Анастасия Левкова: Есть много материала, на котором можно строить крымскотатарский и украинский Крым

"ДС" Ты дебютировала в художественной прозе с романом "Старшеклассница. Первокурсница" и не раз говорила в интервью: несмотря на то, что это художественный текст, — это тоже твоя собственная история. Есть ли у тебя личная история с Крымом?

А.Л. Однажды я видела комментарий "авторка была в Крыму две недели". Это не так. Две недели я была на писательской резиденции в Симферополе. А кроме того, моя карта Крыма достаточно широкая. Возможно, мой опыт трудно сравнить с опытом, например Светланы Поваляевой, которая объездила полуостров вдоль и поперек. Я никогда не была на Тарханкуте, не гуляла по Джанкою, Алупке или Гурзуфу — но бывала в Ялте, Судаке, Бахчисарае, Евпатории, в Симферополе, Партените, Севастополе, Никите, на Ай-Петри… Какие-то места посетила, когда еще была маленькой, какие-то уже во взрослом возрасте. Но определяющим стал эпизод в 2012: мы отправились в Крым с моим тогдашним парнем. Прошло уже много времени, но эти отношения я до сих пор определяю для себя как формотворческие, сильно повлиявшие на меня в дальнейшем. Тогда, в Крыму, я отчетливо чувствовала, что они направляются к концу. И именно из-за этого обстоятельства Крым переживался как-то удивительно остро, художественно, и очень хотелось это зафиксировать. Кроме того, тогда я впервые побывала в крымскотатарском доме, познакомилась с Бахчисараем, Ханским дворцом, Севастополем… Я понимала, что на материке это все мало осмыслено. И подумала: хочу писать о Крыме. Тогда в моей среде много говорили о репортажах, этот жанр был на слуху – поэтому на тот момент я представляла книгу репортажной. А дальше все просто начало складываться и сплетаться само собой.

"ДС" Как начиналась работа над книгой? Как ты представляла ее в начале, была ли какая-то структура и как она в конце концов видоизменилась в процессе работы?

А.Л. В конце декабря 2012 года Вселенная подбросила мне резиденцию в Крыму. Заполняя аппликационную форму, я писала: должна быть книга как у Мариуша Щигела — сборник художественных репортажей. И, приехав в Симферополь, начав вникать в тему, я мысленно прикидывала: вот будет текст о крымских татарах, вот, скажем, о Ялтинской конференции… Тогда я еще очень туманно представляла, какими должны быть темы, и немало наработанного тогда материала в книгу "За Перекопом есть земля" не попало.

Я начала искать на материке людей, с которыми можно пообщаться на тему Крыма. Так познакомилась с Алимом Алиевым, и мое любопытство к полуострову разгорелось еще больше. По сути, люди и общение с ними и стали определяющим фактором для книги. Часто меня спрашивают: "Что дало тебе силы столько продержаться на этой идее?" Задавая этот вопрос самой себе, я отвечаю, что прежде всего обязана одной из моих респонденток. В разговорах с этой девушкой мы провели очень много часов, и в своих рассказах она была очень искренна и давала множество деталей. Рассказывала о своем детстве, школе, своем районе, многое рассказала о своей жизни во время аннексии — и, кроме того, что дала много информации, эти рассказы были действительно увлекательны. Слушаешь – и в воображении сразу рисуется картина. Именно эти яркие картины, возникавшие перед глазами, вдохновляли меня расспрашивать других людей, выискивать и раскручивать другие темы.

Но это уже было потом, после того, как книга в моем воображении стала романом, а романом она стала в 2014 году, после начала войны с Россией. В последний раз на сегодняшний день я была в Крыму в августе 2014-го, когда он был уже оккупирован. Было страшно туда ехать, но одновременно и интересно, я чувствовала, что важно собственными глазами увидеть, что там происходит во время этого переходного периода. Я остановилась у семьи одной знакомой, крымской татарки под Симферополем. Несмотря на мои страхи, поездка прошла удачно.

А именно в тот период я особенно остро переживала собственные крымские — доанексические — воспоминания и в то же время то, что узнала о Крыме после того и из рассказов жителей полуострова, и из увиденного своими глазами. Моя личная история и история моих собеседников начали сплетаться в целостный сюжет. Так я начала мыслить о будущей книге как о романе.

"ДС" Как ты искала спикеров и прототипов для героев книги? Были ли трудности с этим, особенно после аннексии? Случалось ли так, что люди не желали идти на контакт?

А.Л. Людей я находила через сеть связей: говорю с кем-то одним – тот советует поговорить с другим своим знакомым и так далее. Не было ни одного человека, который отказал бы мне в разговоре. Были те, кто сначала говорили: "Да я уже ничего не помню", но в конце концов начинали говорить. Собственно, я чувствовала, что люди не так "не помнят", как боятся говорить о потенциально болезненных вещах, но в конце концов чуть ли не все благодарили, потому что этот разговор дал им шанс вспомнить все это, выговориться.

Разумеется, бывали и трудные разговоры — и то не только для спикеров, но и для меня самой. Случалось, что, рассказывая, люди плакали, бывало и так, что я пропускала сквозь себя боль этих историй настолько глубоко, что она не отпускала меня несколько дней. Это только со стороны может представляться так, что я послушала 50 человек, слепила вместе то, что они сказали, и вышел роман. Но это так не работает. Ты слушаешь человека — и возникает какая-то зацепка, какая-то тема, над которой хочется глубже поработать, тогда ищешь другие источники на эту тему… Да и образы в романе формируются не только из непосредственных свидетельств: авторское воображение, сознание и подсознательное играют не меньшую роль.

Да, я хотела, чтобы моя героиня исследовала свадебные традиции, и, как на то, мне попалась книга Елены Соболевой о свадебных традициях крымских татар. Конечно, я захотела пообщаться с автором. Думаю дальше: если моя героиня такое исследует, то на какой специальности она должна учиться — историкиня, культурологиня? И узнаю, что именно в то время в Симферополе открылась кафедра культурологии и нахожу человека, который там учился именно в те первые годы. Это как работать над диссертацией: сначала читаешь какую-нибудь общую литературу, а потом понимаешь: ага, мне еще не хватает этого и этого – уже нужны детали. И "За Перекопом есть земля" действительно писалась очень диссертационно.

"ДС" Каким ты видишь место своего романа в украинской литературной традиции "крымских" текстов?

А.Л. Это достаточно скользкая тропа, но я понимаю, что это неизбежно: большое количество текстов, объединенных одной темой, будут ставить в один ряд, будут исследовать и читать вместе. Уже состоялся четвертый литературный конкурс "Крымский инжир/Qırım inciri", к которому я непосредственно приобщена как соучредительница и кураторша — и думаю, что все мы — и я, и авторы "Крымского инжира", и "материковые" украинские писатели, работающие с темой Крыма сейчас, мы создаем традицию писания Крыма изнутри. Причем "некоренная", некрымскотатарская линия здесь не менее важна. Да, у нас есть крымские тексты Коцюбинского, Леси Украинки, Зерова, Домонтовича, Тычины, Рыльского и т.д., большинство из них написаны извне, с перспективы экзотизации, некоторые изнутри, но все равно этих текстов в украинской литературе немного.

Когда мы замышляли "Крымский инжир", то говорили о том, что существует огромная русская традиция писания о Крыме. Все эти пушкины, чеховы, толстые писали о Крыме, и, безусловно, это имперская оптика. Соответственно, не только сами россияне, но и многие украинцы, читая эти тексты, имели основания думать, что Крым русский: ведь вон сколько российских текстов о нем, а украинских в сотни раз меньше. Целью создания проекта "Крымский инжир/Qırım inciri" было, кроме усиления крымскотатарского языка и литературы, вписывание Крыма в украинскую литературную традицию.

В "Крымском инжире" разные истории — от депортации до современного быта — пишутся изнутри, и это очень важно. Именно так и я писала "За Перекопом есть земля", и, читая книгу, очень многие удивляются, что я не крымчанка.

"ДС" Работая над книгой, ты постила отрывки своих интервью и текстов у себя на фейсбуке. Какой был тогда фидбек? Он тебя охлаждал, или наоборот, поощрял?

А.Л. Собственно, я не очень помню, какими были комментарии к этим сообщениям. Меня вдохновляли сами эти истории — это и побудило ими делиться. Также эти публикации в соцсетях были вехами на моем пути написания книги. А вот цели показать и прозондировать, будет ли это интересно людям, у меня, честно говоря, не было. В том, что эта книга нужна, я не сомневалась. Так что знала: должна сделать это, и точка.

"ДС" А не звучало ли упреков, что "большой крымский роман" берется писать человек, не живший в Крыму?

А.Л. Мне лично такого никто не говорил. В частности, мои респонденты-крымчане, прочитывая эти сообщения, или подтверждали: да, все именно так и было, — или уточняли, добавляли некоторые детали, что было очень полезно. Например, таким оказался пост о театрах в Крыму: уже не помню, постила я сам вопрос или отрывок текста, но многие комментарии к этому посту мне очень пригодились в работе. Я узнала, в какие театры люди ходили, что смотрели, что нравилось/не нравилось. Кто-то написал: "А почему бы тебе не поговорить с режиссером Галиной Джикаевой?" — я связалась с ней (мы были знакомы лично, но с просьбой быть моей респонденткой я к тому времени к ней еще не обращалась), и от нее я также получила много интересных инсайтов. Ее пронзительная история также в какой-то степени есть в книге.

"ДС" Были ли какие-то вещи в процессе работы, которые поощряли, деморализовали и казались неподъемно сложными?

А.Л. Да. Перед полномасштабной войной я как раз работала над третьей главой романа, посвященной Майдану и аннексии. Это было очень тяжело морально и к тому же налагалось на предчувствие великой войны: будет ли все так же? Будет ли вся Украина "слита", как Крым? Сейчас я не раз слышу, что этот раздел больно читать, и ловлю себя на собственном удивлении: почему больно, мы же все это уже переварили. Но переварила, собственно, только я, этот процесс ощущался как психотерапия. Иногда я могла работать только по часу в день – настолько это было морально тяжело и изнурительно.

"ДС" Какая-то часть работы над книгой проходила уже во время полномасштабного вторжения. Как ты работала в это время? Как это меняло твой подход? Не было ли мнений, что, может быть, эта работа бесполезна и книгу просто некому будет читать?

А.Л. Если говорить на уровне текста, единственное, что в нем изменила война, это послесловие. Ну и какие-то очень мелкие моменты, отдельные фразы. Мне кажется, кто хорошо знает историю Украины, для того с началом войны не открылось ничего нового. По крайней мере, ничего нового о России. И даже этот, как я его называю, манифест моей героини, отрекающейся от русского языка и культуры, я задумывала значительно раньше, чем начались масштабные призывы к кенселлингу.

Что касается размышлений о том, как сложится судьба книги в результате войны, у меня просто не было времени об этом думать. В марте вообще не работала над текстом, потому что все время волонтерила или работала фиксером, но только успокоилась — снова села за работу. Мнений, что книгу могут не выпустить, не было: я просто знала, что если не издадут сейчас — выдадут позже. Впрочем, помню, что очень боялась не выжить, не окончив книги: например, еду в Киев как фиксер (это было вскоре после деоккупации Киевщины, когда в самом Киеве было мало людей – туда еще боялись возвращаться), я присылала обновленные версии текста знакомым, которые гипотетически смогли бы сделать что-то с ними, довести работу до конца.

"ДС" В истории нынешнего противостояния с Россией Крым является сверхмощным символом. Как тебе кажется, как будет происходить реинтеграция Крыма в Украину сугубо с культурной точки зрения и каким будет место в этом процессе романа "За Перекопом есть земля"?

А.Л. Мы сейчас немного мечтаем, фантазируем — но этот вопрос не становится менее сложным. У меня нет какой-то эйфории по поводу контрнаступления: его цена очень уж высока. Однако если говорить именно о культурной реинтеграции (потому что о политической я говорить не компетентна), то к этому процессу я отношусь спокойнее. Возможно потому, что очень верю в гражданскую активность в сфере культуры. Мне кажется, что на этом поле она сильнее, чем в политике. Во-первых, я верю, что можно создать действенные институты, которые будут заниматься интеграцией Крыма. Во-вторых, я знаю людей, готовых туда ехать, работать там. И в-третьих, я понимаю, что есть множество материала, на котором можно выстраивать украинский и, конечно, крымскотатарский Крым. Более того: я не сторонница того, чтобы уничтожать все имперское наследие, все эти Ливадийские и Воронцовские дворцы и "домики Пушкина". Я считаю, что это отличный материал для исследования методов имперскости, того, как писатели работали на империю. Только нужно достаточно крепко стоять на почве украинской культуры, чтобы исследовать русскую и не утонуть в ней.

Что касается роли и романа "За Перекопом есть земля", и текстов из антологий "Крымский инжир" в этом процессе — да, конечно, полномасштабная война может добавить немало обстоятельств, которые будут менять восприятие Крыма украинцами здесь и сейчас. Но все тексты, которые пишутся сейчас крымчанам и о Крыме, нужны. Нужно наработать огром текстов, чтобы из этого количества возникло качество. Какие-то из них – может, и мой роман тоже – будут иметь значение только как исторические артефакты и фиксации, а какие-то действительно заложат основы для создания общего культурного поля. Это и обеспечит собственно реинтеграцию и то, что "Крым — это Украина" не будет пустым слоганом ни для крымчан, ни для материковых украинцев.