Недолгие ухаживания. Как большевики играли в "кошки-мышки" с украинской церковью

Март 1921-го выдался насыщенным событиями в церковной жизни. Одной из причин стало то, что Украинская революция все еще конкурировала с революцией коммунистической. В частности, в УССР довольно активно продолжалась украинизация церкви силами Всеукраинского православного церковного совета (ВПЦР) и перехода приходов на украинский язык. Но участников в борьбе за "тело" некогда государственного православия было больше двух.

Ситуация была неоднозначной. С одной стороны, все еще действовала централизованная иерархическая структура Русской православной церкви (РПЦ), которую большевики еще не сумели уничтожить, а украинцы — вытеснить за пределы республики. С другой — сказывалось отсутствие у большевиков разветвленного государственного аппарата с должным кадровым составом. А это практически исключало немедленное и повсеместное внедрение в Украине декрета "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" и инструкции Наркомюста по его выполнению.

В частности, большевики еще не могли воплотить на практике указанные в этих документах мероприятия по "отнятию имущества, метрических книг, предупреждению "преступной" агитации, колоколов или проведения религиозных процессий или недопущении публичных религиозных церемоний без письменного согласия местных властей" и другие.

В Украине к созданию в мае 1921 при НКЮ УССР VІІІ-го (ликвидационного) отдела по отделению церкви от государства, как признавал его первый руководитель Иван Сухоплюев, "отделение церкви от государства было безнадзорным". Очевидно, преимущественно безнадзорным это дело было не только в Украине, потому что московское руководство еще в ноябре 1920-го распространило проект, а в начале 1921-го утвердило стандартные программы для системы губернских партийно-советских школ, в которых учитывалась потребность подготовки специальных кадров для ликвидации религии и церкви (сканы приводим ниже).

Создание сети ликвидкомов, налаживание их работы, обучение работников в системе партийных школ — все это требовало времени и специалистов. Для ВПЦР же в начале 1921 главной организационной проблемой оставалась полное отсутствие в ее составе епископов и опоры на церковную структуру. Это облегчало организацию противодействия ей со стороны РПЦ и существенно сдерживало священство от проведения украинизации приходов.

Несмотря на то что, как отмечал священник Марко Грушевский (двоюродный брат Михаила Грушевского, епископ УАПЦ 1922-1930), после ознакомления с состоянием дел в Таращанском уезде он "вынес впечатление о сильном движении" снизу" к украинизации церкви", в целом украинское церковное движение распространялось медленно. Так, на собрании церковного совета Киевского уезда 1-2 февраля 1921 председатель ВПЦР Михаил Мороз и протоиерей Василий Липкивский, выступая от имени ВПЦР, отмечали "большие трудности провождения церковного дела, которые заключаются как во враждебном духовенстве, так и в отсутствии должного количества священников, которые стояли бы на почве возрождения родной церкви".

Злободневной проблемой было отсутствие украинского епископата. Каноны требовали его наличия в церкви. Сотрудничество между ВПЦР и действующими епископами РПЦ так и не сложилась. Еще в Всеукраинском соборе 1918 промосковским силам удалось сохранить подчинение всего епископата Украинской епархии Всероссийском патриарху. Сказались несколько веков аннексии Киевской митрополии Москвой, пребывание в составе империи, специфика образования духовенства и верующих. Несомненным было и влияние рассказов о прошлом, бережно "вычищенных" от части реалий. В частности, с курсов церковной истории и из документов, опубликованных в исторических монографиях, изъяли сведения о том, что Киевская митрополия никогда не выходила из подчинения Вселенскому патриарху, а превращение отдельной чужой митрополии в обычную епархию под главенством Москвы (которая, кстати, до сих пор не имеет документального подтверждения автокефалии от Константинополя) — противоречило канонам. К сожалению, в водовороте революции на выяснение этих фактов не хватило времени.

Надежды на апелляцию к Вселенскому патриарху тоже были напрасными — из-за отсутствия собственного государства и противодействия в самом Фанаре действующих иерархов РПЦ во главе с митрополитом Киевским Антонием (Храповицким). В Грузию с просьбой к католикосу о епископской хиротонии кандидаты от ВПЦР не добрались. Поэтому на упомянутом февральском собрании церковного совета Киевщины Михаил Мороз высказал мнение, что "отсутствие украинского епископата можно было бы ликвидировать избранием епископов самим населением из достойных того священников". Этот вопрос решили вынести на Предсоборный подготовительно-избирательный съезд представителей сельских православных приходов Киевского округа Киевского уезда, назначенный на 27-29 марта.

Реакция со стороны промосковского епископата была незамедлительной. Накануне, 25 марта управляющий Киевской епархией епископ Назарий (Блинов) своим указом лишил священного сана Василия Липковского и пригрозил лишением сана другим участникам всевозможных "самочинных церковно-административных учреждений" от священства, а мирянам — отлучением от церковного общения.

Несмотря на запрет и угрозы санкциями, на мартовский съезд собрались представители от 22 из 44-х украинских приходов (88 человек) и члены ВПЦР (вместе 104 человека). Участники конкретизировали программу преобразований в церкви: предполагалось создание сети церковных учебных заведений и библиотек и церковного печатного органа, распространение переводов богослужебной и другой литературы на религиозную тематику на украинском языке. Съезд отменил действующие ограничения брачного состояния для получения всех степеней священства будущей автокефальной церкви, привилегии черного духовенства, отказался от фиксированной платы за требы и позволил духовенству вне храма пользоваться гражданской одеждой, носить короткие прически. Также съезд избрал нескольких кандидатов на возведение в епископский сан (в т.ч. одного мирянина) и делегатов на церковный съезд Киевщины, запланированный на 22 мая.

Довольно неожиданно идею украинизации приходов поддержали представители массовых советских организаций на селе — сельских советов и комбедов. Так, уездные съезды комитетов бедноты Киевщины и Белоцерковщины, которые происходили всю вторую половину 1920-го, среди прочего зафиксировали пожелания справлять богослужение на украинском языке; определения Богуславского и Пустовойтивского (Киевского) волостных съездов комбедов требовали устранения старого духовенства, которое выявило "неспособность проводить народную культуру и жизнь по Слову Божьему". Члены многих других сельских и волостных ревкомов и советов, уездных съездов учителей (как, например, Чигиринский, июль 1920) также выразили положительное отношение к национальному обновлению церкви. В конце 1920-го комнезамы Каневщины вообще решили обратиться к местным парткомам с инициативой созвать специальный съезд комбедов для обсуждения вопроса украинизации церкви в Каневском уезде.

Неожиданное "содействие" украинизации церкви в селе со стороны комбедов составило серьезную конкуренцию большевистской "украинизации" и укрепляло основы так называемой "украинизации петлюровской". Ведь процесс церковного возрождения так или иначе собирал все сознательные национальные силы. Проигрывать "петлюровцам" соревнования по Украине большевики не собирались, поэтому они молниеносно откорректировали тактику и усилили наступление на религию и церковь. Вскоре "комплексные меры" советской власти в области государственно-церковных отношений лишили ВПЦР всех возможных оснований декларировать тезис об "идейном родстве или социальной близости церкви к советской власти", которой она пользовалась в первой половине 1920-го.

В частности, большевики отреагировали на популярность идеи украинизации богослужения среди людей, которые, по их планам, должны быть орудием коммунистических преобразований на селе. 7 марта 1921 СНК УССР распространила на территории Украины силу постановления Совнаркома РСФСР от 21 января 1921 "О порядке разрешения труда служителям религиозных культов". Власти разрешили "лицам материально или служебно зависимым от организации религиозного культа" трудоустройство в советских учреждениях губернских городов, полностью запретив его на селе и в ряде отделов исполкомов и советов всех уровней: управления, народного образования, юстиции, земледелия, рабоче-крестьянской инспекции и специально по Народному комиссариату продовольствия. Документ вступил в силу 26 марта с момента опубликования в газете "Известия ВУЦИК".

Наряду с предыдущими запретами духовенству работать на ниве (1919) и пользоваться земельными наделами ( "Инструкция о комитетах бедноты", 1920) запрет на работу в большинстве советских учреждений стал серьезным экономическим ударом для духовенства. Несмотря на то, что на местах заменить работающее там образованное духовенство было никем, — потому что далеко не все сторонники коммунистического строительства в Украине были хотя бы грамотными — многие (хотя пока совсем не все) из "служителей религиозных культов" остались без работы.

Одновременно с экономическими мерами партийное руководство позаботилось об идейной "перековке" общества. Х съезд РКП (б) (8-16 марта 1921) посвятил вечернее заседание 9 марта докладу одного из главных тогдашних идеологов РКП (б) Евгения Преображенского "О Головполитпросвите и агитационно-пропагандистской работе партии", обсуждение которой продолжилось на следующий день.

Непосредственным следствием Х съезда стала реорганизация аппарата партийных губкомов и агитационно-пропагандистских отделов/агитпропа. Они начали налаживать систематическую пропагандистскую работу. Но, как свидетельствуют документы, довольно долго во время докладов и специальных антирелигиозных диспутов обученные на скорую руку партийные кадры ощутимо уступали присутствующим на таких мероприятиях священникам уровнем образования и, соответственно, степени эффективности воздействия на массы, особенно на женщин. Так продолжалось до тех пор, пока ОГПУ, тратя (через "глубокие поповские карманы") немалые средства на подкуп, начало привлекать к сотрудничеству часть бывших священников, которые сняли сан.

В феврале-марте 1921 г. большевики прибегли к проведению в Украине еще одной неоднозначной — в смысле эффективности борьбы с религией и церковью — кампании раскрытия мощей православных святых.

Так, например, 18 февраля 1921 по постановлению V губернского съезда советов, в присутствии епископов Пахомия (Кедрова) и Николая (Могилевского), настоятеля Спасо-Преображенского собора протоиерея Александра Короткевича и верующих специальная комиссия Черниговского губисполкома открыла мощи Феодосия Черниговского. Но здесь их ожидал неприятный сюрприз.

Черниговский военный совет в телеграмме политсекции Правобережной Украины констатировал, что открытие было "крайне неудачным: тело было целым и затвердевшим ... а настроение масс напряженным". Далее просил харьковское руководство прислать профессоров-археологов для установления состава почвы, а в конце, оправдываясь, отметил: "Ведем успешную агитацию, объявили антирелигиозную неделю. Подробности — лично".

Хорошо сохранившееся мумифицированное тело Феодосия — на архивных фото он выглядит, как совсем недавний покойник — произвело глубокое впечатление на верующих, они отовсюду приходили поклониться мощам. 23 февраля Черниговский епископ Пахомий обратился к властям с ходатайством о возвращении мощей верующим для постоянного поклонения.

Напуганный паломничеством, секретарь Черниговского губкома Александр Одинцов прислал телеграмму в ЦК КП(б)У. Цитируя протокол врачебной экспертизы: "Предъявленное экспертизе тело есть действительно тело человека в состоянии сухого омертвления ... без признаков гниения. Данные микроскопического исследования подтверждают найденное (при) внешнем осмотре и обнаруживают довольно ясное состояние ткани и клеток", — он просил Харьков прислать еще одну комиссию. Однако, повторное обследование лишь подтвердило предварительные выводы.

Результат антирелигиозного еженедельника тоже оказался сомнительным: паломничество продолжалось. Проблема приобрела такой масштаб, что политбюро ЦК КП(б)У пришлось вынести ее отдельным пунктом — "О Черниговских мощах" — на заседание 29 марта и принять постановление об их перевозке в Москву.

Серебряную раку весом в 10 пудов 19 фунтов, в которой до сих пор хранились мощи, губфинотдел 31 октября 1921 оценил в 41 млн 900 тыс. рублей по тогдашнему курсу, "засчитал в прибыль госказны, поставил на ценность и отослал в центр".

Черниговский епископ Пахомий еще год тщетно обращался с ходатайствами к власти разрешить доступ к ним верующих, для помощи голодающим пожертвовали церковной утварью из драгоценных металлов, но это уже другая история.