Страна Смиренных Соучастников Режима. Почему русские лгут о войне

Российская пропагандистская машина никогда не станет превозносить главную заслугу Владимира Путина перед человечеством. Росфюрер является величайшим пародистом всех времен и народов. Ведь он сумел в наиболее гротескных и доведенных до высшей степени абсурда формах объединить идеологии и практики двух наиболее людоедских империй в истории.

Рашизм, сочетание концепции "особого пути", о котором так много говорили большевики, с нацистской идеей превосходства, правда, не расового, а духовного, на выходе дало убойную смесь, именуемую "русским миром". Убойную не только в том буквальном смысле, который уже девятый год постигает Украина. Первой жертвой этой идеологии стал здравый смысл. Ведь только его смерть позволяет снять противоречие, подтачивающее фундамент рашистской картины мира: враги России достаточно могущественны, чтобы систематически мешать ее потугам жить лучше, что, однако, не мешает ей угрожать им всем сразу и каждому по отдельности.

Впрочем, проблемы с логикой присущи и обеим предшественницам рашизма. Его оригинальность лежит в иной плоскости. Фундаментом коммунистической идеологии была вполне искренняя вера в возможность построения бесклассового общества. Нацизм основывался на такой же искренней вере в осуществимость арийского проекта. И тот и другой, по сути, строились на вере в торжество человеческого гения, грезили мировым господством и Золотым веком. Собственно, все их злодеяния — во имя этой веры.

Рашизм — это искреннее неверие: ни в человечество или его часть, ни в светлое завтра. Нет места и вере в Бога. Дело здесь не только в десятках лет воинствующего атеизма. Российское православие всегда ставило на первое место ритуал, а вера для ритуала не просто необязательна, но порой и убийственна. Ритуал же лежит в основе и российской политической культуры. Едва ли не ярчайшей иллюстрацией тому служит "прямая линия" Владимира Путина. Сие действо имеет одну-единственную цель: показать, что у страны есть хозяин. Причем это не граждане, перед которыми надо держать отчет, а президент-самодержец, который лично разруливает все проблемы, даже коммунальные. "Разговор со страной" — это апогей патернализма: отец-мачо рассказывает сказки детям. Шестиметровый путинский стол — это не только проявление фрейдистских комплексов и прогрессирующей паранойи, но и символ иерархии: свое место должен знать каждый, к этому столу допущенный.

Путинское государство, которое вполне заслуживает названия СССР (то есть Страна Смиренных Соучастников Режима) — это страна понарошку, где ложь, по сути, стала и государственной религией, и способом социального взаимодействия на всех уровнях. В этом смысле, кстати, весьма показательно, что за годы пребывания Путина у власти наиболее затребованной темой фантастики стал не космос и будущее, а Земля и прошлое. Помещение Золотого века в минувшее — практика известная. Без нее не было бы не только фашизма (и его ответвления — нацизма), но даже Ренессанса и Французской революции. Однако во всех этих случаях прошлое было далеким идеалом, не имеющим привязок к живой памяти. И потому любое из этих "возрождений" было на самом деле фантазией по мотивам представлений об этом прошлом, материалом для реконструкции. Здесь, пожалуй, стоит объяснить: это слово означает вероятный, а зачастую всего лишь возможный облик прошлого. Типичные примеры здесь — киевские Золотые ворота и церковь Богородицы Пирогоши, отстроенные по представлениям о них.

Рашизм лишен воображения — его с лихвой компенсирует ностальгия. И потому путинский режим — не реконструктор. Но и не реставратор: мало того, что он не в ладах с географией, так его не смущают анахронизмы и не заботит соответствие оригиналу. Собственно, достоверность ему и не нужна: невозможность сделать все "как было" очевидна, а стилизация — и дешевле, и эффектнее. К тому же она лишена внутренних противоречий. И потому возрождение культа Сталина прекрасно сочетается со съездом фашистских партий в колыбели всех русских революций начиная с промышленной. Поэтому заверения в любви и дружбе к "братскому украинскому народу" никак не противоречат очередной попытке уничтожить и этот народ, и его государственность. И потому жестокая зависимость от западных рынков и технологий органично дополняет воинственную риторику "радиоактивного пепла".

Собственно, эта игра в имитацию является едва ли не главной гарантией стабильности путинского режима, потому что публика тоже в ней активно участвует. Это живое воплощение цитаты из Джерома Капки Джерома: "Сейчас мы будем притворяться, что миссис Джонсон — принцесса, а старина Джонсон сделает вид, что он пират".

Режиссер Милан Кундера как-то сказал, что тоталитаризм — это империя китча. Разумеется, нынешняя Российская Федерация в традиционном понимании тоталитарным государством не является и в принципе неспособна таковым стать в силу массы причин, едва ли не ключевая из которых — всепобеждающая коррупция, лишающая любые "компетентные органы" опции систематизированного массового террора. Но Кремль открыл иной метод достижения тотальности, причем не менее эффективный: общественный договор, в основе которого лежит знаменитый силлогизм о критянине, признавшемся, что все критяне врут.

Население России — там, очевидно, уже не осталось ни граждан, ни подданных — прекрасно знает, что в Украине — война, а не "спецоперация". Многие даже способны осознать ее истинные причины. Многие понимают, что российские убийцы в погонах осознавали, куда и зачем шли. Понимают, что их каратели лупят по городам, и ни о каких "точечных" ударах речь не идет — в конце концов, то же самое они делали и в Чечне, и в Грузии, и в Сирии.

Понимают, что счет их собственного переработанного в фарш пушечного мяса идет на тысячи. Но им удобнее считать себя правыми. В противном случае карточный домик лжи посыплется сверху донизу, и придется признать, что в великой стране из великого — лишь разруха, успешно достигнутая без каких бы то ни было войн, а целое поколение, выросшее при Путине, вообще не способно к созидательному труду.

Россия — это китч империи. Крупнейшие диктатуры ХХ в. — и фашистская, и нацистская, и коммунистическая — развили сложные эстетические системы, влияние которых и в культуре, и в политике будет сказываться еще долго. Рашизм нарочито безвкусен и лишен стиля — это, собственно, и является главным предохранителем от его реинкарнации с приставкой "нео-" через десятилетия после смерти. Судите сами, эсэсовская форма от Хуго Босса — это, по крайней мере, эстетично в отличие от проглядывающего за обвешанным георгиевскими ленточками ватником заношенного тельника. И потому, кстати, садо-мазо и прочее порно с элементами нацистской эстетики пользуется пусть и умеренным, но постоянным спросом. Но ватники и валенки — это чернуха для очень извращенных вкусов. В них есть насилие — но нет секса.

Рашизм скучен. Его креативность не продвигается дальше старого доброго метода нарезок. Это не осмысление — здесь смыслы вообще возникают случайно, а вызов всему, чему можно бросить вызов. Прежде всего — здравому рассудку. И — невероятное, паталогическое стремление к ассоциациям. Подчеркнутый символизм дат. Надуманные поводы для агрессии. Нападение в четыре утра. Бомбежки мирных городов. Полная информационная самоизоляция.

А еще рашизм — это творение не только Путина. К его созданию приложился каждый россиянин, как живший в ней последние 30 лет, так и не утративший ментальную связь с родиной, будучи за границей. И пускай современное право исключает возможность коллективной ответственности, нынешние россияне — это почти немцы конца тридцатых-начала сороковых. Почти — потому что у этих уберменьшей нет ни великих технических достижений, ни мощной экономики, ни национальной идеи. Если таковой не считать тотальную ложь — и основанные на ней столь же тотальные претензии на превосходство. И потому русский рейх обречен.