"Голубоножки", русская прислуга и продукты из Украины. Как жил Берлин при Гитлере

Восемьдесят четыре года назад, 30 января 1933 года, в Германии к власти пришел Адольф Гитлер - в этот день он был назначен Рейхсканцлером. С этого дня для Берлина начинается 12-летняя эпоха, начавшаяся с энтузиазма возрождающейся или, как сказали бы сегодня, "встающей с колен" Империи, а закончившаяся руинами и катастрофой.

Атмосферу этих лет, настроение, звуки и запахи Берлина скурпулезно собрал французский писатель и историк Жан Марабини в своей книге "Повседневная жизнь Берлина при Гитлере". "ДС" публикует самые интересные отрывки из нее.

1933 - Приход Гитлера к власти

30 января 1933 года, Фроэнштрассе, 7 часов утра. На улице нет ни деревца, ни детской площадки, неумолчно шумят поезда эс-бана (городской электрички), автобусы движутся между двух рядов однообразно серых домов. Во дворах - скелеты осыпавшихся рождественских елок. Карл, бывший рабочий-обувщик, умывается над раковиной холодной водой. Этот безработный, давно не получающий пособия, в данный момент думает о том, что, позанимавшись минут двадцать зарядкой, позволит себе выкурить сигарету "Юнона" (пфенниг за штуку). Потом углем растопит плиту, приготовит кофе. Раньше, когда он еще работал, он не спеша завтракал, прочитывал "свою утреннюю газету", прежде чем отправиться на обувную фабрику автобусом №8. Сейчас ему грустно, он вспоминает жену, умершую от туберкулеза. Чтобы избавиться от гнетущей обстановки дома, он спешит на Ноллендорфплац, в помещение, где собираются штурмовые отряды (CA).Как и его товарищам по отряду, ему там ежедневно выдают по одной марке (среднемесячная зарплата в Берлине тогда колебалась от 100 до 200 марок). Члены отряда неспешно беседуют о "всемирном жидовском заговоре", о Франции, само имя которой стало синонимом борделя. (...) Теперь Карл каждый день раздает листовки на станции метро "Вильмерсдорф". Раздает тощим, бледным парням, недовольным тем, что им приходится вставать ни свет ни заря, выходить на мороз, когда буржуа еще нежатся на своих пуховых перинах. "Национал-социалистическая революция - это народная революция",- сказал им начальник отряда, и Карл охотно ему поверил (...) Штурмовики разговаривают о многолюдном коммунистическом митинге, который должен состояться в Люстгартене после полудня, несмотря на поистине сибирский мороз. Сегодня воскресенье, и "красный праздник" соберет, может быть, 100 тысяч манифестантов. "Может, и меньше,- ухмыляется один из товарищей Карла.- Берлинцы уже на нашей стороне". Шеф объясняет, что штурмовикам не о чем беспокоиться ввиду разъяснения, данного Эрнстом Ремом и национал-социалистами. Рем, абсолютный хозяин штурмовых бригад, соперник Гитлера, обратил внимание на тот факт, что в это последнее воскресенье месяца должен состояться Bockbierschaft, большой праздник "мартовского" (то есть крепкого) пива, который заинтересует берлинцев гораздо больше, чем коммунистический митинг. Люди хотят потанцевать и согреться, отведав содержимое гигантских бочек, несмотря на холод и ледяной туман, поднимающийся с пригородных озер.

Многочисленные евреи собираются в своих синагогах. После службы они горячо обсуждают начавшуюся "охоту на коммунистов". "Я не верю, что нацисты возьмут под свой контроль прессу, книжные издательства, кино".- "Да что они вообще смогут сделать без нас: в наших руках банки, коммерция, всё",- говорит толстый торговец мужскими сорочками, который только что заключил с Ремом сказочно выгодный контракт на поставку коричневых рубашек и отказал в каком бы то ни было кредите социалистам, хотевшим одеть в "зеленое" свою милицию. Один из друзей упрекает его: "Ты еще об этом пожалеешь, когда увидишь перед нашей синагогой плотную толпу с красными знаменами. Эти люди ненавидят нас, не могут спокойно смотреть, как мы выходим из своих "Мерседесов" в шубах и складных цилиндрах (...) Здесь, у синагоги, все чувствуют и знают, что совершили ряд ошибок. Однако даже самые неисправимые пессимисты не могут вообразить, что ожидает в ближайшем будущем израильскую общину Берлина.

В полутемном баре двое бизнесменов из Дюссельдорфа обсуждают, как им лучше провести свои зимние берлинские каникулы. Они присоединяются к двум подвыпившим матросам, заказывают у портье такси и едут на Блошиный рынок, на Ноллендорфплац. Позднее, в одном злачном заведении на Кудамме, они выбирают себе мальчиков для развлечений с грубо подкрашенными косметикой лицами - школьников, которые хотят заработать несколько марок. До рассвета в комнатах борделя не смолкают взрывы смеха, бессвязное кудахтанье. По обледеневшей улице проезжает грузовик CA. На сей раз он не останавливается у подъезда. Все испуганы - от атлетического вида охранников до клиентов. Однако здесь нет ни коммунистов, ни евреев, которые могли бы стать для штурмовиков достойными козлами отпущения.

1936 - Олимпиада

За первую неделю апреля 1936 года население Берлина утроилось. На вокзалы столицы прибыло три тысячи поездов. Чуть ли не все известные личности Германии, да и других стран, съехались в город, который немецкая пресса уже называет не иначе как "столицей мира". Десять дней и десять ночей Берлин живет в лихорадочном возбуждении. Наблюдается взрыв всеобщего оптимизма. Преобладающее настроение можно выразить фразой: "Мы хотим мира!" Коричневые, черные, зеленые униформы уже не задают тон на улицах. Преобладают одинокие мужчины в фуражках, зеваки, гуляющие, любители пива, семейные пары с детьми, подростки и влюбленные. Но много и марширующих под грохот барабанов, под раскаты медных духовых инструментов. В этом предвоенном Берлине, который еще недавно заслуженно пользовался репутацией "столицы удовольствий", гражданских пока больше, чем военных. И если знамена, увенчанные орлами, присутствуют повсюду во множестве, то их функция состоит лишь в том, чтобы напомнить о блеске императорского Рима (...)По всей столице, вплоть до Бранденбургских ворот, прохожие пьют пиво. Бутылки подвозят в больших деревянных ящиках. Бумажный стаканчик с пивом стоит 10 пфеннигов, то есть меньше пяти су, как во Франции. Иностранные гости приятно удивлены тем, что на улицах не видно солдат. А между тем рейхсвер уже готовит будущих воинов. Генеральный штаб рейхсвера предполагает ограничиться 34 дивизиями. Гитлер думает увеличить это число в десять раз.

1938 - "Хрустальная ночь"

Ночь с 9 на 10 ноября назовут Reichs-Kristallnacht, "Хрустальная ночь". Этой ночью толпа разбивает витрины еврейских магазинов. Горит синагога на Фазаненштрассе; погромщики вламываются в-квартиры. Более ста синагог разграблены эсэсовцами. 20 тысяч евреев арестованы, 36 - убиты. Вот когда действительно начинается долгая охота на "козлов отпущения", кульминацией которой вскоре станут принудительные работы евреев в концентрационных лагерях Дахау, Бухенвальд, Равенсбрюк, Ораниенбург, Аушвиц (Освенцим), Треблинка и пр. Эти лагеря, которым на конечной стадии их существования предстоит превратиться в лагеря смерти, покроют всю Европу (...) А "первой ласточкой" нового порядка стало постановление префекта полиции: "Все евреи старше шести лет обязаны, появляясь на людях, носить на одежде желтую звезду, пришитую на груди, сбоку, чтобы каждый мог ее видеть". Потом была "Хрустальная ночь". Значительный ущерб, который погромщики невольно причинили немцам, потом возмещали сами жертвы. На только что вставленных окнах разграбленных еврейских квартир появляются надписи "Jude". Повсюду в городе расклеены афиши, гласящие: "Евреи - наше несчастье". Вскоре выпадет снег, и юные гитлеровцы будут украшать своих снеговиков желтыми звездами и ермолками.

Как пытались справиться с ситуацией состоятельные евреи. Фрау Либерман, в чьем доме бывает столько гостей, ничуть не беспокоится. У нее еще есть время, она может сделать выбор - либо стать добровольной затворницей в своей красивой квартире (чтобы не пришлось носить на одежде каждый раз, когда выходишь на улицу, "позорную" желтую звезду), либо уехать в Швейцарию, очень дорого заплатив за свою эмиграцию. Многие ее знакомые выбрали второй путь. Все знают, что власти, чтобы избавиться от слишком заметных евреев, закрывают глаза на их отъезд или позволяют себя подкупить. Нюрнбергский закон не запрещает выезд из страны - при условии, что отъезжающие берут с собой не более 5% своего имущества. Ходят слухи, что, обеспечив себе покровительство определенных лиц (например, вездесущего Германа Геринга), можно разделить свое имущество по другому принципу: 50 на 50 (половина идет покровителю и на покрытие административных расходов, половина остается отъезжающему)

1939 - начало Второй мировой войны

Английские журналисты в один из тех августовских дней собрались в "Танцфесте", кабаре, которое любили посещать сотрудники посольства Великобритании. Это заведение представляло собой анфиладу полуподвальных помещений, освещаемых свечами, со стенами, обитыми голубым узорчатым шелком; его фирменными "блюдами" были выступления саксофонистов, особенно так называемый "похоронный фокстрот", или Todentanz, "пляска смерти". Все это, как и гомосексуалисты с Александерплац, свидетельствовало о том, что старый Берлин продолжал существовать наряду с рождавшейся нацистской столицей."Если Третий рейх и СССР передерутся между собой, мы сможем жить в мире",- заметил один из английских журналистов."Только на это нам и остается надеяться",- вмешался в разговор молодой атташе английского посольства. Но тут все были вынуждены замолчать, потому что на эстраде появилась группа изображавших скелеты танцоров (в черных трико, с намалеванными поверх них "костями"), которые стали истерично выкрикивать: "Berlin, dein Tanz ist der Tod!" ("Берлин, твоя пляска - пляска смерти!")

Утром 3 сентября, в воскресенье, улицы залитого солнцем Берлина опустели. Горожане устремились в парки в предвкушении пикников и послеобеденного сна на густой траве, в тени деревьев. Они, конечно, читают вчерашние газеты, скептически качают головами, уже не веря "пропаганде". Война с Польшей может затянуться. Тогда многие семьи пострадают, потому что почти в каждой из них один или несколько сыновей втянуты в эту опасную "игру в кости". Тем не менее люди боятся гестапо и воздерживаются от комментариев. Каждый хочет верить (хотя и не верит по-настоящему), что военные действия в Польше закончатся так же быстро, как и в Чехословакии. И тут, в Берлине, в его парках с прудами, где гуляющие катаются на лодках, через громкоговорители (а они имеются повсюду, даже в кронах деревьев) объявляют, что Германия вот уже час как находится в состоянии войны с Великобританией и Францией. У тех, кто только что подкреплял свои силы плохим хлебом и плохими сосисками, кусок застревает в горле...

1940 - Время "поразительных побед" и первые бомбежки Берлина

После "поразительных побед" над Данией, Норвегией, Голландией, Бельгией, Францией (которая была покорена за шесть недель) число сторонников Гитлера значительно возросло. 6 июля 1940 года молодые и не очень молодые люди вышли на улицы с бумажными флажками в руках, чтобы выразить свою радость, свой энтузиазм в момент триумфального возвращения фюрера с Западного фронта. Кортеж автомобилей приветствуют овациями десятки тысяч берлинцев, выстроившихся вдоль всего пути следования Гитлера - от вокзала до Reichskanzlei, рейхсканцелярии. Какие-то группы поют Nun danket dem Gott, "Теперь восхвалите Господа..."

Прознав о черном рынке, военные привозят из Франции полные сумки фруктов, бутылок с вином и овощей. В налаживании черного рынка участвуют и французы, которые, пользуясь покровительством гестапо, уже импортируют из своей страны "профессионалок" (последние селятся в основном вокруг Александерплац). Этих женщин - за их чувство стиля, красоту, светские манеры - называют "кокотками" (а иногда и более грубым словом - Dirnen (шлюхами).

1941 - Начало кампании на Востоке

Солдаты из провинции, которых отправляют на Восток, имеют право посетить перед отъездом столицу. Многие видят ее в первый раз и совершенно очарованы. Некоторые бродят наудачу по городу, просто идут куда глаза глядят, но большинство, привыкнув к порядку и дисциплине, полагается на гидов из организации "Сила через радость", которые предлагают им совершить экскурсию на традиционном "берлинском кремзере", запряженном крупными померанскими лошадьми. Конки на улицах - привычное зрелище в эти на удивление солнечные весенние дни. (...) Сейчас середина мая. По вечерам девушки провожают своих новых приятелей до вокзала, откуда отправляются поезда на Восточный фронт. Парни и девушки обмениваются адресами, посылают друг другу воздушные поцелуи, потом солдатики, прижавшись лицом к стеклу, долго что-то кричат, помогая себе жестами, пока вагоны не тронутся и хрупкие девичьи силуэты не растворятся в сумерках. Эта короткая поездка в Берлин покажется им прекрасным фантастическим сном, когда они прибудут в Россию и для них начнется постижение горькой правды войны.

1942 - Столица тысячелетнего Рейха в зените своего могущества

В Берлине у всех праздничное настроение. В пригородах работают гигантские заводы, обслуживаемые тысячами "рабов". Русских и польских военнопленных убили, но остались польские и русские женщины. Самые удачливые из них работают домработницами в центре Берлина - за бутерброд с маргарином три раза в день. Зажиточные берлинки всегда могут найти в магазинах русскую икру, скандинавскую водку, карпатскую кабанину, датское сливочное масло, греческие маслины, югославские и голландские консервы. Норвежские шпроты, арденнская ветчина, перигорские паштеты из гусиной печенки продаются повсюду. В столице, которой "дирижирует" Геббельс, бакалейные лавки расположены через каждые 100 метров. Берлин в последнее время стал, так сказать, "всемирным центром чревоугодия". Шикарные рестораны переполнены; люди пьют коктейли; солдат, получивших увольнительную, их штатские приятели угощают шампанским. К перронам подходят товарные поезда, доверху груженные продуктами с Украины. По указанию шефа министерства пропаганды партийные чиновники бесплатно раздают зерно на берлинском вокзале. Дети выезжают на пикники в леса, окружающие аэропорт "Темпельхоф". Женщины покупают по низким ценам шелковые ткани и духи. На некоторых улицах происходят гулянья, похожие на рождественские, до самого часа затемнения, и, как до войны, можно увидеть шествия людей в национальных костюмах. Никогда еще Берлин не был таким счастливым, радостно возбужденным, никогда так не верил в близость окончательной победы. Город достиг зенита своей славы, он ощущает себя сердцем империи, простирающейся от Норвегии до Африки, от Бретани до Волги.

Если войти в квартиру с черного хода, то немецких служанок уже не встретишь - в бело-зеленой или перламутровой кухне, как правило, можно увидеть одну или двух русских горничных, зардевшихся от смущения и очень услужливых. Даже самые высокие нацистские чиновники оценили такого рода прислугу и стараются поддерживать с нею патриархальные и добрые отношения. Девушек балуют, они становятся всеобщими любимицами - и, со своей стороны, охотно учат немецких барышень русскому языку. Все зажиточные берлинцы знают, что русские горничные куда покладистее немецких. Эти девушки, например, никогда не откажутся вставить оконное стекло, которое хозяин не совсем законным образом достал на заводе. Каждая из них носит в карманах своей пестрой юбки стеклорез и шпатель.Даже Геббельс и Гиммлер приветливо говорят своим горничным: "Guten Morgen" ("С добрым утром"), когда те приносят им завтрак в постель. Только Гитлер не позволяет себе такого удовольствия. Но он наверняка не берлинец. У либералов же отношения с работницами, особенно если они русские, быстро переходят на стадию почти родственной близости: "Кушай, не стесняйся, Катерина, ты для нас как дочка! И потом, тебе пришлось столько страдать!.."

1943-1944 - Под английскими бомбами и в ожидании русских танков

Обычное место встреч журналистов - кафе "Рейман". Туда же иногда приходят демобилизованные военные. Один калека пытается рассказать, что собой представляет Восточный фронт: "Мы должны торчать там в холоде и грязи и ждать, когда покажутся ужасные танки "Т-34" или русские лыжники в белых балахонах, которые обстреливают немецкие траншеи из огнеметов".- "Да не объясняй им ничего, это бесполезно",- одергивает солдата один из его товарищей. Журналист-эсэсовец мягко протестует против подобного "пораженчества": "Я потрясен этим состоянием духа, которое встречаю повсюду. Мы все, как крысы, плывем на одном корабле, и не в наших силах его покинуть". Некто Вернер, человек с забинтованной головой, неприязненно бросает эсэсовцу: "Ничего, мы вас высадим на остров и заставим слушать ваши собственные речи. Мы, хоть и владеем всей Европой, выдохлись, смертельно устали. А вы больше не можете снабжать боеприпасами и продуктами более чем двадцатимиллионную армию". Все присутствующие в зале фронтовики соглашаются с ним.

С балкона своего дома Рита наблюдала за первой ковровой бомбардировкой, которая была проведена британскими ВВС 19 января 1943 года. Когда ее брат погиб под Сталинградом, ей даже не прислали официального извещения о смерти с выражениями соболезнований. Теперь семьи погибших получают заранее отпечатанные бланки, где ручкой вписаны только имя убитого и адрес его родных. Перед смертью, в госпитале, брат успел написать ей письмо, в котором переиначил свою солдатскую клятву. Слова "Я готов умереть за фюрера и величие Третьего рейха" он заменил другими: "Я бы хотел умереть так, чтобы смерть моя обратилась против Гитлера, умереть за истинную Германию". В газетах сообщения о потерях на фронте стали очень лаконичными. Люди - по крайней мере, гражданские и военные низших чинов - перестали употреблять при встречах и прощаниях приветствие "Хайль Гитлер!" и выбрасывать вперед руку. В баре "Кемпински" - берлинском подобии парижского бара "Риц" - пока по-прежнему можно выпить бокал шампанского или коктейля "Негрони" (приготовляемого на основе мартини), но чипсы и жареный миндаль давно исчезли. В церкви приходит все больше народу - главным образом те, кому за пятьдесят. Люди стоят у дверей, потому что помещения храмов заполнены до отказа. Один пастор заметил, что "наибольшей популярностью пользуются у прихожан заупокойные службы".

Склонность столичных жителей к черному юмору пробуждается каждый раз, как они видят фургон гестапо: "Скоро здесь вообще не останется другого транспорта, кроме этих фургонов и пожарных машин!" На улицах извлекают из-под обломков строений трупы погибших под обстрелом. Такие картины стали обычным зрелищем, частью повседневной жизни - ведь за месяц совершается около сорока воздушных налетов. "Теперь пришел наш черед узнать, что такое Heimatfront, война на родной земле",- ворчат обыватели. Из уст в уста передается история, будто на Кудамме откопали человека - он был еще жив, хотя и лишился правой руки и левого глаза,- который выкрикивал, выбросив вперед левую руку: "Хайль Гитлер! Германия потеряна, но мы еще удерживаем Данциг!" Служащие Армии спасения раздают миски с бесплатным супом ста тысячам потерявших жилье берлинцев. На улицах то и дело попадаются славянки в сапогах и косынках, с лопатами на плечах. Они расчищают завалы.

Рождество 1943 года, адский холод, а угля нет... Маскировочная сеть, которую натянули над Шарлоттенбургским шоссе, чтобы сбить с толку английских пилотов, оказалась совершенно бесполезной. Она прорвалась во многих местах и лоскутьями свисает со скелетов разрушенных домов. Поскольку все силы Люфтваффе были брошены на побережье Атлантики и на русский фронт, самолеты британских ВВС стали безраздельными хозяевами города. "Ими управляют евреи",- безуспешно пытается внушить своим согражданам Геббельс. (...) Крестьяне в пригороде устраивают суд линча над захваченными британскими парашютистами, светловолосыми и голубоглазыми. "Не евреи, а англичане уничтожают наши урожаи",- говорят в деревнях.

Разговор в кафе. Урсула наконец расслабилась и все мужчины вокруг с удовольствием на нее поглядывают. "У меня дома приходится непрерывно тушить зажигательные бомбы, Phosphorblattchen. Охота за этими "огненными листочками" чрезвычайно утомительна".- "Это новое изобретение англичан,- комментирует ее жалобу Бернхард.- Их удобнее гасить с помощью песка". И неожиданно добавляет: "Сегодня утром союзники высадились в Нормандии" (открытие Второго фронта против Гитлера во Франции в июне 1944). Молодая женщина, уже слегка захмелевшая, не сразу осознает смысл его слов. Теперь она увлеченно рассказывает о недавнем пожаре в берлинском зоопарке, о том, как вырвавшиеся на волю тигры скачками - будто на охоте - неслись вслед за антилопами, одна из которых горела живьем, вся охваченная зеленым фосфорным пламенем. Один слон погиб. "Prost!" ("Твое здоровье!")- Бернхард в последний раз поднимает бокал и смотрит на часы. Ровно через час ему надо ехать во Францию.

Берлин доживает свои последние дни, и в нем много одиноких мужчин - тех, кто отослал свои семьи куда-нибудь в деревню, для безопасности, и теперь зачастил к проституткам (...) "...никогда раньше у нас не было столько проституток, предлагающих свои услуги одиноким мужчинам...". Проституток действительно много. Чтобы привлечь клиентов, они по ночам подсвечивают свои икры цветными фонариками. Поэтому повсюду в Берлине их называют "голубоножками".

1945 - Конец

Прихода русских ожидают к 22 февраля 1945 года. Но они придут только в апреле. Угля осталось не больше чем на 14 дней. Громкоговорители хрипло вещают: "Уезжайте из Берлина, уезжайте как можно скорее". Но чтобы уехать, нужен билет, который стоит денег. Каждый вечер, точно в 20 часов и в 23 часа, появляются вражеские бомбардировщики. "Бункер Шпеера" - последнее место, где можно поговорить. Это роскошное убежище: с ванными комнатами, горячей водой, кроватями, письменными столами, креслами; там еще встречаются элегантно одетые светские люди, а продовольственных припасов столько, что их вполне хватило бы для снабжения Ноева ковчега. Здесь начинаешь верить, что самые хитрые или те, кем не интересуются представители высших сфер, все-таки спасутся, выживут. Придя сюда, можно увидеть, например, лучшего танцовщика Оперы или ветерана Первой мировой войны в русской шубе и остроконечной каске!

Последние газеты комментируют случаи "насилия", совершаемого русскими в восточных провинциях, где оккупанты уже объявили о национализации частной собственности и теперь крадут что ни попадя, вплоть до рельсов. После февральских воздушных налетов американцев весь квартал прессы снесен с лица земли, редакций "Дойчер ферлаг" и "Дойче альгемайне цайтунг" больше не существует. О двенадцатой годовщине прихода к власти нацистов из выступающих по радио вспоминает только Геббельс - он до сих пор уверяет своих слушателей, будто со дня на день будет одержана "тотальная победа". (...) Люди богатые улетают на самолетах - с двух оставшихся, еще не пострадавших от обстрела аэродромов. На старом вокзале, построенном еще в Первую мировую войну, десятки тысяч людей кричат, толкают друг друга, пытаются влезть в поезда через окна, но их отталкивают.

Берлин сейчас напоминает разрушенный Сталинград (...) Весь город пропах смертью, характерным запахом Muckefuck (кофейного суррогата), затхлостью давно не мытых человеческих тел (...) Вот какой-то берлинский дедушка бродит среди руин вместе со своей внучкой. Девочка-подросток кивком головы показывает на молодого немецкого солдата с покалеченными ногами, в грязной униформе, и спрашивает: "Скажи, он тоже хотел войны?" Старик ничего не отвечает и только печально смотрит на нее. Тогда она пожимает плечиками и изрекает странную фразу: "Erst kommt das Fressen, dann kommt die Moral" ("Сперва приходит жратва, а уж потом мораль").