Африканские "Катары XXI века" готовятся взять свое
Страны Африки, некогда полностью зависимые от ввоза энергоресурсов, первоначально хотели сыграть на падении мировых цен на нефть для импортозамещения, но потом концепция изменилась - с открытием перспективы войти в число лидеров по добыче или прибыльному транзиту углеводородов.
Статус наиболее ярких и неожиданных глобальных фаворитов начала эпохи дешевой нефти получила группа молодых нефтегазодобывающих и энерготранзитных стран Африки, которые находятся на пороге завершения многолетних гражданских конфликтов. Это Эфиопия, Кения, Мозамбик, Южный Судан и Чад. Упомянутый порог максимально снизил риски и упростил приток иностранного капитала. Бурно растущие при дешевых энергоносителях внутренние рынки этих стран оживили конъюнктуру развития экономики в целом и масштабных энерготранзитных и добывающих проектов в частности.
Не добывая еще 10-15 лет назад ни одной тонны нефти или кубометра газа, эти страны либо смогли найти деньги и силы на развитие собственной добычи для замещения импорта, либо, как Эфиопия и Кения, привлекли десятки миллиардов долларов в инфраструктуру транзита энергоресурсов. По данным ООН, близкая к нефтяному Южному Судану Эфиопия в последние два года превратилась в третьего крупнейшего в Африке реципиента прямых зарубежных инвестиций после ЮАР и Нигерии. Эфиопский ВВП в 2008-2015 гг. вырос почти на 200%, сделав ее безусловным лидером роста среди стран Африки южнее Сахары.
О нефтяном стимуле для развивающихся экономик хорошо рассказано в исследовании Price-waterhouseCoopers "Дешевая нефть: риски и выгоды растущих рынков", обнародованном весной 2015 г. По подсчетам компании, для энергодефицитной Индии, рост нефтегазовой промышленности которой не поспевает за общим ростом экономики, падение мировых цен на нефть на каждый доллар ежегодно приносит $640 млн экономии на импорте. Кроме того, индийское правительство благодаря низким ценам смогло поднять акцизы на бензин и получить вдобавок к экономии валюты еще $2,4 млрд дополнительных доходов. Названные аналитиками PwC агрегаты роста в отношении Индии в той же мере подходят и для некогда импортозависимых стран Африки южнее Сахары. Дешевые энергоресурсы позволяют им экономить валюту и повышать акцизы.
Рост доходов вкладывается в государственные проекты развития транзита энергоресурсов, геологоразведки новых запасов и наращивания собственной добычи нефти и газа с целью импортозамещения. В числе транзитных инвестиционных проектов следует выделить три основных: нацеленная на Южный Судан новая Трансэфиопская железная дорога стоимостью более $5 млрд, имеющая сходное направление Транскенийская портово-железнодорожная линия с заоблачной стоимостью $23 млрд и нефтепровод Южный Судан-Уганда-Кения/Танзания стоимостью $6 млрд. Дальше всех в обустройстве инфраструктуры транзита нефти и конденсата в цистернах продвинулась Эфиопия, которая в 2013-2016 гг. успела освоить $3 млрд и запустила ряд магистралей новой транзитной сети.
Что касается инвестиций в государственные геологические программы, то накануне падения мировых цен на нефть Всемирный банк в своем ежегодном обзоре отмечал, что шесть из десяти ведущих мировых нефтяных и газовых открытий того периода были сделаны в Африке. Первым по величине открытием считается доразведка месторождения природного газа Мамба в Мозамбикском проливе со стартовыми запасами 2,8 трлн куб. м, после чего специализированная пресса начала называть Мозамбик "новым Катаром ХХI века". Вторым стало открытие трех нефтеносных участков в бассейне озер рифта Альбертин с запасами около 0,9 млрд т в континентальной Уганде - стране, которая за всю свою историю не добыла ни одной тонны нефти и была полностью зависима от транзита бензина и дизеля из соседней Кении. С прошлого года Уганда начала строить свой первый НПЗ и с показателем своих запасов вышла на третье место в Африке после Нигерии (5 млрд т) и Анголы (1,7 млрд т).
Добившийся всего лишь пять лет назад государственной независимости Южный Судан считается самым сложным государством в группе быстрорастущих стран южнее Сахары - из-за беспрецедентной конкуренции корпораций КНР, Индии и США за контроль над южно-суданскими запасами нефти. Их разведку тормозят внешние и внутренние военные конфликты, а также плохое развитие экспортной инфраструктуры. В 2015 г. южно-суданский фунт потерял больше половины своей стоимости, а государственный долг к середине прошлого года достиг $4,2 млрд, что составило 35% ВВП. "Южный Судан сейчас платит Судану за монопольный транзит нефти $9-11/бар., а также дополнительные $15/бар. в качестве компенсации за потерянные доходы от добычи нефти после объявления независимости. У страны пока что нет никаких других экспортных маршрутов. Без альтернативных нефтепроводов Южный Судан остается заложником невыгодных транзитных контрактов", - отмечалось год назад в бюллетене World Oil. Просчитав суданские барьеры на пути развития добычи, ОРЕС в конце минувшего года отложил на будущее заявки Судана и Южного Судана на прием в нефтяной картель. Официальной причиной отказа называлась мизерность текущей добычи. Действительно, ограниченная транзитными барьерами добыча в обеих странах имела официальные установленные мощности 400 тыс. бар./сут., тогда как самый слабый член ОРЕС Эквадор добывал в 2015 г. по 543 тыс. бар./сут. Но слабая инфраструктура экспорта и незатухающие военные конфликты для Южного Судана выглядят лишь временным и преодолимым барьером на пути освоения богатых ресурсов. После чего южно-суданская добыча нефти неминуемо переживет лавинообразный рост, несмотря на уровень мировых цен: слишком привлекательными выглядят геологические и политические условия освоения запасов этой молодой страны.
Динамичные перспективы названных выше государств Африки резко контрастируют на фоне застоя в традиционных центрах добычи нефти Черного континента - Нигерии, Анголы и Габона. Их надежды связаны только с ОРЕС, который каким-то образом должен победить демпинговое противостояние между Саудовской Аравией и Ираном. По экспертным оценкам, для того чтобы сбалансировать бюджет и при этом не обокрасть другие экспортные отрасли экономики вроде алмазодобычи, лесозаготовок и выплавки алюминия, Нигерии нужна цена не менее $90/бар. Для этой страны, которая умудрилась не накопить финансовых резервов при 70%-ной доле нефти в доходах бюджета и 90%-ной доле в валютной выручке, отказ ОРЕС начать квотирование добычи может стать фатальным долговым маршрутом, а то и переходом от федерального устройства к конфедерации. Ну а тем странам Африки, которые еще совсем недавно покупали нигерийскую нефть, а ныне перешли или переходят на свои ресурсы, такая перспектива не угрожает. Опираясь на китайские и индийские инвестиции, они имеют намного больше оптимизма, чем традиционные экспортеры нефти Черного континента.
Китайцы начинали с Чада
Сегодня экономика КНР получает 30% всей потребляемой нефти от китайских компаний в субсахарских странах - ныне у Пекина сотни добывающих проектов по всему континенту. А когда-то, в 1980-х, крупные проекты китайских нефтекомпаний начинались с Республики Чад. В то время закупки у филиалов европейских компаний в Анголе и Нигерии перестали отвечать запросам растущей китайской экономики. И на волне роста китайские корпорации созрели для экспансии - сначала в Чад, затем в Судан, а потом уже в другие африканские страны.
В отказе китайцев от однобокой ориентации на традиционных производителей нефти в Африке сказалась историческая конкуренция с Индией - ведущим и старейшим предприятием по добыче нефти в Анголе была и остается Cabinda Gulf Oil Company, которую в 90-е годы у американских инвесторов выкупили индийские миллиардеры Шри и Гопи Хиндуджа. Американская, а затем индийская Gulf Oil исторически с начала ХХ в. контролирует всю добычу в политически очень важном для Анголы территориальном анклаве Кабинда.
Итак, подгоняемые мощной индийской конкуренцией, китайские компании решили обратить свое внимание туда, где в Африке наблюдается минимум индийского влияния, - на мусульманские Чад и Судан. Первая страна находилась в сфере экспансии дружественного КНР режима Каддафи в Ливии, вторая до сих пор находится в орбите стран Персидского залива. Ввиду того что политический сговор у Пекина был с Каддафи, а не с арабами, выбор китайцев поначалу пал на Чад, где американская ExxonMobil разведала большие месторождения, но до 2003 г. не хотела развивать добычу - ей принадлежали более выгодные приморские месторождения в соседнем Камеруне. Восполь-зовавшись разгоревшейся в 2000-2006 гг. ссорой между американцами и политиками Чада, китайцы построили первый в стране НПЗ, а потом попытались обрести контроль над экспортным чадским нефтепроводом и месторождениями, которые недоразведали американцы. Но после казни Каддафи отношения чадских политиков и Пекина охладели, и из затеи китайцев укрепиться в этой стране в итоге ничего не вышло. С 2011 г. эпицентром внимания КНР стали Судан и Южный Судан, а статус доминанты развития нефтяного сектора в Чаде получил швейцарский гигант Glencore Xstrata.
Нефтедобыча в Чаде в последние годы вышла на уровень 80-100 тыс. бар./сут. и продолжает расти, невзирая на уровень мировых цен. А ведь всего какой-то десяток лет назад это государство было скотоводческим и получало более 60% валютной выручки от экспорта кожи и мяса, а в импорте полностью зависело от ввоза автомобильного топлива из соседних Ливии и Камеруна. При такой структуре экономики Чад устроят любые мировые цены на нефть, что и притягивает инвесторов в нефтедобычу.
