30 лет альбому Nevermind. Спас ли Курт Кобейн рок-музыку или похоронил ее окончательно

Не столько странно осознавать, что песням, которые вошли в альбом Nevermind уже тридцать лет, сколько удивительно то, настолько легко они пережили свое время и насколько уместно они слушаются сегодня. Nevermind был записан весной и летом 1991-го – когда человек еще не обладал таким жизненно важным органом, как смартфон, реальная жизнь не заменялась интернетом, а для того, чтобы послушать новый альбом любимого исполнителя, нужно было идти в еще существовавшие музыкальные магазины и платить кровные деньги, отнюдь не символические.

К самой музыке тоже было отношение несколько другое, чем в наше время – тоже хотя бы потому, что если у вас была любимая песня, то ее нужно было пойти и купить в виде альбома или сингла – или же часами сидеть возле радио или телевизора, в надежде, что эта самая вожделенная песня появится наконец в эфире. Если человеку посчастливилось родиться со среднестатистическим музыкальным вкусом, то радио, ТВ или музыкальный магазин без труда могли удовлетворить его потребности в прекрасном. Если человек любил музыку потяжелее и "поволосатее", он шел и покупал пластинку, а может уже и компакт-диск каких-нибудь Bon Jovi, Whitesnake или даже Guns n’ Roses, а если хотелось просто потанцевать, скажем, во время домашней уборки – то всегда можно было наткнуться на полки, заваленные продукцией от Майкла Джексона, Мадонны, а также несметного числа их эпигонов. Все это, конечно же, касалось человека из западного мира – в СССР, да и в пресловутые постсоветские 90-е, дела с удовлетворением музыкальных потребностей населения обстояли, мягко говоря, несколько хуже. Ну а что же касается более изощренных и "продвинутых" меломанов, которых поташнивало от всей той коммерческой музыки, продававшейся миллионными тиражами (и для которых те же Bon Jovi были "позорной попсой"), то им приходилось потрудиться и побегать по округе, чтобы найти пластинки любимых альтернативных групп. Такие группы – например, любимые самим Куртом Sonic Youth, Pixies или Black Flag — издавали свои творения, весьма далекие от массовой аудитории и ее вкусов, на маленьких "независимых" лэйблах небольшими тиражами. Первый альбом "Нирваны" Bleach вышел именно на таком лэйбле Sub Pop в 1989-м году – он был записан за 30 часов и 606 долларов, и всего до выхода судьбоносного Nevermind в Штатах было продано 40 тысяч экземпляров пластинки, что не шло ни в какое сравнение с будущими рекордными продажами.

Но в 1990-м у Sub Pop возникли серьезные финансовые проблемы, ходили слухи, что фирму поглотит мэйджор-лэйбл – и тогда Кобейн и остальные (басист Крист Новоселич и уже успевший заменить игравшего на дебюте Чеда Чаннинга Дэйв Грол) решили безо всяких посредников сами подписать контракт с крупной фирмой. Это было не самым простым решением (несколько утрируя, можно даже сказать, что оно стоило Курту жизни), но перед глазами Кобейна был пример уважаемых им Sonic Youth и R.E.M., которые тоже недавно расстались с инди-лэйблами и подписали контракты с "гигантами". В качестве демо во время переговоров музыканты использовали пленки с черновыми записями песен для будущего нового альбома, песни впечатляли сами по себе и "Нирвана" без особого труда подписала контракт с фирмой Geffen. Продюсером группы был выбран Бутч Виг (в середине 90-х он организует суперуспешных "поп-альтернативщиков" Garbage) и в мае 1991-го в знаменитой лос-анджелесской студии Sound City — по мнению многих специалистов, именно там барабаны звучали как нельзя лучше – началась запись Nevermind. Для того, чтобы добраться до Лос-Анджелеса, Кобейну, Новоселичу и Гролу пришлось отыграть дополнительный концерт, все сборы от которого пошли на покупку бензина – именно на этом выступлении впервые была сыграна песня Smells Like Teen Spirit.

Работа над записью хоть и занимала гораздо больше времени, чем два года назад – но проходила в здоровой обстановке, Кобейн на этот раз с неимоверным усердием работал как над самими песнями, так и над отточенностью их аранжировок. То же хрестоматийное вступление к Teen Spirit (если название было вдохновлено дезодорантом для подростков, то открывающий гитарный риф – хитом 1976-го группы Boston "More Than a Feeling") проигрывалось с утра до ночи сотни раз, пока группа не почувствовала, что вполне может сыграть эти несколько тактов даже во сне. Курт продолжал работать над дорожками и тогда, когда Грол с Новоселичем закончили свои партии, оставшись в Лос-Анджелесе еще на какое-то время. Он накладывал новые гитарные проигрыши, переписывал тексты и заново записывал голос, а когда Бутч Виг сообщил ему, что Джон Леннон в свое время часто накладывал две вокальные партии одна на другую, согласился попробовать сделать "дабл-трэкинг" в нескольких песнях.

Музыканты поняли, что сделают отличную запись еще тогда, когда прослушивали рабочие дубли на кассетнике в автомобиле, рассекая по лос-анджелесским холмам – но они совершенно не были готовы к тому грандиозному успеху, который свалился на них. Миру явно была нужна именно "Нирвана" той осенью – они стали самой обсуждаемой, самой сенсационной группой сезона 1991/1992. Уже в январе 1992-го Nevermind вышел на первое место в американском хит-параде — в неделю продавалось по 300 000 экземпляров альбома. И это при том, что конкуренция в одних только Штатах была, мягко говоря, велика – тогда же выпустила свой "Черный альбом" "Металлика", Guns n’ Roses — две части эпически-хитового Use Your Illusion, а Red Hot Chili Peppers — "прорывной" альбом Blood Sugar Sex Magic. "Нирвана" "выползла" из настоящего рок-подполья, и вдруг то, что было дорого и близко для сотни-другой таких же маргиналов, стало сенсацией сначала национального, а потом и мирового масштаба. Та самая "альтернатива", еще год назад бывшая уделом и пристанищем "лузеров" и продававшаяся ничтожными тиражами, вдруг стала модной и востребованной, превратившись чуть ли не в "мэйнстрим".

Почему это произошло? Сам Курт ломал над этим голову до конца своей недолгой жизни. Публика устала от "волосатых" хэви-металлических групп и всей напускной рок-бравады? Не совсем, если тебе нравилась "Нирвана", тебе вовсе не приходилось в обязательном порядке ненавидеть тех же GN’R, как это делал Курт – хоть и те представляли собой в музыкальном смысле гораздо более приличное и адекватное явление, чем их коллеги по лос-анджелесской сцене вроде W.A.S.P. или Motley Crue. Да, после "Нирваны" выходить на сцену в лосинах, сапожищах на высоких каблуках и с локонами, нещадно обработанными всевозможной химией, было несколько неудобно. И это еще полбеды – с деланным энтузиазмом реветь сиреной песни о тачках и девочках под штампованные гитарные ходы и барабанные дроби тоже теперь было как-то не с руки. Но уже к концу десятилетия многие заскучали именно по таким песням – не всем же вечно испытывать, в конце концов, муки подростковой депрессии и прелести социопатии. Молодежи начала девяностых был нужен новый герой, такой же невротичный, неуверенный в себе, но при этом паталогически честный и болезненно искренний? Очень даже может быть, последний раз такой возникал еще в конце семидесятых, да и то ненадолго – легендарные в наше время Joy Division успели записать всего два альбома перед тем, как их лидер, гениальный Иэн Кертис сунул голову в петлю в 1980-м. Но Joy Division были все-таки слишком интеллектуальными, как и, например, The Cure во главе с мятущимся Робертом Смитом – хотя The Cure и выпустили как раз в начале 1992-го свой самый продаваемый в Штатах альбом Wish. Страдания Кертиса и Смита были интеллектуального порядка и обличались в соответствующую форму — мучения же Курта была понятны и доступны ровно настолько, насколько понятной и доступной может быть боль.

Кобейн был абсолютно натурален в своих только с виду простых, но от того еще более душераздирающих, отточенных, как лезвие, песнях – и в этом он пошел даже дальше своего любимого "битла" Джона Леннона, с которым его роднило такое же трудное детство и ощущение отчужденности в юности. Под мостами хмурого и беспросветного Абердина, родного городка Курта, не могла рождаться лучезарная музыка, порожденная таким же мировоззрением. Ну а увлечение панком окончательно сформировало Кобейна и как музыканта, и как человека, презирающего фальшь, лицемерие и истэблишмент. Что касается музыки, то именно любовь к "Битлз", с одной стороны (особенно к альбому Meet the Beatles!, выпущенному в Штатах в 1964-м и состоявшего из простых и предельно точных, мгновенно запоминающихся песен), и самому бескомпромиссному панку — с другой, сделала песни Кобейна такими особенными и попадающими во все болевые точки публики. Ну а если говорить о презрении ко всяким "продажным клоунам", то нередко Кобейн, уже будучи настоящей звездой, охотно и отчаянно ненавидел самого себя.

Да, буквально через несколько месяцев после выхода Nevermind Курт стал всем тем, к чему с ранней юности испытывал стойкое отвращение – миллионером, знаменитостью, героем таблоидов и "голосом поколения". А еще он стал воплощать с удивительной точностью многие карикатурные шаблоны и стереотипы, которые штабелями уложены вокруг самого определения – "рок-звезда". Наркотики, особняки, круглосуточно липнущие шаровики и профессиональные тусовщики, телеинтервью в полувменяемом состоянии с темными очками на половину лица и еще много других прелестей – в то время, как многомиллионные контракты и жуткая героиновая зависимость не позволяли остановиться и прийти в себя. По сути, два с половиной года жизни Кобейна после выхода Nevermind — это мучительное блуждание по узкой и темной тропе в поисках хоть каких-нибудь проблесков света, но этот путь так или иначе выводил к самому страшному месту.

Иногда он действительно мог собраться и сконцентрироваться на работе – как во время записи третьего альбома группы, вышедшего осенью 1993-го, — In Utero. Над той пластинкой группа работала уже не в Лос-Анджелесе, где вокруг Курта бы ошивалось слишком много отвлекающих элементов в виде наркодилеров, а в изолированной от внешнего мира студии, расположенной в заснеженной лесной глуши штата Миннесота. Присутствовали только четверо – музыканты и продюсер Стив Альбини. Только однажды, через неделю после начала работы, Кобейна навестила соскучившаяся законная супруга Кортни Лав – она на всякий случай раскритиковала работу музыкантов, но вскоре уехала, сообразив, что ее присутствие не самым лучшим образом сказывается на работоспособности Курта.

In Utero был записан за две напряженных недели в феврале того года и по своей силе не уступал Nevermind, а может даже и превосходил его – и это касается не только самих песен, но и общего саунда и аранжировок (одна только виолончель в Dumb стоила того, чтобы переслушивать этот очередной исповедальный самоуничижительный шедевр Курта десятки раз). In Utero суждено было оказаться последним альбомом "Нирваны" — но в ноябре 1993-го, за 5 месяцев до самоубийства Кобейна, группа в целом и Курт в частности еще раз продемонстрировали свои неоспоримые таланты – а в случае с Кобейном можно было говорить о гениальности. Речь идет об акустическом концерте для MTV, вышедшем уже после смерти Курта как альбом MTV Unplugged in New York — Кобейн доказал, что для того, чтобы его песни пробирали до костей и печенок, ему вовсе необязательно безостановочно и истошно орать во все связки, изводить электрогитару и крушить колонки. "Нирвана" — это прежде всего уважение к музыке, своей музыке и всех тех, чьи песни сделали ее тем, чем была эта группа. И в акустическом формате это становилось особенно ясно – казалось, что этот опыт вдохновит Кобейна на дальнейшую работу и он сможет взять себя в руки. Но будущего у Курта не было – в отличие от музыки, которую он записал всего за 4 года в то время, когда гитары в руках еще умели разговаривать на языке, понятном целому поколению на всей планете.

После смерти Кобейна стало окончательно ясно, что искренность, принципиальность и бескопромисность – на самом деле вещи несовместимые с рок-н-роллом. Если ты играешь в эту игру за большие деньги – будь добр играть по установленным правилам, если конечно хочешь остаться живым и здоровым. Кобейн не захотел – и своим показательно трагическим примером отбил у многих потенциальных "рок-героев" любое желание лезть в большой шоу-бизнес и подписывать контракты.

Ну а потом прошло и само время рок-героев, уступив место довольно заурядной ностальгии — что касается сладостных воспоминаний о глэм-металле 80-х, то она, например, вылилась в Штатах в масштабный фестиваль Rocklahoma. Туда, чтобы послушать оставшихся в живых и все еще практикующих химическую завивку рокеров, собирается публика, предпочитающая забыть о выходе "Nevermind", как о страшном кошмаре – вроде героя Микки Рурка из фильма "Рестлер", отплясывающего со своей подругой под бодрый хэви-метал времен своей молодости. Как сказал тогда этот самый киношный Рэнди Баран: "А потом явился сопляк Кобейн и все испортил. Будто нельзя просто повеселиться!" Ностальгирующие по гранджу начала девяностых таких грандиозных в своей пошлости аттракционов не устраивают.