11 хороших книг, которыми одарил недобрый 2020-й: фокус на хорошее

Сейчас же речь идет о кризисе гуманистическом, об изменениях мировоззрений такого масштаба, что оценить тяжело, не подступишься. В атмосфере тотального скепсиса художественное воображение буксует. Поэтому самое интересное и мощное этого года выступил нон-фикшн: в нашествию фактов практик, которые невозможно осмыслить, мы нуждаемся в новых способов обдумывать и трактовать реальность. Но это же не значит, что в других жанрах не являлись книги, которые нам с этим тоже готовы помочь. Какие из них реально стоят нашего внимания и по которым мы запомним литературный 2020-й?

София Андрухович, "Амадока" (Издательство Старого Льва) — оригинальная проза

Роман памяти, роман идентичности — роман забывания, роман потери себя. Три временные пространства и три неочевидно связанные между собой истории. Боец АТО получает тяжелое ранение, в результате которого теряет память. Женщина, которая называется его женой, заботится о раненом и рассказывает ему истории о его семье, "озвучивая" семейный фотоархив. Якобы отец бойца — известный в советское время пластический хирург — встречает женщину, которая воспитывалась в семье влиятельного гебешника, между ними вспыхивает изнурительное пламя нелегитимной любви. Якобы бабушка бойца во времена Второй мировой прячет от нацистов и их приспешников парня-еврея, в которого с детства была влюблена. Три трагические эти истории звучат как прямой комментарий друг к другу. И еще один сюжет является косвенным комментарием: между тем хорошо документированная и крайне авантюрная биография Виктора Петрова, которая оставляет ли такое же количество вопросов, как и путаница трех поколений семьи Богдана Криводяка. Есть что-то, что мы не можем помнить, потому что событие значительно превышает наш ресурс терпения. И это — удалено из системы, чтобы система могла функционировать — мозолит фантомными болями, передается детям, как те пресловутые грехи родителей: отвечать за чужие грехи не должны, но и избавиться от них не можем. Память в этом мире таки чем-то напоминает грех: есть намерение, есть поступок, есть зазор между намерением и поступком, где реализуется покаяния и прощения. Собственно главный вопрос романа: возможно прощение без покаяния и или оно такое кому-то надо?

Марлен Гаусгофер, "За стеной" (перевод Натальи Иваничук, Издательство Старого Льва) — переводная проза

Филигранный перевод классического австрийского романа 1960-х. Начинается все как тревожный напряженный ужастик. Женщина, которая недавно овдовела, оставляет в городе двух дочерей-подростков и едет на пару дней в горы с друзьями. Она распоряжается в летнем домике, а друзья идут за покупками в соседнее село. И в этой мойке это происходит. Женщина обнаруживает, что ее от мира отделила прозрачная сверхпрочная стена, природа которой неясна. Похоже, что все за стеной — мертвые, и она — последний человек на земле. Или предпоследняя, потому уже с самого начала нас предупредят: здесь произошло убийство, в мире, в котором не осталось людей, продолжают существовать убийства. А пока она день за днем больше двух лет живет на том клочке за стеной вместе с кошкой, собакой и коровой, что также являются случайными арестантами. Городская женщина должна вспомнить свое деревенское детство, чтобы не умереть с голода, она оживит в памяти свои военные воспоминания, когда была девушкой, чтобы не сойти с ума от ужаса неопределенности, она снова переживает тот период, когда была женой и матерью, чтобы НЕ захлебнуться в одиночестве и разделить ее хотя бы с животными, о которых заботится. Мы читаем ее заметки, вот-вот закончится грифель в карандаше, и мы больше никогда ее не услышим, а пока вместе с ней проживаем заново всю ее жизнь и учимся у нее выживать. В какой-то момент она поймет, что только сейчас — среди опустошенной земли, отделенная от мира стеной — она совершенно свободна. Не счастлива, а просто свободна. То, что начинается как ужастик, таки сумеет в конце концов адски напугать.

Сергей Жадан, "Список кораблей" (Меридиан Черновиц) — оригинальная поэзия

Эту книгу промотировали как самый откровенный поэтический сборник Жадана — не соврали. Список кораблей из названия касается известного фрагмента из "Илиады", это ясно. Более того, Гомер и именно "Илиада" активно просматривались и в предыдущей сборке, и в последнем романе Жадана. Значит, это все-таки важно. Здесь же говорится о том бесконечной кавалькаде кораблей, когда простое перечисление должно показать событие, это раз. Просто назвать факт, просто задокументировать — и можно сделать вид, что ты пережил войну, все осталось позади. Список кораблей, есть такая теория, не Гомер писал, этот фрагмент добавили к поэме позже, это два. Опыт, который ты пережил, может стать и, скорее всего, станет твоими стихами. А чем становятся опыты других людей, когда ты делаешь из них свои стихи? Собственно, это координаты "Списка кораблей" — назвать что-то/кого-то, значит, отпустить, рассказать чужую историю, значит, сделай ее своей навсегда. В книге из стихотворения в стихотворение чередуются два состояния (слова, которые их обозначают, акцентированы в каждом произведении книги). Дышать и петь. Кто-то дышит или кто-то поет, никогда не одновременно. Где-то на второй трети книги "петь" исчезает, сил хватает только на то, чтобы дышать, — и это дыхание прерывистое, болезненное, с удушьем, с годами наработанным кашлем. Так о чем книга? Ушел из жизни близкий человек. И этот факт надо принять: пока кто-то родной умирал, твоя жизнь с любовью, любовью и прочей ерундой продолжалось, когда кто-то ушел навсегда, оно так же будет продолжаться. Такова природа факта. Под сомнение можно поставить факт. В стихах не сомневаются.

Владимир Аренев, "Заклятый меч" (А-БА-БА-ГА-ЛА-МА-ГА) — оригинальная жанровая проза.

В первое военные лето девочка-блогера убегает ночью на покрытый легендами курган. Ей не под силу сейчас быть дома, на войне погиб старший брат, и семья застывшая в горе, только кричит по ночам младшая сестра, видит сны о ведьмовских котлах, не в состоянии осмыслить, в котором реально котле погиб брат. Девчонка становится свидетелем, как черные археологи находят старинный меч (а он таки существует, в основе повести реальная археологическая находка). Артефакт, конечно, магический и связан с семейной историей девочки. Эту историю нам и рассказывают с давних времен. Жил некий Снорри-викинг, книжник и зубрилка. В семью Снорри пришла беда. Чтобы защитить родных, он заключает сделку с богами и получает магический меч. Этот меч заключает души тех, кого им убили, в том числе и брата Снорри. Теперь он должен избавиться меча, иначе ему не жить. Снорри отправляется в путешествие по миру, и избавится он не только от меча, но и наивной веры в книжную мудрость, в свободу воли человека, в том, что пережитое горе делает людей лучше (а вот то, что оно делает людей лучшими богами — безжалостными и безпамятным, это факт), в то, что за свои поступки, за которые ты взял ответственность, отвечать же тебе, а не кому-то другому, и наконец он потеряет свое имя, переродится поэтому на другого человека. Когда потеря себя является спасением? Увлекательное путешествие по миру скандинавских мифов, которое выведет на тропу казацкого фэнтези. Это книги о прощении. Только с одним "но": каким образом простить себя за зло, которое ты причинил другим? События повести длятся несколько веков, следовательно, ответ, вероятно, таков: долго, очень долго.

Патрик Несс, "Зов монстра" (перевод Ирины САВЮК, Издательство) — переводная жанровая проза.

Шокирующее откровенно иллюстрированное и безжалостно честное фэнтези о том, как пережить смерть близкого человека. Конору тринадцать, год назад его мать заболела, продолжалось лечение, была короткая ремиссия, сейчас идет обострение, и всем уже ясно, что мать умирает. Но вслух об этом не говорят. Понимает это и Конор, но не осознает, пока он злится, очень сильно злится, что вынужден заниматься слабой женщиной, должен проводить все больше времени с бабушкой, с которой имеет непростые отношения, потому что они оба закрыты и упрямые, что отцу, который живет где-то за океаном с новой семьей, безразличны его проблемы, что в школе к нему сформировалось особое отношение, из-за чего его одноклассники приступили к травле. Однажды ночью Конора посетил монстр. Он приобрел вид старого тиса, который растет на кладбище вблизи Конорова дома. Монстр имеет несколько имен: охотник Герн, Зеленый человек, Цернуннос; это все герои кельтских мифов, естественно, что они приходят к мальчику по фамилии О'Мэлли. Ровно в 12.07 монстр приходит к парню, должен ему рассказать три истории, четвертую же должен рассказать сам Конор. Эти байки жестокие, все они так или иначе обдумывают (не) справедливость мира или то, что мы считаем таковой. Монстр пришел, чтобы исцелить Конора, чтобы его злость получила реальное воплощение и реальный выход. Конор должна прекратить злиться на себя, что не смог помешать материнской болезни. Мы всегда получаем помощь, о которой просили, пусть случайно и не готовы к ней. Монстр пришел на зов "Помоги мне".

Блаженнейший Святослав Шевчук, Оксана Забужко "Леся Украинка. апокриф"(Кладовая) — оригинальная эссеистика.

Кажется порой, что глубокая эссеистика посвящена одной теме — искать собеседника, который сможет понять мысли и стремления, согласовать не убеждения, но согласовать намерения, попробовать слиться в один инструмент, чтобы понять различные реальности. Такая интеллектуальная тоска этот жанр и определяет. Бывает, что везет, и такой человек находится. В этой книге звучат три самобытные голоса — Оксана Забужко, Святослав Шевчук, Леся Украинка, — и они слышат друг друга, и они равны между собой. Четыре длинных разговора и произведения, в которых те беседы состоялись. Впечатление складывается: разворачивается почти мистерия. Непосредственным предметом разговора становятся христианские мотивы и темы в творчестве Леси Украинский, но этим беседа не ограничивается. Хотя и этого бы уже достаточно было: именно та составляющая ее творчества или безграмотно замалчивалась, или безграмотно педалировалася, писательница побывала и в атеистках, и в еретичках, и в едва ли не екзегетках вдруг. Отношения Леси Украинки с христианством конфликтные — и в биографической жизни, и в произведениях, но это не мешает, а скорее именно и обусловливает ее глубоко религиозное мышление. Религиозный мыслитель, именно так, об этом книга. Церковь, религия, вера — служение, познания, причастность. В этих координатах продолжается разговор. Переживания духовного опыта очень интимным актом, таков и "Апокриф". Очевидно, что Забужко и Шевчук трактуют Лесю Украинку с разных позиций: философии и клира. Они читали разные книги, которые их сформировали. И вот они написали одну общую книгу — как раз из тех, что формируют.

Тимоти Снайдер, "Путь к несвободе Россия, Европа, Америка"(перевод Галины Герасим, Лодка) — переводная эссеистика.

Несколько подробно описанных и тонко проанализированных кейсов из новейшей политической истории, с 2010 года до 2016-го. Новый курс России, формирование "путинского большинства". Революция Достоинства, аннексия Крыма, война на Востоке. Кибервойна, Брекзит, усиление ультра-правых сил во Франции, правые диктатуры в Европе. Вмешательство России в выборы в США, избрание Трампа. Снайдер рассуждает о коренных изменениях в самой парадигме политики (что влияет на все уровни жизни, ясно). За 2010 и состоялся тотальный переход, появилась новая форма политики, апробированная в России, которой заразился Европа и США, смысл которой — в несвободе. Снайдер называет ее "политикой вечности" и противопоставляет "политике неизбежности", которая проходила ранее. Политика неизбежности: будущее несет больше настоящее, работают законы прогресса, альтернативы нет им, все учатся на ошибках и избегают их повторения. И момент, на который Снайдер обращает внимание: большинство стран никогда не имели опыта самостоятельного, не интегрированных в крупные союзы национальных государств. В политиках вечности вопрос прогресса истории с повестки дня снимается. Зато теперь циклическая история жертвенности: всегда есть враг, он всегда возвращается, нет смысла что-то делать, ведь враг снова у ворот. Нету ответственных, является "единоличные". Политика теперь — создание кризисов, работа правительства — защищать от угроз, а не поддерживать развитие общества. "Политическая достоинство требует истории ужасов", — пишет Снайдер, новые нарративы наслаиваются на кости многочисленных жертв. О да, книга Снайдера выглядит как страшный роман-антиутопия, и очень хочется все списать на воображение автора, но ничего из этого не выйдет.

Витольд Шабловский, "Как накормить диктатора" (перевод Андрея Бондаря, Издательство Старого Льва) — переводной репортаж.

Внимательный репортер как-то посмотрел документалку "Повара истории", где среди героев был личный повар Тито, и увлекся идеей сделать книгу, основанную на разговорах поваров диктаторов. Сколько требовалось работы найти этих людей, побудить их к откровенному разговору, понять, когда и разговор реально откровенный, а когда твой информант врет в глаза и не только тебе, но и себе, — невозможно представить. Но в конце концов такая книга появилась. Шабловский встречался с людьми, которые непосредственно обслуживали диктаторские режимы, в буквальном смысле были службой — кормили диктаторов. Повара Саддама Хуссейна, Иди Амина, Энвера Ходжи, Фиделя Кастро, Пол Пота рассказали ему, как было работать с таким людьми и что это были за люди. Вроде происходит очеловечивание тех, кого сама история демонизируют, но это же реплика не об отсутствие зла в человеке, а о его зле, банальности и тотальности. Процесс поглощения пищи — из самых приватных человеческих практик, и разговоры эти — ужас личные, даже в тех моментах, когда откровенно лживы. Шабловский НЕ разоблачает своих героев, он тонко намекает нам, когда им не надо иметь веры. В конце концов, такие беседы для них просто опасны, даже с учетом того, что диктаторские правительства, о которых идет речь, пали. Один вот вообще запретил называть его имя и подавать фото — страшно. Сейчас сорока девяти странами мира правят диктаторы, репортаж Шабловского — не разведка истории, блюдо еще дымится, его вот-вот подадут к столу.

Александр Корешков, "Среди овец" (Vovkulaka) — оригинальный мальопис.

Этот проект продолжается несколько лет, в 2020 комикс пополнился четвертой книгой. Антиутопия и аллегория, которые — как и положено — пишутся, исходя из текущего политического момента: установление диктатур касается и опыта, который уже пережили, и предостережение, которое надо услышать, поскольку диктатура в этом мире имеет ощутимые признаки олигархата и охлократии. А еще есть интересное приветствие "Колхоза животных" Оруэлла и "Маусу" Шпигельмана. Люди потеряли право быть людьми, мир "Среди овец" заселен свиньями (это номенклатура, аппаратчики), овцами (рабочие, различные всякие пролетарии), барашками (молодежь). Главный герой — волк. Он работает на заводе, буквально "среди овец", но волком же быть не перестал от этого. Назревает идеологический конфликт с руководством завода, и он бросается в него с головой. Система выталкивает того, кто ей угрожает — как ренегата, как предателя, как врага. У волка в анамнезе — преследования, его родители так же не угодили власти. Он знает, что делать. Вот, например, в четвертой книге придется буквально выживать: волка этапируют в островную тюрьму, где он подлежит "утилизации". (Ах, какие здесь точно-жестокие сцены насилия — намекну я на сюжет). Чистый рисунок, роскошные близкие планы, хорошая работа с перспективой, очень точная имитация документов эпохи — на уровне от газетной полосы к оттенку сукна на костюме аппаратчиков разного социального статуса (старшим читателям выпадет вовсе не ностальгическое, а скорее пугающее путешествие в прошлое). История о людоедских режимах, в которых уже нет людей. И за протагониста в ней — хищник. Просто не будет.

Марджори Лю, Сана Такэда, "Монстриця" (перевод Ярославы Крыши, Родной язык) — переводной мальопис.

Идет война между Людьми, Древними и Тайными. Майка Пиввовк — девица с Тайных, ее бабка — королева из Древнего рода волков. Ее мать погибла, ее отец неизвестен. В ее теле живет демон, точнее один из Старых богов, который выходит, чтобы утолить вечный голод плотью таких же, как Майка, тайников и людей, на которых Майка только внешне похожа. А еще в малой есть бонус сила, страшная, когда она активируется, девушка теряет часть себя, пока Майка однорукий. Майка — сверхпрочная оружие, за ней охотятся все кланы, фракции и королевства. Майка их было всех... на уме. Она ищет части магической маски, связывает ее с мертвой мамкой и таинственным папой. Нереально красивый (в лучшем смысле ар деко) и хорошо продуманный фэнтезийный мир, в котором продолжаются приключения девушки со сложным характером, которая слишком жесткая и непредсказуемая, чтобы быть неинтересной картинкой. Психологически глубокие персонажи сочетании с техниками, изображают скорее мангу, чем комикс. Один из аспектов истории — матриархат. В мире "Монстрици" женщины занимают все важные ступени — от надзирательниц к императриц, отношения между женщинами не похожи на мечты о сестричестве, скорее это что-то вроде военного братства по версии Платона. Лесбийские браки имеют политическое значение, гетеросексуальные предназначены для воспроизведения скорее. Один из немногих мужчин в этом мире нарисован светло-серыми оттенками, его как выселяют из мира. Это приемный отец Майки. Матриархат — это всегда о власти Матери. Вот Майка и решает свои проблемы с умершей мамой. А по дороге зрелищно оторвет десяток-другой довбешок!

Мартин МакДона, "Королева красоты с Линан. Человек-подушка. Усекновения руки в Спокане"(перевод Алексея Негребецкого, Издательство Анетта Антоненко) — переводная драматургия.

Три пьесы, уже ставшие классикой современного театра, от автора, уже ставшего легендой. "Человек-подушка" перепевает сюжет о Гамельнського крысолова и "Красной шапочки", помимо прочего. Писателя допрашивают через недавно совершенные убийства детей, подозрительно похожих на аналогичные сцены в его автобиографических (!) произведениях, он признается в преступлении, чтобы спасти реального преступника. Погубить — временами и значит, спасти. По крайней мере в саркастическому мире МакДона. "Королева красоты": сорокалетняя старая дева получает шанс наладить личную жизнь, ее пожилая мать от этого не в восторге, маме придется умереть. У каждой женщины есть свои версии прошлого и настоящего, они не совпадают. Людей легче полюбить со всеми их недостатками, когда ты этих людей себе придумал. По крайней мере в ироническом мире МакДона. В "Споткани" человек готов выкупить у двух мутных дельцов руку, которую отрезали двадцать семь лет назад, и все никак не договорятся об условиях купли-продажи. Руку он потерял еще в детстве, когда малолетние преступники прижали его к пути и зачем-то украли затем конечность, отрубленную колесами поезда. То, что ты нуждаешься, и то, что ты хочешь — разные вещи, поэтому получишь ты их в конце концов по двойной цене. По крайней мере в остроумном мире МакДона. Эти три пьесы между собой сюжетно не связаны ( "Королева" вообще относится к трилогии, за которую здесь самостоятельно отчитывается), но их сочетание дает неожиданный эффект. Как три развенчанных иллюзии о том, что мы считаем базовыми ценностями. Особенно каждое произведение отдельно — уже и сам по себе шедевр (да, именно так).