Польский тупик. Качиньский хочет заставить Украину сдаться Путину?
За годы употребления тезис о Польше как европейском адвокате Украины стал настолько общим местом, что мы забыли о принципиальном нюансе: адвокат — не мать Тереза. В том смысле, что благотворительность отнюдь не является смыслом его жизни. Она полезна для имиджа и добавляет солидности, но рано или поздно ее включат в чек. По особому тарифу. Который повышается всякий раз, когда недоумевающий клиент возмущенно спрашивает, с какой стати.
Собственно, это сейчас и происходит: Варшава требует оплаты своих услуг. В удобной для себя форме. И по большому счету неважно, что адвокатурой занимался тот персонал, который уже покинул "фирму" — предприятие-то остается и продолжает работать.
Сводить межгосударственные отношения к этой схеме, разумеется, некорректно. И череда различного уровня демаршей, которые устраивает польское руководство с регулярностью, достойной лучшего применения, имеет причины, которые нельзя свести к простой оплате услуг. Но одно сходство здесь все же имеется — это позиция "вы нам должны".
Это не комплекс старшего брата, хотя колонка директора Института национальной памяти Владимира Вятровича вышла именно под таким заголовком. Это типичный для всей нынешней Восточной и Восточно-Центральной Европы признак новой фазы "пубертата".
Постсоветские невзгоды уходят в прошлое, рост амбиций опережает рост экономики, брюзжание европейских "стариков" раздражает, их претензии на авторитет бесят. В общем, самое время заявить о своих правах и интересах. Особенно на фоне мирового кризиса либерализма и тотальной любви к простым решениям и очевидным ответам. Нечто подобное, кстати, уже было — в период между мировыми войнами. Едва ли не самой красноречивой иллюстрацией этих трендов был плакат 1938 г. Żądamy kolonij dla Polski (Требуем колоний для Польши). Такая вот скромная заявка на статус великой державы, свидетельствующая о восприятии себя и мира.
В канун года 2018 трудно удержаться от соблазна проиллюстрировать этим плакатом украинско-польские отношения. Да, колкие высказывания главы польского МИДа Витольда Ващиковского могут быть обусловлены вполне приземленными личными мотивами вроде накрутки собственного рейтинга на случай вероятной скорой отставки. И демарши, плохо согласующиеся со статусом главного дипломата, вполне приличествуют публичному политику, тем более что Ващиковский сохранит депутатский мандат. Да, президент Анджей Дуда, вполне вероятно, разыгрывает тему взаимоотношений с Украиной, чтобы лишний раз продемонстрировать свою независимость и окончательно выйти из тени презеса "Права и Справедливости" Ярослава Качиньского. Нынешнее польское руководство, надо признать, неплохо поднаторело в инструментализации внешней политики для нужд политики внутренней. Центральный культ смоленских новомучеников во главе с президентом Лехом Качиньским вполне гармонично дополняется генерацией осторожного конфликта с Германией и произвольно обостряемого — с Украиной.
Впрочем, эти детали лишь делают более рельефным нынешний дискурс, в котором историческая память является определяющим фактором международных отношений. По сути, это своеобразная интерпретация политики ценностей.
Но если в чем и сохранился украинско-польский консенсус, то как раз в этом — в проекции современного мировоззрения и современных мифологий на прошлое. Национальный комплекс героической жертвы успешно культивируется по обе стороны границы. Его удобство очевидно: жертва по умолчанию не может быть виновата. Отсюда зеркальное сходство институализации национальной памяти: у нас — герои, у вас — преступники. Кладбищенский вандализм и война памятников лишь следствия этого. А потому предложенная Вятровичем их взаимная легализация по принципу обмена пленными "всех на всех" в отсутствие желания сторон меняться персоналиями "неангелов" конфликт не исчерпает.
Варшава имела и возможность, и желание сработать на упреждение и сработала. Отчасти это обусловлено тем, что конфликт Юзефа Пилсудского с Романом Дмовским (многонациональная естественная империя против национальной державы) остается определяющим для Польши поныне. Сейчас эта двойственность определяется как минимум тем, что, принимая миллион трудовых мигрантов, Польша желает оставаться польской.
Воюющая с Россией Украина вынуждена решать аналогичную проблему. Каким будет финальное решение, говорить рано, но многое указывает, что ныне реализуемый вариант подобен соседскому. Во избежание превращения в "другую Россию" Украина украинизуется по заветам Мао ("чтобы выровнять, нужно перегнуть") — опять-таки из опасения перед нелояльностью меньшинств (это не оценочное суждение).
Результат проецирования этих двусторонних усилий на историю получается плачевный для нее, но целесообразный с точки зрения политических сил, претендующих на роль светочей национального строительства по обе стороны границы. Региональный межэтнический конфликт семидесятилетней давности в общественном восприятии легко трансформируется в межгосударственный. Это позволяет акторам польской стороны вынести за скобки тот факт, что Волынская трагедия была результатом конфликта между гражданами одной страны. Так что стоило бы внести ясность: от чьего имени преклонял колено Петр Порошенко перед варшавским монументом — от имени не существовавшего на момент катастрофы государства? от имени потомков соплеменников, но граждан другого государства?
Это позволяет авторам стороны украинской утверждать, что Львов в 1918–1939 гг. был оккупирован, игнорируя и массив международных договоров, включая понятие подмандатной территории, и тот факт, что оккупанты обычно не позволяют оккупируемым становиться вице-спикерами в собственном парламенте. Позволяет игнорировать террористическую сущность ОУН и помогает создать УПА-1943 имидж всеукраинского движения сопротивления.
Стоит отметить, что здесь тоже есть определенная аналогия. Сюжет Армии Крайовой позволял конструировать мифологию, альтернативную навязанной СССР, — сюжет Бандеры и УПА оказался удобным материалом для создания модерного украинского мифа о борьбе с российским агрессором. Разница, правда, в том, что польская мифология кресов опирается на мощную общенациональную интеллектуальную традицию, у нас же она держится на горстке интеллектуалов, имеющих региональную прописку. Это, в частности, дает основания ряду обозревателей говорить о "компромиссе между президентом и галицкой элитой". Однако эта весьма условно галицкая парадигма не стала главенствующей в самой Украине. Так, было бы наивно считать, к примеру, что пророссийский путч в Одессе 2 мая 2014 г. завершился крахом потому, что одесситы стали адептами интегрального национализма и прониклись идеями Бандеры. Да и присвоение его имени киевскому проспекту — это не в честь человека, а в честь того отношения к нему наших пассионариев на нынешнем этапе государственного строительства. Иными словами, став объектом маскульта, Бандера превратился в украинский аналог Че Гевары — символ, который значительно выходит за рамки прототипа. То же касается и УПА. И если персоналиями ради добрососедства можно пожертвовать, то жертвовать символами равносильно сдаче суверенитета.
Поэтому украинско-польские отношения в обозримой перспективе будут, вероятно, деградировать и дальше по взаимному согласию сторон. Вопрос, пожалуй, в том, будет ли эта деградация столь же консенсусно управляемой. Новость о том, что Вятровича объявили персоной нон грата в Польше, появившаяся в день, когда Петр Порошенко выступил с инициативой проведения чрезвычайного заседания двустороннего консультативного президентского комитета, заставляет в этом усомниться. Замена директора ИНП (равно как и замена, увы, не самого удачливого посла в Варшаве Андрея Дещицы) в нынешних обстоятельствах будет выглядеть капитуляцией. Попытки подключения к "президентскому" формату европейского арбитра в лице, скажем, Дональда Туска заведомо обречены ввиду жесткого конфликта между нынешней варшавской "правицей" во главе с Качиньским и ее либеральными предшественниками, включая главу Евросовета.
Так что, сколь иронично бы это ни звучало, евроскептический "адвокат" Польша вполне может начать играть роль цербера на пути евроинтеграционных устремлений Украины. Вопрос в том, найдет ли в случае, если игра окажется слишком агрессивной, наше руководство альтернативу самоубийственному трюку, который в украинской истории повторялся с изрядным постоянством от Хмельницкого до Януковича, — развороту на восток.
