Украинский Робин Гуд. Удалось ли Устиму Кармалюку исчерпать карму

Миф о Кармалюке

Согласно популярному мифу украинский Робин Гуд возглавлял повстанческое движение, охватившее на своем пике все Подолье и смежные с ним районы Бессарабии, Волыни и Киевщины. Под его началом якобы находились около 20 тыс. бойцов, осуществивших более тысячи нападений на помещичьи имения и усадьбы.

Наиболее ярко миф о Кармалюке удалось визуализировать известному живописцу, академику Академии искусств Украины, лауреату Шевченковской премии, профессору Александру Лопухову. На одной из его картин Кармалюк с каноническими вислыми усами, селянской стрижкой, в традиционной свитке стоит на опушке и героически смотрит вдаль. Вокруг — вооруженные побратимы и вдохновляющий их на борьбу седой кобзарь.

На другом полотне Лопухова легендарный разбойник запечатлен в окружении толпы повстанцев во время суда над паном-живодером. Здесь Устим красуется в казацком одеянии — шаровары, шапка со шлыком, жупан.

На самом деле эти картины далеки от какой-либо исторической достоверности. Начиная с селянской одежды, которую Кармалюк, предпочитавший одеваться, как шляхтич, презирал. В очерке историка Иосифа Ролле "Кармелюкъ" ("Киевская старина", 1886 г., март) значится, что еще находясь на службе у пана Пигловского "будущий бандит несколько отесался, научился говорить по-польски, приобрел привычку к щегольству, сбросил с себя крестьянскую свитку и заменил ее "венгеркой", которая во всех судебных актах значится "польской чемеркой".

Кроме того, не было у Кармалюка таких многочисленных отрядов. "На дело" обычно выходило три-четыре человека. Максимум — десяток. Типажи "повстанцев" — также фантазийные. В ближайшем окружении Устима селян практически не было. Он предпочитал иметь дело с опытными каторжанами и пройошистыми местечковыми евреями, у которых укрывал и сбывал трофеи.

Да и никакого восстания в это время на Подолье не наблюдалось. Была банальная вспышка бандитизма, вызванная резким ухудшением жизни крепостных крестьян и беднейших мещан. Кармалюк, как и его карпатский коллега Довбуш, был всего лишь атаманом одной из многочисленных разбойничьих ватаг и имел под своим началом несколько десятков людей, а не 20-тысячную "армию".

Народные мстители или бандиты?

Во времена Речи Посполитой феодальный гнет был тяжелым, но все же не запредельным. Холопов могли продать исключительно в комплекте с маетностями (землей), а произвол панов несколько ограничивался законами. А вот русская версия уже была самым настоящим рабством. Людьми в Российской империи торговали, как скотом, при этом зачастую разрушая семьи. Все это дополнялось ранее неизвестным рекрутским набором (25 лет неотличимой от каторги солдатчины).

Кроме того, еще в 1775 г. была ликвидирована Запорожская Сечь, успешно выполнявшая роль предохранительного клапана для отвода энергии не желавших прозябать в положении тяглового скота пассионариев. Не смирившимся со своим рабским статусом парням власти оставили только один выход:

Украина! Мать родная!

Молодое жито!

Шли мы раньше в запорожцы,

А теперь — в бандиты!

(Э.Багрицкий, "Дума про Опанаса")

Избравшие путь ножа и топора ни о какой борьбе за счастье народа и прочих благоглупостях не помышляли. Грабеж был исключительно средством вырваться из опостылевшей беспросветной нищеты и ежедневного унижения, а для людей, поставленных вне закона, тех же дезертиров или уклоняющихся от рекрутства, — единственным способом выжить. Грабили всех, кто попадался под руку, не только богачей. И никак не связанных между собой банд было довольно много.

Путь Устима в "народные мстители" начался в 1812 г., когда помещик Андрей Иосиф Пигловский отдал его в рекруты. Канонические "жития" панскую немилость объясняют непокорным и свободолюбивым характером Устима. В народных легендах конфликт с паном покрыт еще и романтическим флером. Мол, однажды Устим спас Розалию Пигловскую от неминуемой гибели, за что пани отблагодарила его собой. Это, мол, и вызвало ярость мужа-рогоносца.

На самом деле все было намного банальнее — Устим украл из местной часовни несколько пудов воска и тут же попался. Незадачливого вора заточили в арестантском чулане имения, сбежать из которого особого труда не составило. Беглец вскоре вернулся домой, предварительно выбив себе передние зубы, надеясь, что благодаря увечью избежит рекрутства и отделается только розгами (беззубых обычно в солдаты не брали). Но пан Пигловский, видать, очень осерчал. Устима отправили в базировавшийся в Каменце Четвертый уланский полк.

В 1813 г., не выдержав муштры и разлуки с семьей (жена, трое сыновей), Кармалюк дезертировал. На это его подбил Данило Хрон, уже имевший опыт дезертирства. Некоторое время Кармалюк и Хрон прятались в лесу возле родного для Устима села Головчинцы (ныне — Кармалюково). Вскоре к ним присоединился скрывавшийся от рекрутства Никита Удодов и крестьянин из села Дубовое Иван Ткачук.

Если исходить из сценария "народного мстителя", первой жертвой свежеиспеченной ОПГ должен был стать пан Пигловский. Увы, случившееся далее никак не вписывается в светлый образ народного защитника.

В первую очередь "мстители" обнесли комору обычного крестьянина Максима Катришина из с. Дубовое. Говоря сухим языком протокола: "вынули из нее штук несколько яблок, яиц с копу ("копа" — 60 шт. – "ВД"), прядева и отдали таковые все вещи Ивану Ткачуку [для продажи]". Здесь и далее цитируется "Сентенция дела в комиссии военного суда… про действия Устима Кармалюка и его сообщников в 1813–1814 гг.".

Спустя несколько дней "повстанцы" тайно проникли к односельчанину Кармалюка некоему Ковалю, "уворовав шапку, муки житной с корец (около 100 кг – "ВД") и воску с полтора ока (около 1,2 кг – "ВД")".

Следующие жертвы ватаги тоже были отнюдь не паны.

"Отбили ночным временем в том селе [Дубовое] у крестьянина Ивана Бевза двери двух комор, выкрали несколько сыру, сала, да из вещей шапку, шаровары, пояс, сапоги и полотна сверток…"

"Вынув окно у крестьянина …Петра Андреева, влезли в избу, уворовали шкуру выделанную, ремень на сапоги и несколько печеного хлеба"

"На дороге в лесу Головчинском встретили едущего села Дубовой крестьянина Онищука с женою. Отобрали от него кожух и с жены его платок…"

В ночь с 30 на 31 марта 1813 г. упившиеся горилкой побратимы ворвались в дом богатого хуторянина Ивана Сала и начали вымогать деньги — Кармалюк и Удодов облили жертву водкой и подожгли, а после насыпали в сапоги горящие угли и натянули их на ноги несчастного. Чтобы скрыть содеянное, подожгли дом вместе с хозяином. Любопытно, что советская историография подавала этот эпизод, как месть куркулю-мироеду.

Единственная антипанская акция — поджог гуральни пана Пигловсого (таки отомстил).

Здесь, пожалуй, в биографической справке поставим точку. Последующие действия Кармалюка и его подельников мало чем отличались от изложенного выше, разве что большими масштабами.

Сын своего времени

Кандидат исторических наук Валерий Дячок, лучший на сегодня специалист по Кармалюку и его эпохе, в своей работе "Устим Кармалюк (Карманюк) та розбійництво на Поділлі: конкретно-історичний та джерелознавчий аспекти" посчитал, сколько нападений совершили "народные мстители" на посполитых, а сколько — на панов.

Оказалось, что в 1813-1822 гг. страдали в основном крестьяне — 24 случая (15 краж, шесть разбойных нападений, один поджог, одно убийство и изнасилование). На все остальные сословия приходится всего 11 случаев. Из них две кражи и два разбойных нападения на мещан-торговцев и одна кража у представителя духовенства. Против шляхты же кармалюковцы совершили всего шесть агрессивных действий (три кражи, два поджога и один разбой).

На пике "кармалюковщины" (1825-1835 гг.) зафиксирован 31 случай активных действий против крестьян (одно убийство, шесть разбоев, 24 кражи), против мещан-торговцев — 17 случаев и против шляхты — 22 случая (одно убийство, пять разбойных нападений, 16 краж).

Цифры и факты никак не вяжутся с имиджем борцов с панами и тысячи нападений на имения. Заметим, что жертвами нападений обычно становились довольно мелкие шляхтичи. Крупные, охраняемые панскими гайдуками маетки, Кармалюк и компания обходили стороной.

На фоне вышеперечисленного популярность Кармалюка в народе, на первый взгляд, выглядит непонятным феноменом. Объяснение этому дал ранее упомянутый Иосиф Ролле: "Нет ничего удивительного, что крестьянин, нигде не видя помощи, не рассчитывая на собственные силы, вынужденный переносить зло, наконец свыкся с ним и начал смотреть на него… восхищаясь ловкостью воров и завидуя минутной их свободе. Кармалюк умело этим пользовался".

Кроме того, Кармалюк действительно делился с посполитыми. Но вовсе не от сочувствия к бедным и обездоленным. Разбойники всегда нуждались в помощи населения — укрывательство, хранение ворованного, предупреждение о погонях и пр. Несколько щедрых жестов — и от добровольных помощников не было отбоя.

В целом же судить, и уж тем более осуждать, Устима Кармалюка с позиции сегодняшнего дня нельзя. Это был истинный сын своего времени — сильный, мужественный, храбрый, безрассудный, рисковый и жестокий. Между прозябанием в шкуре раба и короткой, но яркой жизнью разбойника, он выбрал второе. Иного выбора обстоятельства ему не предложили. Он не боролся ни против панов, ни за народ. Кармалюк боролся исключительно с кармой, в которую его загнало неудачное рождение на самом дне жестко сословного общества. Боролся и победил. Коллективное бессознательное это странным образом прочувствовало и возвело разбойника в ранг эпического народного героя.