и самый интеллектуальный хард-рок на планете (альбом в качестве одного из своих самых любимых называл, кстати, Курт Кобейн, и многим заглавная песня известна именно в исполнении "Нирваны"). Следующий альбом "Hunky Dory" был настоящей художественной удачей, вобрав в себя лучшее из метаний Боуи последних лет, к тому же он уверенно заглядывал в будущее, которое вот-вот должно было наступить, но детали которого ясно представлялись только самому музыканту. Но Боуи все еще не был звездой, жил фактически в долг, при этом был новоиспеченным мужем и молодым отцом – он женился на весьма деловой девушке Анджеле, родившей ему сына, которого решено было назвать Зоуи ( мальчик вырос и стал весьма уважаемым кинорежиссером Дунканом Джонсом). Разочарованный длинной чередой коммерческих неудач, Боуи начал терять уверенность в себе – и тут появился спасительный Зигги Звездная Пыль и его Пауки с Марса. Зигги спас не только Боуи, он стал еще и первым спасителем настоящего рок-н-ролла, таким же, которыми потом будут панки или грандж-рокеры.

"Взлет и падение Зигги Стардаста и Пауков с Марса"

Прежде всего, Боуи написал с десяток отличных новых песен – как всегда, в утренние часы, пока у него еще сохранялось дополуденное дурное настроение, за пианино или с гитарой в руках. Это были довольно простые трехминутные песни во времена, кода жанр "прог-рок" достиг абсолютного апогея – группы вроде "King Crimson", "Yes" или "Genesis" конструировали тогда же громоздкие эпосы, занимавшие целую сторону виниловую пластинки, и назвать это просто "песнями" значило бы погрешить против действительности. Боуи двинулся назад, к простоте 50-х, но что касается текстов, вдохновлялся не захватывающими историями подростковой любви, а преимущественно научной фантастикой, фильмами вроде "Космической одиссеи" Стэнли Кубрика и книгой "Заводной апельсин" Энтони Берджесса ( которую экранизировал тот же Кубрик). Сценический образ, как и сама концепция будущего взрывного альбома "Взлет и падение Зигги Стардаста и Пауков с Марса", созрела уже после того, как песни были готовы. Тут уже сказалось увлечение Боуи театром и пантомимой, а если еще конкретнее – кабуки и кабаре. В тот период Боуи не просто весьма оригинальным образом постригся, покрасил волосы в безумный ярко-оранжевый цвет и обул межпланетные ботинки на высокой платформе. Его Зигги, космический пришелец, явившийся на Землю, дабы с помощью старого доброго рок-н-ролла спасти тинейджеров от грядущего апокалипсиса, стал одним из самых драматичных, загадочных, противоречивых и вместе с тем нелепых персонажей в истории поп-культуры. Влияние Зигги ощущается до сих пор – и так будет до тех пор, пока появляются новые музыканты, которым просто надоедает выходить на сцену в майке и джинсах. От Элиса Купера и Мэрилина Мэнсона, от Принца до Леди Гаги и Бейонсе, во всех них неизбежно есть что-то от Зигги. Конечно, в идеале кроме изрядных доз эпатажа и самолюбования, должен присутствовать вкус и талант – и того, и другого у Боуи было предостаточно. За его полуоголенной спиной стояли эти мощные и трогательные песни, блестящие во всех смыслах хиты уровня "Starman", "Five Years" или "Soul Love", иногда игриво, иногда надрывно повествующие о недолгой земной карьере Зигги Стардаста.

Ну а спекуляции по поводу своей то ли гомосексуальности, то ли бисексуальности, имитации орального секса с инструментом гитариста "Пауков" Мика Ронсона, те же пресловутые красно-рыжие волосы – были всего лишь вспомогательными, хоть и очень эффективными средствами для того, чтобы наконец стать рок-звездой. По большому счету, сначала Боуи придумал, изобрел и даже срежиссировал себя в качестве звезды – а потом уже стал ею, точно в соответствии с собственным сценарием. Пластинка задумывалась для тинэйджеров, чуть более интровертных и начитанных, чем их одноклассники, но десятилетия спустя о Боуи того периода и его Зигги Стардасте в частности выходили в свет чуть ли не научные труды – часто написанные людьми, которые "запиливали" альбом сутками напролет, будучи теми самыми подростками. Но приблизиться к разгадке феномена Зигги можно только одним способом – а именно слушая пластинку, этот простой на первый взгляд рок-н-ролл, который вдруг стал одним из воплощений постмодернизма в рок-музыке.

Есть ли жизнь после Зигги

Будь Боуи менее амбициозным и увлекающимся человеком, он бы преспокойно эксплуатировал образ Зигги последующие 40 лет своей карьеры. Но на самом деле это было только начало одних из самых увлекательных и неожиданных трансформаций в истории музыки. В образе космического пришельца Дэвид продержался очень недолго – до середины 1973-го. По легенде, Боуи настолько вжился в образ Зигги, что стал всерьез опасаться за свое психическое здоровье – в этом была доля правды, но на самом деле Боуи было невыносимо скучно заниматься одним и тем же в студии и на сцене. К тому же, в тот же период он посвящал себя не только построению непотопляемой впоследствии суперзвездной карьеры. С его помощью давно почитаемый Боуи бывший лидер "The Velvet Underground" Лу Рид записал свой самый продаваемый альбом "Transformer", он же помог разваливающемуся на части Игги Попу довести до ума разрушительный шедевр "The Stooges" под названием "Raw Power". Тогда же для прозябающей в долгах группы "Mott the Hoople" Дэвид написал хитовую песню "All the Young Dudes". К тому же, в том же 1973-м Боуи, очень недолюбливавший авиаперелеты, на поезде, в качестве интуриста, пересек территорию СССР от Хабаровска до Москвы по Транссибирской магистрали. Со своим красными волосами, нездоровой бледностью и японскими кимоно он казался пассажирам-попутчикам совсем уж настоящим марсианином – но проблемы с органами были минимальными, у туриста Боуи было всего лишь изъято несколько номеров журнала "Playboy".

Последнее выступление Боуи в образе Зигги состоялось в июле в Лондоне – музыкант произнес исполненную драматизма речь, обращенную к фанатам и откланялся — многие решили, что это последний концерт Боуи вообще, началась форменная истерика, но это были только прощание с космическим рок-мессией. Дэвид тут же уехал во Францию и записал сборник своих любимых песен середины шестидесятых под названием "Pin Ups" – то есть тематический альбом каверов на чужие хиты, чего тоже до Боуи не делал никто.

В середине семидесятых Боуи вступал на совсем уж неизведанную для себя территорию. Это был его расцвет как музыканта, но ситуация усугублялась тем, что у него появился новый партнер – как в творчестве, так и в личной жизни, — кокаин. Боуи один за другим выпустил три альбома – свою вариацию на тему романа-антиутопии Джорджа Оруэлла "1984" с эффектным названием "Diamond Dogs" ("Бриллиантовые псы") и не менее эффектной музыкой (пластинка начиналась с реплики "Это не рок-н-ролл, это геноцид!"), отчаянный эксперимент с фанком и соул "Young Americans", и совсем уж не поддающийся никакой классификации "Station to Station". Эти пластинки Боуи сочинял и записывал в состоянии прогрессирующей наркозависимости. Музыкант признавался, что вообще практически не помнит подробностей записи "Station to Station", а между тем этот странный и мощный, пробирающий до костей своим холодом и суровой красотой альбом 1976-го – один из самых новаторских в его дискографии. Боуи никогда не создавал новые музыкальные жанры – но аналогов этому удивительному гибриду той же музыки соул и немецкого экспериментального краут-рока просто не существует. Но здоровье Боуи, как душевное, так и физическое, было в тот период серьезно подорвано – он весил менее 50 килограмм, его весьма действенная диета состояла из молока, сырых овощей и кокаина. К тому же у Дэвида развилась страшная паранойя – ему повсюду мерещилась нечистая сила, а иногда он был абсолютно уверен, что сатанинские полчища на него натравливает лично гитарист "Лед Зеппелин" Джимми Пейдж. Но даже в этом кошмарном пароноидально-наркотическом угаре Боуи не только был в состоянии записать великую музыку, но и сняться в уже ставшей классической картине Николаса Роуга "Человек, который упал на Землю". Лучше Боуи сыграть инопланетянина, ставшего на Земле миллиардером, не мог сыграть никто на планете – это был его первый кинематографический опыт, и один из самых удачных.

Но система безопасности все-таки сработала – здравый смысл возобладал, и Боуи, решив покончить с зависимостью, уезжает из Лос-Анджелеса, едва его не сгубившего. Сначала во Францию, где записывает альбом "Low", а потом – в Берлин, вдохновивший его на пластинку "Heroes". Оба диска были выпущены в 1977-м году, выпущены не без проволочек со стороны рекорд-лейбла Боуи, хозяева которого посчитали их потенциальным коммерческим самоубийством. У них были причины так думать. Альбомы оказались наполовину инструментальными, треки были сочинены и записаны при помощи изобретательнейшего авангардиста-электронщика Брайана Ино — их отделяло от всего, что записывал Боуи в прошлом световые годы. Но, к чести слушающей публики, она поддержала отважные эксперименты неугомонного музыканта кровными долларами и фунтами, а Дэвид окончательно стал непререкаемым авторитетом в глазах критиков – по крайней мере, до середины восьмидесятых. Рекламная кампания альбома "Heroes", выпущенного в разгар панка, гласила – "Есть старая волна, есть новая волна и есть Дэвид Боуи". Пиарщики на самом деле оказались правы. Боуи, как всегда, внимательно следил за происходящим в музыкальном мире, но в своей творческой лаборатории ставил собственные опыты и появлялся оттуда с непохожими ни на что другое результатами. Так теперь будет всегда – едва ли не до последнего вздоха музыканта.

В 1983-м году, после шедевральной "берлинской трилогии", музыки превосходной, но все-таки не предназначенной для употребления массами и сравнительно "удобоваримого" альбома "Scary Monsters" 80-го, случилась очередная невероятная метаморфоза Боуи. Ему надоело быть "самым успешным культовым музыкантом" в мире. Пластинка с говорящим названием "Let's Dance" была забита под завязку самыми что ни на есть форматными поп-хитами, годящимися для тяжелой ротации как для радио, так и для только появившегося "MTV" — можно даже сказать, что это были идеальные, сделанные с мастерством ювелира поп-хиты. Фига в кармане, если и была, то казалась не слишком заметной. Боуи действительно постарался на славу — теперь его лицо знала каждая домохозяйка, и многие до сих пор помнят музыканта именно по тому пританцовывающему образу середины восьмидесятых. Однако это же было время и его глубочайшего творческого кризиса – пластинки "Tonight" и особенно "Never Let Me Down" уже были типичным попсовым продуктом того времени, довольно бездушным и безликим. В конце 80-х Боуи совершил очередной резкий поворот, настолько радикальный, что к этому шагу не были готовы даже самые верные поклонники – а именно стал петь и играть на гитаре в альтернативной группе "Tin Machine". Группа записала два альбома шумного гаражного рока, без особых надежд на успех, и коммерческого успеха эти работы действительно не имели. Зато сам Боуи, который к тому времени уже производил впечатление человека, разочаровавшегося не только в музыке, но и в жизни в целом, стал понемногу выбираться из своей депрессии. А дальше – как в сказке. Боуи наконец встретил свою единственную и беспрекословную любовь, американскую топ-модель с сомалийскими корнями Иман Абдулмаджид ( брак с Анджелой к тому времени давно распался), окончательно завязал со всем, что крепче чая и кофе ( правда, еще довольно долго продолжал курить) и вновь обрел вкус к жизни и к творчеству. Он распустил "Tin Machine", записал альбом со "свадебной" музыкой, приуроченный к трогательно старомодному бракосочетанию с Иман ("Black Tie White Noise") и стал казаться совершенно искренне счастливым человеком. На правах и в положении "живого классика" Боуи продолжал записывать совершенно разные альбомы, едва ли не каждый из которых называли "лучшим с 1980 года" и сниматься в кино у режиссеров масштаба Дэвида Линча и Кристофера Нолана. Казалось, что он был всегда, иначе бы не просто не имелось в наличии именно такого музыкального (и культурного в целом) ландшафта. А потом, во время одного из концерта тура 2004 года, у Боуи случился инфаркт – и то, что планировалось как отдых для 57-летнего к тому времени музыканта, превратилось в долгие годы самого настоящего затворничества в Нью-Йорке.

Мир без Боуи

Мир не остановился, но отсутствие Боуи на сцене все-таки было заметно – не у кого больше не получалось так убедительно суммировать все то достойное и занимательное, что происходило в музыкальном пространстве, в самых незаметных для глаза обычного наблюдателя уголках. В конце концов, Боуи был одним из немногих артистов, в любви к которому признавались десятки самых разных, но одинаково модных в тот или иной период времени исполнителей. К тому же, к его мнению прислушивались самым внимательным образом – он был настоящим интеллектуалом от рок-н-ролла (чтобы в этом убедиться, достаточно найти в сети список 100 любимых книг Боуи, включающий в себя самые трудносочетаемые позиции, от "Иллиады" Гомера и "Мадам Бовари" Флобера до "В дороге" Джека Керуака и "Крутого маршрута" Евгении Гинзбург. Начитанность, а также предельно эклектичный музыкальный вкус сочеталась в Боуи с превосходным чувством юмора – что делало его еще более интересным собеседником для интервьюеров. Но музыкант прекратил любое общение с журналистами – и полностью исчез с радаров. Приходилось смириться с тем фактом, что Боуи ушел на пенсию, а еще с тем, что пенсионер-затворник, которому за 60, и который явно побаивается лишних и резких движений – его финальный образ.

Но в 2011-м, через 8 лет после выхода диска "Reality" Боуи в обстановке без преувеличения строжайшей секретности стал записывать новый альбом – все было настолько конспиративно, что каждый из музыкантов, работающий в студии, подписал документы, обязующие никому и никоим образом не разглашать любые детали. Альбом "The Next Day" вышел только в 2013-м и стал самым неожиданным и обсуждаемым релизом года – настоящим культурным явлением, насчет которого у каждого было свое собственное мнение. До сих пор не слишком понятно, как к нему относится – на диске было ровно столько же силы, оптимизма и веры в будущее, как и отчаяния и нескрываемого разочарования в 21-м веке.

Боуи, тем не менее, продолжал оставаться затворником – не дал ни одного интервью в поддержку новой пластинки, не говоря уже о концертах или тем более турне. А в 2015-м году у него диагностировали рак – и Боуи, будучи человеком рациональным и рассудительным, взялся одновременно за два проекта. Он записал, возможно, самый впечатляющий и самый рассудительный альбом о смерти "Blackstar" ( преимущественно с нью-йоркскими джазовыми музыкантами), а также сделал реальностью величайшую амбицию своей жизни – написал мюзикл, который назвал "Лазарь" ("Lazarus"). На премьере мюзикла в Нью-Йорке, в начале декабря 2015-го, Боуи в последний раз появился на публике, а в январе 2016-го тихо скончался в кругу семьи в своей квартире – через 2 дня после своего 69-го дня рождения и релиза грозной, прекрасной и безжалостной "Черной звезды". Никакой официальной церемонии прощания в Нью-Йорке не было – прощанием был сам альбом "Blackstar". Тело музыканта было кремировано, а пепел, согласно его завещанию был развеян на Бали – согласно буддистским ритуалам. Сейчас, спустя 5 лет, мир все еще не готов понять, кем же все-таки был этот невероятный "пришелец", но то, что Боуи был ни с кем и ни с чем не сравнимым явлением и достойных приемников не оставил — становится все яснее.