"Не по однім ляшку заплакали діти". Зачем украинских школьников учат глумиться над поляками
У родителей школьников нередко все начинается со слов: "нам в школе такое задали..." Именно нам, хотя родители, обычно, озадачиваются не совсем тем, чем озадачены дети.
У нас озадаченность вызвало стихотворение, которое сыну-восьмикласснику задали выучить наизусть - "Чи не той то хміль", народная песня, посвященная победе объединенного войска запорожцев под предводительством Хмельницкого и крымских татар над польским войском под Желтыми Водами. Но когда юноша бледный, блуждая взором горящим по строчкам, прочитал стихотворение вслух, взрослые, переглянулись и в один голос посоветовали закрыть книгу и забыть все то, что только что прочитал.
Стихотворение вызвало чисто рефлекторное содрогание - картина резни, которую учинили Хмельницкий и татары полякам, описана с откровенным злорадством и смакованием подробностей. Откровенная радость "лирического героя" по поводу кучи трупов, а также вдовьих и сиротских слез - не совсем то чувство, которое хотелось бы разделить и передать дальше, в неокрепшие молодые души. Впрочем, авторы энциклопедической статьи отчего-то считают, что строки "не по однім ляшку / заплакали діти" преисполнены сочувствия. Следуя их логике, строки "гей, не один лях лежить, вищеривши зуби!" - образчик благородного сочувствия к павшему врагу.
Чего же хотели добиться авторы, поместившие этот стих в учебник, и о чем думали авторы программы, предположившие, что этот образчик литературы настолько хорош, что должен быть выучен наизусть?
Что касается "душевных" качеств стиха, то они весьма невысоки. Героические подвиги Хмельницкого, конфликт с поляками - все это сложные и трагические страницы в истории обоих народов. Споры по поводу оценок разных исторических событий и целых периодов истории не утихают и еще долго не утихнут. Но претензии к данной песне не сводятся к тому, что в ней Хмельницкий, который вместе с татарами воевал против поляков (кстати, как это коррелирует с "Морозенком", про которого тоже учат наизусть, и которого как раз татары-то и замучили?) показан героем. Стих посвящен не героизму Хмельницкого, а смакованию смерти поляков. "Змалювання подоланих ворогів іноді видається аж надто глумливим", - признают авторы учебника (Українська література. 8 клас. В.І. Пахаренко, Н.А.Коваль). Но тут же отмечают, что украинский народ имеет полное моральное право поглумиться. "Право глумиться" - это, конечно, то, что стоит усвоить со школьной скамьи.
Это право глумиться в контексте украино-польских "войн за историю" придает этому стиху еще более мрачное звучание. Если украинские школьники могут заучивать наизусть злорадные строки о слезах польских сирот и вдов, поляки имеют полное моральное право снимать свою "Волынь". Ведь даже в "Огнем и мечом" поляк Гофман умудрился выдержать относительно нейтральный тон, в одинаковой мере поддев и тех, и этих - и героизировав и тех, и этих. А панорама поля боя у Желтых Вод - трагическое батальное полотно, на котором смерть уравнивает всех.
Впрочем, этическими соображениями дело не исчерпывается. Более-менее близкое знакомство с произведением и его автором порождает новые - более трудные - вопросы. Источником этой "песни" стал сборник "Українські народні та історичні пісні", изданный в 1955 году. А туда он попал, в свою очередь, из трехтомного сборника "Народні пісні Галицької і Угорської Русі" Якова Головацкого - этнографа, лингвиста, филолога-слависта, какое-то время священника-униата, соавтора "Русалки Днестровой", одного из основателей "Руськой троицы", ректора Львовского университета, а кроме того, лауреата Уваровской премии, почетного академика Санкт-Петербургской Академии наук, кавалера нескольких российских орденов. Одного из самых замечательных галицких интеллектуалов-москвофилов, который во второй части жизни занимался, преимущественно, тем, что перечеркивал все то, что сделал в первой части жизни.
Головацкий был одним из тех интеллектуалов, которые по крупицам восстанавливали украинскую самобытность, подавленную историческими перипетиями и имперским влиянием. Он был этнографом, который собрал огромное количество образчиков фольклора, вводил в академическую и литературную традицию народный язык, отстаивал кириллицу, которую то и дело пытались заменить латиницей, отстаивал русинство и руський язык, который был предметом насмешек, как язык простонародья, села. Он дал этому языку зазвучать в университетских стенах и стал первым профессором, который преподавал это "простонародное наречие", вернув ему статус языка. И как многие русины, хорошо знакомые с угрозой с западной стороны - Польши и Австро-Венгрии, - он подпал под очарование востока: превратился в москвофила, подхватил Погодина, который напрочь отрицал существование такого этноса, как украинцы, и видел в запорожских казаках тюркизированных русских, а закончил в Вильно, уже в другой империи, которая направила его укреплять свои культурные рубежи. Оказалось, что для Одессы, куда его хотели отправить поначалу, он слишком плохо владел русским языком. Что не помешало ему в дальнейшем подгонять под русский тот русинский язык, о котором так заботился в свою бытность галицким этнографом и преподавателем словесности.
Между прочим и то издание "Народних пісень Української та Угорської Русі", из которого в советский сборник украинских песен и дум попал "Чи не той то хміль", уже российского периода. Оно вышло в 70-х годах в "Чтениях" Общества истории и древностей российских при Московском университете. Не стану утверждать, что сама идея ввести песню, восхваляющую Хмельницкого, в сборник венгерских и галицких песен, созрела по чисто идеологической надобности - в Российской империи (в отличие от Галичины и, тем более, Венгрии) всегда праздновали Хмельницкого. Вполне достаточно того, что этнограф, собиравший эти песни, был увлечен панрусинством - его историческая Русь простиралась "от Сяна до Дона", а значит, и герои, и оценка их подвигов, по всей этой Руси должна была быть одинаковая. Очень кстати оказалось, что и дальше, за Доном - на родине "православия-самодержавия-народности", сформулированной графом Уваровым и подхваченной Погодиным, - этот герой тоже пришелся ко двору.
У меня нет никаких претензий к Головацкому. Он сделал свой индивидуальный цивилизационный выбор, а делая подобный выбор, каждый исходит из собственного опыта. Я могу только предполагать, каким обаянием обладал Погодин, если человек, отстаивавший самобытность украинского этноса, подхватил его идеи о том, что "нет никаких украинцев", что русские (а не Галицко-Волынское княжество, как исповедовал Головацкий в первой половине жизни) - это и есть настоящие "наследники Киевской Руси". На волне "весны народов" - очарования революцией и разочарования тем, что украинцев-то она и не коснулась, надежд на воссоединение с Большой Украиной и на равноправное участие в большом "славянском" цивилизационном проекте - удивительно ли увлечься? Ведь еще недавно вокруг было немало людей - вполне украинцев - которые очаровывались "русским миром". Хотя - в отличие от Головацкого - не понаслышке были знакомы и с СССР, и с тем, что представляет собой современная Россия.
Нет, не нам осуждать Головацкого за то, что он перешел из одной империи в другую, уехал с Галичины, порвал с униатством и перешел в православие, принял активное участие в русификации украинского языка и этнографические сборники свои издал в России уже с учетом идеологических требований другой империи. И премию Уваровскую заслужил, что и говорить. Эта биография - драма (местами - трагедия) украинца, зажатого между двумя империями, который так и не смог найти опоры в себе и в своем, хотя, казалось, держал это в руках. Не он первый, не он последний. С галицкими москвофилами бывало и похуже - вспомните Ярослава Галана.
С Галаном, впрочем, несколько проще - его произведения исчезли из школьного курса литературы бесследно. Памфлет - слишком откровенный жанр. Тут никакие "смягчающие обстоятельства" - богатство языка, мастерское владение формой и т.д. - не сработают. Потому что "плевать на Папу" теперь не кошерно.
Куда сложнее ситуация с более давними пластами истории и культуры. Особенно с устным народным творчеством. Ничего не попишешь и не подчистишь - Хмельницкий с поляками воевал, и воевал страшно. Поляки украинцев притесняли - и тоже, местами, страшно. Хмельницкий - как, кстати, и Головацкий - сделал свой "выбор меньшего зла". И его тоже нет ни смысла, ни повода осуждать - неизвестное зло всегда кажется меньшим, чем известное. А кроме того, и у него - как и у Головацкого - могли быть иллюзии на предмет "славянского братства". Почему бы нет? До сих пор, несмотря на войну, многие наши соотечественники сохраняют эту иллюзию.
Мой вопрос - не к гетьману Хмельницкому, который, как мог, сделал свой выбор. И не к лауреату Уваровской премии Головацкому, который записал эту песню в свой сборник. Мой вопрос к тем, кто выбрал именно эту песню из всех трех томов "Народних пісень Галицької і Угорської Русі" и определил восьмиклассникам учить ее наизусть.
Исторические обстоятельства и современное положение вещей придают литературным произведениям особый вкус и иногда довольно парадоксальный смысл. А на тех, кто знакомит учеников с этими произведениями, возлагает огромную дополнительную ответственность - и моральную, и идеологическую. Сказать, что мы просто знакомим школьников с произведениями того периода - значит слукавить. Во-первых, потому что в тот период было (и сохранилось) множество других образчиков народного творчества - куда более релевантных и идеологически, и этически. В том же учебнике, например, мы находим "Песню про Морозенка", которая почти мистическим образом перекликается с днем сегодняшним: "Поставили Морозенка на Савур-могилі, дивись тепер, Морозенку, на свою Вкраїну...". Или дума "Та, ой, як крикнув же та козак Сірко", передающая дух эпохи и, собственно, стиль казацкой думы. В то же время нет никаких оснований относить "Чи не той то хмель" к "козацкому периоду" - песня была записана в середине 19 века в регионе, который от Хмельниччины больше пострадал, чем покрылся славой.
Я понимаю, что тут нет никаких "происков". Для учебника подобрали что-то подходящее из "народного репертуара", опубликованного в знакомых источниках. "Морозенко" - которого я тоже учила наизусть еще в советской школе в середине 80-х - прошел (в отличие от Галана) проверку на идеологическую релевантность. Но это, так сказать, трагедия. А надо еще и героизм. Победа при Желтых Водах - самый очевидный кандидат. А значит, и Хмельницкий. "Ідеєю твору є плекання серед українського народу поваги до Богдана Хмельницького як народного ватажка, талановитого полководця та мудрого державного діяча", - пишет Википедия. И то сказать, Переясловская рада - это еще когда будет. А пока победители могут вдоволь потешиться над павшими врагами, посчитать количество вдов и сиротских слезинок.
Интересно, к какому выбору - и цивилизационному, и просто человеческому - готовит украинская школа, выбирая из всего множества народных героических песен (а их есть у нас!) и предлагая для заучивания наизусть именно эту?
К счастью, школа - это не только диктат программ и учебников. Это еще и люди. Учитель украинской литературы разрешила заменить "Хмель" любым другим стихотворением, аналогичным по теме, эпохе и объему. Мы выбрали в качестве замены стих Ивана Мазепы. Не такой литературно совершенный - над ним не работал профессиональный этнограф-лингвист. Но персона автора показалась нам не менее драматичной, а содержание - даже более актуальным. И с исторической точки зрения, и с точки зрения современности. Да и идеологически - перенести акцент с "героя" Хмельницкого на "предателя" Мазепу - нам показалось нелишним.
