В ожидании Лжедмитрия. Как закончится путинский режим социального апартеида
Продолжение "мягкой" изоляции, медленной экономической деградации, нарастание объективных социальных противоречий, проявление трагических последствий вмешательства в ближневосточный политический процесс — все это характеризует печальную реальность нового витка всеобъемлющего кризиса развития, в который еще задолго до войны с Украиной вошла Российская Федерация (ВВП РФ начал стагнировать еще в 2012 г.).
Общество социального апартеида
В отечественных условиях, разумеется, непросто сформировать отстраненно-непредвзятый взгляд на происходящее в России и с Россией. Но, возможно, этого не требуется, поскольку бравурность и своего рода "великодержавный оптимизм" утрачены даже механизмами российской государственной пропаганды (кроме ненависти к другим народам и странам, а также внутри себя самой, РФ давно перестала что-либо нести в мир).
Важно отметить, что, несмотря на небезосновательное недоверие в среде российской советской интеллигенции, Владимир Путин на заре своего правления начинал как модернизатор (об этом в свое время немало писал Андрей Илларионов). Но удачная конъюнктура мировых цен на энергоносители, стимулируемая быстрой промышленной экспансией Китая и строительством американской кредитно-ипотечной пирамиды, а также подстегиваемая дополнительно иракской авантюрой Джорджа Буша-младшего, — это одно. А налоговая и энергетическая реформы, преодоление последствий разрушительного для России кризиса 1998 г., восстановление управляемости территорий РФ, погашение советских долгов — это совсем другое.
Вполне очевидно, что даже сегодня, если представить себе мгновенную ликвидацию госаппарата пропаганды и тотального полицейского произвола, Путин все равно как минимум вышел бы во второй тур свободных и прозрачных президентских выборов в РФ с первого места с большим отрывом. А значит, проблема России (и с Россией) кроется где-то глубже, нежели на уровне нынешнего конкретного авторитарного (все еще перетекающего в тоталитарный) режима Путина.
На мой взгляд, эта проблема состоит в том, что практически всю свою историю, за исключением кратких и относительно кратких периодов, Московия/Империя Романовых/РСФСР-СССР/РФ была и остается обществом социального апартеида, время от времени приобретающего те или иные этнокультурные оттенки.
Корни этого явления, по-видимому, угадываются в союзе феодалов Северо-Восточной Руси и церкви с завоевателями, стоявшими (за исключением позаимствованного ими элемента китайской бюрократии) на более низкой ступени материальной культуры (к примеру, практически не знавших городов). Об этом неравноправном — до поры до времени, конечно — союзе свидетельствует множество исторических документов.
Другой элемент этого же синдрома — неглубокое проникновение христианства в том его преломлении, которое называется "греческим любомудрием". Северо-восток, а позже Московия, по неким внутренним причинам, вошли в христианский мир "по упрощенной процедуре", без восточноримской образовательной надстройки...
В этих двух аспектах развитие тоже (и даже больше) пострадавших от удара монголов северных, западных и юго-западных русских земель чрезвычайно отличалось от истории земель восточных и северо-восточных.
Элиты на обочине
Между тем, казалось бы, завоевание арабами, возглавленными племенем Пророка (курайшитами, правда, не всеми из них), всей Малой Азии, севера Африки, Пиренейского полуострова, значительной части того, что мы сегодня называем Центральной Азией, тоже сопровождалось разрушением десятков государств. Включая, кстати говоря, сверхдержаву того времени, Персию-Иран, временами едва не добивавшую Восточную Римскую империю и стоявшую с ней на одной ступени культурного развития.
Так в чем же разница между арабскими и татарскими завоевателями?
В том, вероятно, что выжившие в войнах с арабами элиты принимали ислам и вливались в единую монотеистическую семью, что по тем временам было социально прогрессивным явлением. Исламизация же Орды произошла значительно позже, а ее младшие русские партнеры, по сути, не стали частью этого процесса. Из сосуществования с Ордой (став почти полностью ее западной частью) они вынесли лишь деспотизм как норму организации государства (трясущегося за свою целостность, например, потому, что в Великой Степи можно было просто откочевать подальше) и насилие как универсальный метод решения всех проблем управления.
Эти новые черты легли на и без того довольно печальную, с морально-этической точки зрения, политическую культуру раннего общерусского феодализма. С его нестабильностью технологии передачи власти (так называемое лествичное право) внутри княжеских домов, разрушительным произволом усобиц между родственниками, так и не успевшими осознать, какие огромные территории (от Болгарии до Волги) им удалось отхватить в период первого расцвета Киева. Поэтому Московское княжество в позднее средневековье развивалось в почти полном отрыве от тенденций, характерных для всех прочих славянских народов.
По сути, Москва выиграла многолетнюю войну за наследство Золотой Орды, но вплоть до второй половины аж XVII ст. проигрывала все войны за наследство киевских Рюриковичей.
Потому что очень разными за четыре века стали православие, социально-экономические отношения, языки. Феодальные дома Киевской, Галицкой, Полоцкой Руси стали частью литовской аристократии, та, в свою очередь, — польской. Автономной историей может похвастаться нынешний украинский юго-запад, участвовавший в создании молдавского государства, изначально — марки венгерских королей.
Поэтому никакой единой истории восточных славян не существует, и вплоть до появления Петербургской империи не существовало и самой концепции такого "единства". Между тем скудность земель предшествовавшего Петербургской империи Московского государства и вызовы его конкуренции с другими преемниками Золотой Орды породили институт социального апартеида — превращения в рабов собственного населения.
Феодальное закрепощение, конечно, в разной степени существовало везде в Европе. Но лишь в Московии, за полным отсутствием самостоятельного института христианской церкви и малой развитости (за исключением позже завоеванных московскими великими князьями Новгорода, Пскова и Вятки) городов, крепостное право вкупе с по-азиатски деспотичной вертикалью власти привело к формированию такой системы.
Скелет в шкафу Петра I
Московский апартеид был, к сожалению, лишь усугублен специфическим характером, который приобрели модернизация и распространение просвещения, основу для которого создало формирование империи благодаря отделению Войска Запорожского от Речи Посполитой.
А до этого было несколько десятилетий "вторичной европеизации" (отчасти — полонизации) Московии, которая происходила в эпоху распада государства Иоанна Грозного и краткого, но яркого правления Дмитрия Иоанновича. Фактически процесс реинтеграции Московии в Европу продолжался целое столетие. Он был крайне противоречивым, "шаг вперед — два шага назад", и начался перепиской Грозного с Курбским, амбицией Иоанна Васильевича на польскую корону, после того как первая часть Ливонской войны сложилась для него неожиданно крайне удачно.
Между прочим, у этого проекта было немало сторонников в самой Речи Посполитой. Все эти мечты об огромной империи славян — они еще оттуда. Прими тогда Грозный католицизм, кто знает, может, и не довелось бы впоследствии читать историю восточных славян "с бромом". Но сложилось, как сложилось — Московия не рассчитала сил, во многом из-за психической нестабильности великого князя, проиграла войну в пух и прах, а опричное войско позорно разбежалось, пропустив выверенный удар Крымского ханства и допустив очередное сожжение Москвы. Но без этого урока никакой потребности в европеизации и модернизации у недавних наследников Золотой Орды и не возникло бы! Так что, как говорится, история знает много гитик, и вообще, magistra vitae.
В свою очередь, царь Петр был настолько же чужд московским старинным порядкам, насколько был бы чужд Джордж Сорос делегатам съезда венгерской партии "Йоббик". На самом деле существует немало версий по поводу того, был ли Петр Алексеевич подлинным сыном Тишайшего Алексея Михайловича, но это, в общем, такие же глупости, как и рассказы о том, что король-Солнце, мол, был сыном герцога Бекингема (хотя бы потому, что Джордж Вильерс, первый герцог Бекингем, был геем).
Поэтому главное в Петре скорее то, что государству, которое после скандальной Переяславской Рады (московский царь, как известно, не принес присягу киевско-запорожским аристократам) уже не могло называться Московией, он придал лишь квазиевропейский, гибридный вектор развития.
Именно при Петре рабство подавляющего большинства населения России приобрело характер центрального государственного института. Это (прячась за грохотом побед на суше и на море) и омрачило историю России на 300 лет вперед. При наследницах и наследниках Петра проблема усугубилась освобождением дворян от всяких обязательств по отношению к крепостным.
Россия неизменно, в силу наличия такого огромного и громкого скелета в своем шкафу, оставалась лишь полуевропейским государством. Не говоря уже о совершенно азиатском характере управления восточной частью скудно заселенной империи. Или о почти насильственном стимулировании колонизации. А также о том, что под внешне европейским фасадом временами даже просвещенного абсолютизма исподволь скрывался описываемый Марксом "азиатский способ производства" (в сетевых ресторанах и торговых центрах США иногда выраженный принципом keep yourself busy).
Порочная стабильность
Ведь взяв у Запада армию, бюрократию и развлекательную часть культуры (lifestyle) для узкого меньшинства, Петр создал условия для развития светского государства чиновников, а в их понимании развитие состоит как раз в отсутствии любого содержательного прогресса ("держать и не пущать"). Отсюда и порочное понимание стабильности.
Только ликвидация крепостного права в 1861 г. придала России (полтора века спустя!) новый импульс для развития. Закономерно приведя, в конце концов, к революции и частичной дезинтеграции (а согласись Николай ІІ с конституционной монархией, все могло бы сложиться иначе). Этот импульс был исчерпан в 1929 г. (то есть продолжался 68 лет) "термидорианским" переворотом сталинистов и новым закрепощением подданных, теперь связанным с резней исторически невиданных масштабов. Разве что пирамиды из черепов авторства эмира Тимура, к счастью, в свое время не дошедшего до наших земель, можно сравнить со сталинистским периодом истории.
Впрочем, между отменой крепостного права и его восстановлением в форме коллективизации и "нового обострения классовой борьбы" (то есть массового государственного террора-геноцида) российские власти находили, кого подвергать апартеиду, — инославных, евреев, поляков, интеллигенцию, затем буржуазию...
В 1953–1985 гг. режим апартеида постепенно смягчался. Выродившиеся, циничные и меркантильные чиновники-жрецы выморочного культа — специфического, застывшего после 1929 г. в догме "русского марксизма" — сменили у руля озверевших террористов.
Но азиатский способ производства, государство чиновников-жрецов, для которых стабильность гораздо важнее развития, неизменно находились в центре социальной реальности.
В убогой, усеченной форме гибридный государственный социализм-капитализм СССР повторял тренд развития "идеологического противника" — Запада, строил массовое потребительское общество позднепромышленного образца. Отказавшись от изоляции, экспортируя сырье, оружие и немногочисленные промышленные товары (как правило, в страны вассальные — в рамках биполярного мирового порядка), СССР стал подвластен цикличным капиталистическим кризисам и в ходе одного из них развалился под грузом собственных противоречий. Так почти 26 лет назад и появилась на карте современная Российская Федерация.
Когда появится новый Лжедмитрий
18 из этих 26 лет РФ в разном качестве правит Владимир Путин (то есть более 60% ее истории). Сначала частично (к 2004 г.), а затем практически полностью (к 2012 г.) он перераспределил все богатства России в пользу своего окружения, чем остановил экономическое развитие страны. Общественно-политическое развитие РФ прекратилось еще раньше — после "малой гражданской войны" в октябре 1993-го. На следующий год была принята конституция, наделившая главу государства квазимонархическими полномочиями.
В 1996 г. Борис Ельцин был переизбран с помощью деструктивных массовых политических технологий, в 1998–1999 гг. он же оперся на выходцев из советского КГБ, организации во многом преступной в той ее части, которая выполняла роль политической полиции на манер гестапо. В итоге КГБ полностью восстановил свое влияние. Он же является и главным бенефициаром приватизации в РФ. А с начала десятых КГБ удалось выстроить международный мафиозный синдикат.
За время правления Путина подавляющее большинство населения РФ было лишено всех прав и свобод, которые гражданин самого захудалого европейского или латиноамериканского государства считает принадлежащими ему с рождения. Иными словами, на 90% жители России вновь превращены в крепостных, лояльность которых обеспечивается частью ренты от экспорта энергоносителей и трамбующей пропагандой, имитирующей преемственность режима Путина со сталинским СССР и наиболее реакционными царствованиями эпохи Романовых.
В 2016 г. первая часть — рента — практически исчерпалась. А пропаганда, пропитываемая агрессиями против других государств, стала испытывать дефицит сцепки с бытовой реальностью. Сможет ли Россия преодолеть свою — и теперь благодаря усилиям путинской Москвы — главную глобальную проблему? Может ли крупнейшее общество социального апартеида быть уничтожено усилием самих россиян? До сих пор ответ на этот вопрос был негативным, и нельзя исключить, что для демонтажа системы понадобится нечто вроде обновленного и усовершенствованного проекта "Лжедмитрий".
